Через несколько минут в дверях появился Пфейфер и обратился к сестре Ив:
– Можно с вами поговорить?
Они вышли в коридор, а я подошел к двери, чтобы слышать, о чем они говорят.
– Врач из Уиноны разъяснил, что если яд доберется до сердца и легких, то шансов спасти его будет мало, и даже если у нас получится, существует большая вероятность необратимого повреждения внутренних органов. Они предложили, если мы хотим спасти мальчика наверняка, надо рассмотреть ампутацию ноги, пока не поздно.
– Когда будет поздно?
– Я точно не знаю. Но если я отрежу ногу и это поможет, то, возможно, мы его спасем. Если отрежу ногу и он умрет, то что мы теряем?
– Мы не можем дождаться противоядия?
– Если верить врачу из больницы Уиноны, через четыре-пять часов мальчик может умереть.
Я подумал о том, какая жизнь ждет Альберта, если он останется одноногим. Я вспомнил мужчину, которого видел однажды в Джоплине, во время поездки с папой и Альбертом. На нем была старая военная форма. Он был одноногим и опирался на костыли. Когда мы проходили мимо, он протянул шляпу и сказал: «Потерял ногу, сражаясь за Америку в Великой войне. Помогите, чем можете!» Папа дал ему мелочь из кармана, и мы пошли дальше. Мысленно я видел Альберта, стоящим на каком-то перекрестке и протягивающим шляпу для милостыни.
Я шагнул в коридор и сказал:
– Нет.
Пфейфер хмуро глянул на меня.
– Это его брат, – объяснила сестра Ив. – Оди, это может оказаться единственной возможностью сохранить ему жизнь.
– Он не захочет жить с одной ногой, – сказал я и поборол слезы. – Он предпочтет умереть. А вы согласились бы?
Пфейфер посмотрел на сестру Ив:
– У мальчика есть родители, чтобы принять решение?
– Мы сироты, – сказал я.
– Мы должны спросить у Альберта, чего он хочет, – предложила сестра Ив.
– Не уверен, что мальчик в состоянии принять подобное решение, – ответил Пфейфер.
– Давайте проверим.
Она вернулась к кровати Альберта, встала на колени, как будто для молитвы, и взяла его руку в свои.
– Альберт, послушай меня.
Он повернул голову на подушке, чтобы видеть ее лицо.
– Доктор считает, что может сохранить тебе жизнь, если ампутирует ногу.
Альберт долго не отвечал, но наконец спросил:
– Если не ампутирует, я умру?
– Возможно.
– Но он не уверен?
Сестра Ева подняла глаза на Пфейфера, тот пожал плечами.
– Он не уверен.
– Я хочу свою ногу, – сказал Альберт дрогнувшим голосом.
– Хорошо. – Сестра Ив наклонилась и поцеловала Альберта в лоб, потом встала и повернулась к Пфейферу. – Вы слышали.
Пфейфер сказал:
– Меня ждут другие пациенты, но я буду заглядывать. Обеспечьте ему максимальный покой и удобство. Я приду, если понадоблюсь.
Они с Сэмми ушли, а мы остались наедине с Альбертом, пока яд подбирался к сердцу моего брата.
Глава тридцать первая
Долгим жарким днем летом 1932 года время ползло мучительно медленно, пока мы ждали противоядие, которое, мы надеялись, спасет моему брату жизнь.
С каждым часом Альберту становилось хуже. Чернота расползлась вверх по ноге, которая раздулась до ужасающих размеров. Пот струился из каждой поры его тела, пропитывая одежду и белье под ним, он непрерывно жалобно стонал от боли. Ближе к закату к этому добавилось затрудненное дыхание.
Пришел еще один врач, сын Пфейфера, Джулиус, вернувшийся после вызовов на дом. Пфейфер звал его Джули. Сэмми оказалась его женой. Если бы я не был так поглощен тревогой за Альберта, то нашел бы забавным, что мужчину зовут женским именем, а женщину – мужским. Но было ясно, что они любят друг друга, и так же ясно было, что молодой доктор Пфейфер не лучше отца знает, что делать со змеиным укусом. Он предложил обложить ногу Альберта льдом, чтобы уменьшить опухоль, что они с Сэмми и сделали, но это не помогло. Альберт так мучился, что молодой врач наконец предложил морфин от боли, который отчасти помог, но сделал Альберта заторможенным.
В маленькой комнате, где лежал умирающий Альберт, стояло три стула. Когда брату стало хуже, два доктора Пфейфера и Сэмми по очереди сидели на одном, а мы – за исключением Сида, который вернулся в палаточный лагерь, чтобы повесить объявления об отмене сегодняшнего собрания, – cменяли друг друга на двух других. Несмотря на открытое окно, в комнате было душно, и аромат роз из садика за домом не мог перебить витавшую в воздухе обреченность. Я до сих пор не могу нюхать розы, не вспоминая сразу же о том «дежурстве» в Нью-Бремене. Когда мы не были с Альбертом, мы сидели в зоне ожидания рядом с другими пациентами, пришедшими на лечение. Женщина с мальчиком, которого мучал непрерывный сухой кашель. Мужчина с огромным вздувшимся желваком сбоку на шее. Молодые родители, едва вышедшие из подросткового возраста, с недавно родившимся младенцем. Муж с женой, прижимающей к глазу кухонное полотенце со льдом, потому что, как он угрюмо пояснил Сэмми, она была «бестолковой на кухне». Со мной рядом сидела сестра Ив, и когда мужчина это сказал, она прокомментировала:
– Когда вы бьете свою собаку, ее вы тоже вините за синяк?
Я не мог оставаться в этом доме, и пока мужчина сердито смотрел на сестру Ив, я встал и вышел через главный вход. На крыльце на цепях висели качели, и я сел на них. Солнце висело низко на западе, паря в море темных туч, собиравшихся вдоль горизонта.
Пришла сестра Ив и села рядом со мной. Она легонько оттолкнулась ногой, и качели плавно закачались.
– Оди, ты не просил меня, – сказала она.
– О чем?
– Исцелить Альберта.
– Потому что вы фальшивка.
Несколько часов назад я бросил ей это обвинение, словно камень, но мой гнев давно погас, оставив только золу.
– Из-за того, что ты увидел Сида и других?
– Полагаю, я знал с самого начала. Альберт предупреждал меня, что я узнаю о вас что-нибудь дурно пахнущее. Вы не умеете исцелять.
– Я уже говорила, Оди, что никогда не утверждала, что исцеляю людей. Я всегда говорила, что исцеляет Господь.
– Но на самом деле никто не исцелился.
Хотя я думал, что мой гнев прошел, я почувствовал, что угли еще теплятся.
– Люди, которых ты видел с Сидом, исцелились именно от тех недугов, о которых говорили. Просто не в тот конкретный момент. Джеда и его сына Мики Бог исцелил в Кайро в Иллинойсе. Заикание Лоис пропало в Спрингфилде, штат Миссури. Гуч – мужчина на костылях – вернул силу в ногах в Аде, штат Оклахома. Есть еще другие, которых ты не видел.
– Я не понимаю.
– Во время проповеди ты видел воссоздание того, что на самом деле произошло с ними. Это была идея Сида. Он считает, что нам надо, как он говорит, «стимулировать интерес», когда мы впервые приезжаем в новый город. В какой-то степени он, наверное, прав.
Действительно, после первого вечера, когда я сидел в большом шатре и наблюдал мнимые исцеления, посещаемость увеличилась. Теперь все скамьи были заняты каждый вечер, и люди даже были вынуждены стоять в проходах. Были еще исцеления, и в конце проповеди, когда сестра Ив приглашала людей разделить суп и хлеб, даже те, кто сами не исцелились, уходили с несомненным сиянием на лицах.
– Иногда, Оди, – продолжала сестра Ив, – людям, чтобы достичь и принять абсолютную веру в Бога, нужно опереться на плечи других. Это и делают Джед с Мики, Лоис и Гуч. Их опыт – подставленное другим плечо. И это работает, Оди. Люди приходят, и я беру их за руки и чувствую, как сильна их вера, она-то их и исцеляет. Не я. Их вера в великую, божественную силу.
Она продолжала качаться, отталкиваясь мысками туфель, и меня убаюкивали движение и гипнотическая плавность ее голоса.
– Еще у Джеда, Мики, Лоис, Гуча нет работы, нет дома, нет возможности обеспечивать себя. Путешествие с крестовым походом гарантирует им источник дохода. Но, полагаю, это не оправдывает того, что, по сути, их работа на меня – мошенничество. Мы спорили с Сидом из-за этого, и я всегда уступаю. Может, пришло время перестать.
– Вы берете их за руки, – сказал я, вспомнив, как она держала мою руку, – и видите всякое?
– Если в двух словах, Оди. Я вижу, где они были и где они сейчас. Я вижу, что они потеряли и что ищут. Я вижу пропасти, куда, как многие верят, опустились их души, и иногда это помогает поднять их обратно к свету.
– Как? – Я смотрел на шрам, наполовину скрытый длинными рыжими волосами. – Это связано с вашим крещением?
– В некоторой степени. – Она провела по шраму пальцем. – Его оставил мне отец, когда мне было пятнадцать. Мы жили на ферме, или на том, что считалось фермой в песчаниках Небраски, где скудная почва не предназначена для выращивания кукурузы. Он был озлобленным, разочаровавшимся человеком, и дьявол преследовал его. Однажды дьявол завладел им. Он избил мою мать, а когда я попыталась вмешаться, избил и меня, разбил о мою голову бутылку кукурузного спирта, я потеряла сознание. Очнувшись, я поняла, что лежу в наполовину полном водопойном корыте, а рядом с ним лежит моя мертвая мать. Отца я нашла в сарае, он повесился, перекинув веревку через балку. Я ушла оттуда. Я долго шла, Оди, и поняла, что то, что совершил мой отец, навсегда изменило меня, дав мне нечто уникальное – умение заглянуть в разум и жизнь других людей. Он многого лишил меня, да, но также и одарил, сам того не ведая.
– И вы правда можете исцелять?
– Сколько раз я должна сказать тебе, что это не я? Исцеляет вера. Иногда, когда я заглядываю в сердца людей, я понимаю, что их вера никогда не будет достаточно сильной, и тогда я стараюсь дать им хоть немного утешения, может быть откровение, чтобы помочь на их пути.
– Как с тем мужчиной, который убил жену?
– Да, Оди, как с ним.
Я остановил качели и нетерпеливо повернулся к ней:
– Если Альберт поверит, поверит по-настоящему, вы сможете его исцелить?
Она улыбнулась:
– Не я.
– Тогда Бог.
– Ты веришь в Бога?
– Я хочу. Я правда хочу. Если вы исцелите Альберта – если Бог исцелит Альберта – я поверю, клянусь. Я поверю во все.