– Па выгреб все деньги и велел нам купить новые, лучшие из того, что мы можем себе позволить. А у нас только пятнадцать долларов.
– И н-н-нам еще нужны п-п-продукты, – мучительно выдал Альберт.
– На всю неделю, – добавил я.
– «Бастер Браун» стоят два семьдесят пять за пару, – сказал мужчина. – Вам хватит на продукты и еще останется.
– Я лучше возьму «Ред Винг», – сказал я с такой тоской, что самому стало себя жалко.
Альберт метнул в меня убийственный взгляд, и я понял: он боится, что я слишком переигрываю.
– Ллойд, – резко сказала женщина.
Мужчина закатил глаза.
– Вот что я вам скажу, мальчики. Я дам отдам вам «Ред Винг» по пять долларов. Останусь без прибыли.
Альберт открыл рот, и я понял, что он готов согласиться, поэтому перебил его:
– Если вам нетрудно продать нам три пары за пятнадцать долларов, мы могли бы купить новые ботинки и для па.
– Тогда у вас ничего не останется на еду, – сказала женщина.
– Мы умеем добывать пропитание, мэм. Мой брат хорошо умеет ловить рыбу в реке за городом. А у меня есть праща, и я попадаю белке в глаз с тридцати футов. И можно еще собирать дикие растения, если знать, что ищешь. А вот обувь. Ее мы делать не умеем. И еще кое-что. Я знаю, что для вас это не имеет значения, но сегодня у нашего па день рождения. У нас никогда не было денег купить ему что-нибудь, но если мы принесем ему новую пару тех армейских ботинок, думаю, это будет лучший подарок из всех.
Клянусь, я видел, как глаза женщины наполнились слезами.
– Ллойд, если ты не продашь мальчикам ботинки, то целый месяц будешь спать на качелях на крыльце.
Мы покинули город с тремя коробками новых «Ред Винг», тремя парами носков и маленьким швейным набором, который добавила женщина, чтобы мы могли зашить дырки в своих старых носках. Когда мы отошли достаточно далеко от последнего городского дома, Альберт сказал:
– Ложь у тебя получается сладкой, как мед, да?
Я посчитал это комплиментом и довольно ответил:
– Это дар.
– Или проклятие. У той женщины доброе сердце, Оди. Она была добра к нам, а ты ее обманул.
Это было больно. Но я стоял на своем.
– Представь, что она сейчас чувствует. Она только что помогла трем нуждающимся людям, и это истинная правда, Альберт.
– А как она будет себя чувствовать, когда поймет, что на элеваторе нет никакого Клайда Стрэттона?
– Что-то ты не очень помогал, – огрызнулся я. – Э… э… э… Ты как будто язык проглотил.
Альберт остановился и повернулся ко мне, его лицо было печальным и серьезным.
– Послушай, Оди, ты многое пережил, много плохого, и я знаю, что должен был лучше защищать тебя. Но я не хочу, чтобы ты вырос таким, как… как…
– Как Клайд Брикман? Как ДиМарко? Так ты про меня думаешь? Ну и черт с тобой.
Я как можно скорее пошел от него прочь. Не только потому, что разозлился, но и потому, что не хотел, чтобы он видел, как сильно обидел меня.
– Оди, подожди! – крикнул Альберт.
Я остановился, но не из-за него. Меня заставил вернуться звук полицейской сирены. Альберт тоже повернулся, и мы оба смотрели, как полицейская машина несется по гравийной дороге Вестервилля в нашу сторону, оставляя за собой такое облако пыли, которому позавидовал бы табун диких лошадей.
– О, черт, – сказал я.
– Полегче, Оди. Просто сохраняй спокойствие.
Утреннее солнце отражалось в лобовом стекле и слепило меня, не давая рассмотреть полицейского за рулем. Я оцепенел от ужаса. Я мог выдержать взгляд Черной ведьмы и постоять за себя перед ее мужем, но было что-то в парнях в форме, при значке и оружии, отчего мои внутренности превращались в желе.
– Помаши рукой, – сказал Альберт, когда коп подъехал. – И улыбайся.
Я поднял руку. Она показалась мне свинцовой.
Полицейская машина пронеслась мимо так быстро, что я даже не успел хорошенько рассмотреть водителя. Она пронеслась по дороге, по мосту через Гилеад и дальше.
Мы дошли до моста и задержались, чтобы убедиться, что коп не вернется и нас никто не видит. Потом мы скрылись под деревьями вдоль реки и пошли туда, где оставили каноэ. Добравшись до места, мы с Альбертом потрясенно переглянулись.
Моза и Эмми не было, каноэ тоже.
Глава четырнадцатая
Никогда, даже слушая самые страшные угрозы ДиМарко, я не боялся так, как в тот момент, когда мы обнаружили, что Моза и Эмми нет.
– Альберт, где они?
– Я не знаю. – Он подошел к берегу и посмотрел сначала в одну сторону, потом в другую. – Должно быть, их что-то спугнуло.
– Или кто-то забрал.
– Вместе с каноэ? Не думаю. Они на реке.
– В какую сторону они поплыли?
Альберт осмотрел место, где мы раскладывали одеяла прошлой ночью, и принялся ходить между деревьями. Я понятия не имел, что он делает.
– Вот, – наконец сказал он, опустившись на колени в траве.
На земле лежали две палочки, составляя угол, вершина которого указывала на восток. Оставлять такие знаки нас научил мистер Сейферт.
– Они ушли вниз по течению. – сказал Альберт.
Мы пошли вдоль Гилеада, пробираясь через деревья и кусты, с коробками в руках. Мы прошли полмили, когда я услышал Эмми. Мы нашли их с Мозом в том месте, где в реку впадал маленький ручей.
– Что случилось? – спросил я.
«Дети рыбачили», – показал Моз.
– Они шли по другому берегу, – сказала Эмми, – но не видели нас. Моз подумал, что нам лучше уйти.
Мы надели новые носки и ботинки. Я встал спиной к остальным и быстро перепрятал пятидолларовые купюры из старого ботинка в новый правый. Когда я встал, мне показалось, что я надел облака, по которым ходили ангелы. У меня никогда не было такой удобной обуви.
Мы снова спустились на реку и остаток утра старались отдалиться как можно дальше от Линкольнской школой. Я наблюдал, как Эмми со скучающим видом водит пальцами по воде, и мне в голову пришла идея. Я взял швейный набор, который дала та добрая женщина, и маленькими ножницами отрезал от своей рубашки три черных пуговицы, потом пришил их треугольником к подошве одного из своих старых носков. Из наволочки я достал красную ленточку, которой были перевязаны какие-то документы, вырезал из нее овал и пришил его к пятке носка. Плотно набил этот носок вторым. В итоге у меня получилась перчаточная кукла с пуговицами на месте глаз и носа и ртом из красной ленты. Получилось неаккуратно, но, учитывая обстоятельства, неплохо.
Я надел куклу на руку и сказал тоненьким кукольным голоском:
– Эмми.
Она повернулась ко мне и, увидев мое маленькое творение, просияла от восторга. Я вручил куклу ей, и она надела ее на руку и озвучила по-своему, похоже на лягушку. Она назвала куклу Пухлей из-за большой, набитой носком головы и весь день разговаривала с ним и с нами, и время пролетело быстро.
После полудня мы увидели церковный шпиль и водонапорную башню над деревьями вдоль железнодорожных путей в четверти мили к югу от Гилеада. Альберт взял из наволочки деньги и отправился купить еды на обед и ужин, а может и на завтрак следующего дня.
Эмми сидела на траве на краю распаханного поля и изображала, что Пухля – голодный лев, преследующий Моза и меня.
– Эмми, ты помнишь прошлую ночь? – ненавязчиво спросил я.
– А что такое? – сказала она рассеянно, поправляя Пухлю на руке.
– Помнишь, как заговорила со мной посреди ночи?
– Нет.
Она прорычала и ткнула Пухлей в Моза, который отшатнулся с подобающим ужасом.
– Не помнишь, как дала мне кое-что?
– Не-а.
Она покачала головой и сосредоточилась на нападении на Моза. Я решил пока не давить дальше.
Недавно мы проплывали мимо сельского дома, и я видел на заднем дворе развешенное для просушки белье. Я достал из наволочки три доллара, сказал Мозу с Эмми, что скоро вернусь, и пошел вверх по реке.
Не доходя до дома, я присел на корточки среди деревьев вдоль берега. Рядом с домом стоял старый сарай с облупившейся краской. Оголенные участки стен были серыми, а доски выглядели мягкими и гнилыми. Строение немного кренилось набок, как уставший старик. Домик был маленьким и не в лучшем состоянии, чем сарай. Рядом стоял курятник с курами и цыплятами, которые клевали что-то на земле и иногда друг друга. На веревке за домом висели рабочие комбинезоны, трусы и рубашки, некоторые большие, а некоторые не очень, наверное одежда взрослого мужчины и его сына. Она-то и привлекла мое внимание, когда мы плыли по реке.
Я немного осмотрелся и, не заметив признаков жизни, наконец осторожно вошел во двор. Рубашки были старые, много раз залатанные и зашитые. Я аккуратно снял две большие и одну маленькую. Стягивая с веревки последнюю рубашку, я заметил перед собой маленькую девочку, появившуюся словно по волшебству. Она была ненамного старше Эмми, со светлыми косичками и большими голубыми глазами. Выглядела она не сытее детей из Линкольнской школы. Она была босиком в маленьком платье-рубашке.
– Здравствуй, – сказал я.
– Это папины рубашки, – сказала она. – И Генри.
– Генри твой брат? – спросил я.
Она кивнула.
– Где они?
– Работают у мистера Макадамса.
– Он живет тут поблизости?
– У него большая ферма за Кроуфордом. Раньше у папы там было хозяйство, но банк забрал нашу землю.
– А где твоя мама?
– Работает в городе. Гладит и убирает у миссис Дровер.
– Как тебя зовут?
– Эбигейл. А тебя?
– Бак, – сказал я.
– Ты их украдешь? – спросила она.
– Вовсе нет, Эбигейл. Я их куплю.
Я достал доллары, которые взял из наволочки, и при помощи прищепки прикрепил их на веревку, слишком высоко для Эбигейл.
– Ты богач? – спросила она.
– Просто везучий. Было очень приятно познакомиться с тобой, Эбигейл, но мне пора.
– Обратно к железной дороге?
– Может быть. А что?
– Потому что оттуда приходят все, кто ищет еду, работу или место переночевать. Ма говорит, важно помогать чем можем. Хотя у них никогда нет денег.
– Верно, – сказал я. – Обратно к железной дороге. Посмотрю, получится ли сесть на поезд до Сиу-Фоллз.