– Он спросил у принцессы, что случилось, и она рассказала ему про заклятие, которое Черная ведьма наложила на людей. Так же, как она поедала детские сердца, Черная Ведьма забрала души жителей замка, чтобы питаться ими. «Кроме твоей?» – спросил он. «Мою она оставила, чтобы мучать меня. Мне больно смотреть, как мой народ худеет и теряет силы, – сказала она проказнику. – Но когда я услышала твою музыку, мне захотелось петь. Когда я выглянула в окно, то увидела, как люди меняются. Я увидела, как на их лица вернулась жизнь. Я снова увидела в их глазах огонь. Думаю, если ты продолжишь играть, а я продолжу петь, мы можем их спасти». Так они и сделали. Он играл на своей волшебной гармонике, а она пела своим прекрасным голосом, в котором слышалась глубокая любовь к народу, и постепенно все в замке, все, кто потерял душу, очнулись. В них зародились новые души, и они снова стали целыми и счастливыми.
– Проказник женился на принцессе? И жили они долго и счастливо? А что другие Скитальцы?
Я не успел ответить на ее вопросы, потому что в лагерь вернулся Альберт. Его руки были черными от масла и смазки.
– Ты починил грузовик? – спросил я.
– Да, но какой толк от грузовика с пустым баком? Они все равно никуда не уедут.
Он достал из наволочки кусок мыла и спустился к реке. Пока он умывался, вернулся Форрест, но без Моза.
– Где он? – спросила Эмми.
– Я знаю не больше твоего, – сказал индеец, беспечно пожав плечами.
– Вы не знаете?
– Если мужчине надо побыть одному, он сам находит лучшее место для этого. Я не видел его со вчерашнего дня.
– Вам плевать, – сказал я.
– Я просто не дергаюсь зря, – ответил он. Потом слегка улыбнулся. – Ты тоже уходил, Бак. Но вот ты здесь. Верь в своего друга.
Мы поужинали холодной едой и улеглись, не разжигая костра. Июль только начался, и ночь выдалась жаркая. Я лежал на одеяле и не мог уснуть. Я думал о Мозе, который казался потерянным для нас во всех смыслах. Думал о Мэйбет и ее семье. И гадал, чем могла закончиться история принцессы и проказника.
Ночью я встал, взял фонарик и остаток денег, которые дала нам сестра Ив, и покинул лагерь, пока остальные спали.
Глава сорок третья
Угли в костре Шофилдов еще светились красным. Хотя я думал, что все будут спать, возле догорающего костра сгорбился мистер Шофилд. Выглядел он как человек, потерявший душу.
– Привет, Бак.
– Добрый вечер, мистер Шофилд. Мэйбет здесь?
– Уже легла спать. Думаю, видит десятый сон.
У меня не было никакого плана, но из всех, с кем я мог столкнуться, мистер Шофилд был последним, с кем я хотел бы говорить, так что я смущенно топтался на месте. Он смотрел на меня, наверное ждал, когда я уйду. Или найду убедительную причину остаться.
– Садись, Бак, – наконец сказал он.
Он бросил на угли пару палок, и пламя моментально разгорелось. Тепло от огня само по себе заманчиво, а в сочетании с печальным, но искренним приглашением мистера Шофилда отказаться было невозможно. Я сел на один из перевернутых ящиков.
– Не спится? – спросил он.
– Да, сэр.
– Мне тоже. Хочу поблагодарить тебя за то, что прислал своего брата починить мой грузовик. Он у тебя волшебник.
– Самый умный парень, что я знаю.
– Куда вы направляетесь?
– В Сент-Луис.
– Что в Сент-Луисе?
– Тетка.
– Родня? Это важно. – Он взглянул на типи. – Самая важная вещь в мире. Поверь мне, Бак, если у тебя есть семья, ты можешь потерять все и все равно считать себя богатым человеком.
Мы немного посидели в тишине. Мне в ней было неуютно, но, похоже, мистера Шофилда она не беспокоила. Он просто смотрел в огонь, погрузившись в свои мысли.
– Они считают, это из-за выпивки, – вдруг сказал он. – Но это не так.
– О чем вы?
– Почему мы потеряли ферму. Это не из-за выпивки. Ты когда-нибудь жил на ферме, Бак?
– Нет, сэр.
– Это тяжелейшая жизнь. От тебя ничего не зависит. Ты не контролируешь дождь или снег, жару или холод, саранчу или засуху, корневую гниль, головню или ржу. Ты молишься Богу о необходимом: о дожде – во время засухи, о голубом небе – когда поля заливает. Молишься, чтобы морозы не ударили поздней весной или слишком рано осенью. Молишься, чтобы град не побил всю молодую кукурузу. Молишься, молишься, молишься. И когда твои молитвы остаются без ответа – а позволь тебе сказать, Бак, отвечают на них очень редко, – тебе не остаются ничего другого, кроме как кричать на Бога и, может, обратиться к выпивке за утешением.
– Бог Торнадо, – сказал я.
– Что это?
– Бог есть торнадо.
– Он такой.
– Так я когда-то считал.
– Так и есть, Бак. Клянусь, я не знаю другого Бога.
– Он дал вам Мэйбет. И миссис Шофилд. И Лестера с Лидией. И Мамашу Бил тоже, хотя она грубовата с вами. Вы только что сказали, что человек может потерять все и все равно считать себя богатым.
– И правда, сказал. – Он хохотнул. – А знаешь что еще? Есть ты и твой брат. Ты подарил нам немного солнечного света, и я хочу, чтобы ты знал, что я благодарен тебе за это. – Он хлопнул меня по спине, как настоящего товарища. – Хорошо, когда рядом есть еще один мужчина, чтобы поговорить, Бак. Это редкое удовольствие для меня. Я живу в курятнике.
Когда я оставлял остальных спящими на другом берегу реки, у меня не было четкого плана, что я буду делать, когда доберусь до лагеря Шофилдов. Я надеялся, что Мэйбет еще не будет спать, но теперь, сидя с ее отцом и разговаривая как мужчина с мужчиной, я принял решение.
– Мистер Шофилд, вы представляете, как довезти всех до Чикаго?
Он снова ссутулился.
– От одной мысли об этом мне хочется напиться.
– У меня есть кое-что для вас, сэр.
Я сунул руку в карман, достал деньги, которые взял из наволочки, и протянул их отцу Мэйбет. Его глаза стали большими и живыми, как два уголька из костра.
– Какого черта?
– Тут чуть больше сорока долларов. Я хочу, чтобы вы взяли их и довезли свою семью до Чикаго.
– Откуда у тебя сорок долларов?
– Я их не крал, – сказал я. – Клянусь.
– Я не могу взять твои деньги, Бак.
– Прошу, сэр. Вам и вашей семье они нужнее.
– Не знаю, что сказать.
– Скажите, что возьмете их. И пообещайте, что потратите их, все, чтобы добраться до Чикаго.
Он поднял глаза от протянутых денег и торжественно поклялся:
– Обещаю.
Он взял купюры и убрал в карман. В отсветах костра я увидел, как по его щеке поползла слеза, следом еще одна. Было тяжело смотреть, как взрослый мужчина плачет, и я отвернулся к темному Хоперсвиллю, где горели другие костры, а вокруг них сидели потерянные души. Отдав эти деньги мистеру Шофилду, я чувствовал себя так хорошо, так упоительно, что если бы у меня их было достаточно, я бы постарался спасти всех.
– Где ты был?
Альберт сел. Луч фонарика выхватил его прищуренные обвиняющие глаза.
– Нигде.
Совесть не позволила мне врать, поэтому я опустился радом с братом.
– Я отдал наши деньги.
– Что?
– Я отдал наши деньги.
– Все?
– Все.
– Кому?
– Мистеру Шофилду. Они нужны ему, чтобы довезти семью до Чикаго.
– А нам они нужны, чтобы добраться до Сент-Луиса.
– Мы доберемся до Сент-Луиса.
– Ты хоть когда-нибудь думаешь перед тем, как совершить глупость?
– Сестра Ив дала их нам, надеясь, что они принесут пользу. Я сделал то же самое.
Брат подтянул колени к груди, обнял их и обреченно покачал головой.
– Он просто пропьет их, Оди. Попомни мои слова. Деньги на ветер. Черт, я понятия не имею, как мы теперь доберемся до Сент-Луиса.
Той ночью я плохо спал, как обычно. Я боялся, что Альберт окажется прав и я просто-напросто сделал положение Шофилдов еще хуже. Я думал о Мэйбет, и мне было больно. Любовь и тревога сплели терновый венок вокруг моего сердца.
Форрест вылез из своего одеяла с первыми лучами солнца, разжег маленький костерок и сварил овсянку в большой жестяной банке, в которой, согласно этикетке, когда-то были персики. Остальные еще спали, но я встал и присоединился к нему у огня.
– Вот это ставку ты сделал вчера ночью, – сказал он, помешивая овсянку. – Сорок долларов.
– Вы слышали?
– Тихая ночь, – сказал он. – Хороший слух.
– Что значит «ставку»?
– На то, что леопард изменит свои пятна. Пьянство сильный противник. Я видел, как оно побеждало многих хороших людей. Но вот в чем дело, Бак. Если не делать таких ставок, ты никогда не увидишь хорошего, что может из этого выйти.
– Вы не считаете, что это была плохая идея?
– Как сказал твой брат, может статься, что ты выбросил деньги на ветер. Но я восхищаюсь твоей верой.
Альберт, проснувшись, продолжал злобно зыркать на меня и ел свою овсянку, отгородившись стеной молчания. Я мог бы рассказать ему про две пятидолларовые бумажки, которые спрятал в ботинке несколько недель назад и которые до сих пор лежали там, но подумал: «Черт с ним».
Позавтракав, я встал.
– Пойду проведаю Шофилдов. Хочешь, выверну карманы? – сказал я брату. – Убедишься, что я не украл что-нибудь еще.
Я видел, что он старается держать себя в руках.
– Нам все еще предстоит долгий путь. Я просто стараюсь уберечь всех нас.
Я это прекрасно понимал и был благодарен, хотя в тот момент я ни за что не сказал бы ему этого.
Глава сорок четвертая
Хоперсвилль медленно оживал. Я шел по маленькому стихийному городку, люди разжигали костры для готовки, мужчины выкуривали первую за день сигарету, все разминали затекшие члены и протирали глаза от сна. Несколько человек, уже знавшие меня в лицо, если не по имени, дружески здоровались.
Возле типи Шофилдов Мамаша Бил сидела на перевернутом ящике, помешивая что-то в большом котелке над огнем.
– Манная каша, Бак, – сказала она, увидев меня. – Позавтракай с нами.
– Я уже поел, – сказал я. – Но спасибо.
Из типи вышла миссис Шофилд, подгоняя близнецов перед собой. Дети побежали прямиком к реке, которая в косых лучах восходящег