Это застало меня врасплох.
– Ты думаешь, я еду с вами?
– А разве нет? Я подумала, ты поэтому достал нам бензин, чтобы мы могли поехать в Чикаго все вместе.
– Это твоя семья, Мэйбет. Моя в другом месте.
– Нет, Бак. Ты должен поехать. А как же мы?
– Я не могу. Хочу, но не могу.
– Приводи свою семью тоже.
– И что? Выбросим часть мебели, чтобы все поместились? И не забывай, что мы разыскиваемые преступники. Я не стану подвергать вас риску попасть в неприятности. Я еду в Сент-Луис.
По ее щеке скатилась жемчужина, одна маленькая слеза.
– Тогда я не хочу ехать. Я хочу остаться с тобой.
– Твои родители не разрешат. Это разобьет им сердце. И ты нужна им, сама знаешь. Кроме того, в нашем каноэ нет места.
– О Бак.
Она обвила меня руками, и мы стояли рядом с опустевшим типи, от которого остались только палки – темные кости существа, чья плоть исчезла.
Шофилды грузили последние пожитки в кузов.
– Мэйбет, – позвал мистер Шофилд.
– Оставь их, Пауэлл, – сказала Мамаша Бил.
Мэйбет взяла меня за руку, и мы пошли на место, откуда открывался вид на реку, текущую от одного края горизонта до другого, – на дорогу, которая была моим прошлым и будущим. В воздухе пахло готовящейся на кострах едой, но с воды дул ветерок, охлаждая наши лица, он едва заметно пах илом, который Миннесота несла в Миссисипи и дальше в море. Мэйбет повернулась ко мне и поцеловала, положила голову мне на плечо и тихо сказала:
– Ты будешь писать мне письма, а я буду писать тебе, и мы не потеряем друг друга.
– И куда их отправлять?
– Мою тетю зовут Минни Хорнсби. Она живет в Сисеро. Это рядом с Чикаго.
– Куда будут приходить твои письма мне?
– В Сент-Луис, до востребования.
Я не думал, что это сработает, но если ей от этого легче, то пусть будет так.
Мы вернулись к грузовику. Близнецы уже сидели сзади, устроившись среди всего, что Шофилды забрали с собой. Мистер Шофилд сидел за рулем, его жена рядом. Мамаша Бил стояла возле открытой пассажирской двери. Я помог Мэйбет залезть в кузов, и она уселась на лежащий на боку чемодан с подушкой сверху.
Мамаша Бил ласково обняла меня за плечи.
– Бак, сердце похоже на резиновый мячик. Как бы сильно его ни сжимали, он расправляется. И запомни: Стаут-стрит, 147.
– Что это?
– Адрес моей сестры Минни в Сисеро. Береги себя, слышишь?
– Да, мэм. Я постараюсь.
Она забралась в кабину, и мистер Шофилд завел мотор. Альберт хорошо поработал, и мотор урчал ровно. Когда грузовик тронулся, все, кто волей случая сначала были соседям, а потом друзьями, махали на прощание, а я стоял среди них, и резиновый мячик моего сердца сдавило до предела. Мистер Шофилд ехал медленно, пока не достиг проселочной дороги, ведущей в Манкейто, и когда я видел Мэйбет в последний раз, она высоко подняла одну руку, а другой вытирала глаза.
Глава сорок шестая
Пустота никогда не бывает абсолютной, но когда теряешь истинную любовь, чувствуешь себя именно так. Всепоглощающая, самая черная дыра, самое пустое место во Вселенной. Мэйбет уехала, и мне казалось, что жизнь кончилась.
Если вы никогда не любили, особенно если вы никогда не были молоды и влюблены, возможно, вы не поймете муки расставания или того, что я чувствовал, стоя рядом с костями типи Шофилдов, около золы их мертвого очага, пока жители Хоперсвилля возвращались к собственным делам.
Капитан Грей сжал мое плечо:
– Теперь у них все будет хорошо, Бак. И спасибо еще раз, сынок, за все, что ты сделал.
И он влился в поток уходящих людей.
Я остался в полном одиночестве. Несколько минут я стоял там, где совсем недавно были жизнь, песня, смех, аромат горячей еды, семейное тепло и Мэйбет. А теперь не осталось ничего. Только всепоглощающая пустота.
Я ушел и по сей день не помню, куда несли меня ноги. Только после полудня я вернулся в лагерь среди тополей, где оставил Альберта, Эмми и Форреста. К моему удивлению, Моз был с ними.
Но это был не прежний Моз. Прежний Моз был перышком на ветру, и куда бы ни занесли его обстоятельства, сердце у него всегда оставалось светлым, а настроение танцующим. От Моза, который сейчас сидел сам по себе, в стороне от остальных, исходила угрожающая тьма, а в глазах, наблюдающих за моим возвращением, отражалось страдание.
– Голодный? – спросил Форрест.
Он словно не замечал грозовой тучи в виде Моза. Он бросил мне яблоко и кусок сыра из наших сокращающихся запасов.
– Норман, передай Баку флягу, чтобы он промочил горло.
Я сел рядом с Эмми, и ее обеспокоенное личико сказало все. Она посмотрела на меня, едва заметно кивнула в сторону Моза и непонимающе пожала плечами. Альберт делал вид, что поглощен каким-то металлическим котелком, состоявшим из двух частей с ручкой на шарнире.
– Что это? – спросил я.
– Походный котелок. Купил вчера – когда у нас еще были деньги – в магазине в Северном Манкейто, чтобы больше не приходилось готовить в старых консервных банках.
Он соединил две металлические детали, повернул ручку над ними, закрепил и показал мне.
– Тоже мне, – сказал я.
– По крайней мере, когда я потратил наши деньги, то это было для нас.
– Бабушка-бабушка, какое у тебя большое сердце.
– Это чтобы лучше заботиться обо всех нас.
– Я сам могу о себе позаботиться.
– Хорошо. А Эмми?
– Я в порядке, – сказала она.
– Потому что у тебя есть мы, – сказал Альберт.
Он злился на меня, но в своем гневе сорвался на Эмми, и ее личико погрустнело.
В землю между мной и Альбертом врезался камень, брошенный с такой силой, что отскочил под деревья. Мы подняли головы. Моз вскочил на ноги, его глаза метали молнии, а тело напряглось, будто он был готов броситься с кулаками нанас обоих.
«Вы такие мелочные, – показал он. – Ваш дух такой эгоистичный».
Я посмотрел на Форреста, но он, похоже, ничуть не удивился внезапной вспышке.
«Вы видите только то, что перед глазами. Думаете только о себе».
Я мог бы возразить, что только что помог целой семье, или заметить, что мы делаем все возможное, чтобы уберечь Эмми, или напомнить ему, что именно потому, что мы помогли ей, за наши головы назначена награда, и мы всего в одном шаге от тюрьмы или хуже. Но у него под ногами были и другие камни, и я не был уверен, что он не решит бросить еще один, на этот раз прямо в меня. Ведь он уже уложил человека таким образом. Этого Моза я не знал и понятия не имел, на что он способен или нет.
– А что ты видишь теперь, Моз? – спросила Эмми. Я видел, что это не от страха, а из-за глубокой обеспокоенности.
«Историю, – показал он. – Я вижу, кто я».
Мне хотелось спросить его, кто же он, но, честно говоря, я слишком боялся. А вот Эмми отважилась:
– Расскажи нам.
Моз задумался, на лице все еще застыла маска гнева. Потом он расслабился, расправил плечи и показал: «Идите за мной».
Мы пошли за ним, все, кроме Форреста, который просто смотрел нам вслед. Я ощущал между ними какой-то сговор, хотя не понимал, до какой степени. В тот момент из-за того, что я не знал этого нового Моза, да и Форрест по большей части оставался загадкой, я опасался, куда это все может нас завести. Я видел, что Альберт испытывает то же самое – он продолжал бдительно оглядываться на меня и Эмми через плечо.
С тех пор как мы наткнулись на скелет на острове, все изменилось. Я гадал, не прокляты ли мы. Я читал про такое: люди тревожили мертвых и платили за это ужасную цену. Или, может, в Моза вселился мстительный дух предков. Какой бы ни была правда, я хотел вернуться. Вернуться к реке. Вернуться во времени. Вернуться в то место под платаном на берегу Гилеада, где светлячки были подобны миллиону звезд, а рядом Эмми держала меня за руку, и на короткий миг я почувствовал себя совершенно свободным и глубоко счастливым.
– Они все мертвы, – сказала Эмми.
Моз резко остановился. Он медленно развернулся и пронзил ее своими темными глазами. Потом показал: «Тридцать восемь». Он посмотрел на нас с Альбертом, словно мы должны были что-то понять, но увидел, что мы не понимаем, поэтому развернулся и пошел дальше.
Моз привел нас на место, где я уже бывал с Мэйбет. Небольшой участок травы за решетчатой железной оградой, в центре которого возвышался похожий на надгробие кусок гранита. Моз стоял перед камнем, не шевелясь, как будто сам был высечен из гранита, и смотрел на вырубленные на нем слова:
Здесь повесили 38 индейцев сиу.
26 декабря 1862
– Все мертвы, – сказал я, повторив слова, сказанные Эмми не только минуту назад, но и несколько дней назад, когда она отходила после припадка на острове.
– Это здесь ты был все время? – спросил Альберт.
Моз покачал головой и показал: «Один, думал. И в библиотеке».
– В библиотеке? – спросил я. – Зачем?
«Узнать, кто я».
– И кто ты? – спросила Эмми.
«Моз, – показал он. – И не Моз». Потом показал по буквам: «А-м-д-а-ч-а. Разбитый вдребезги».
– Форрест привел тебя сюда? – спросил я.
Моз кивнул.
– Он рассказал тебе про повешенных сиу?
«Немного. Всю историю я узнал сам, в библиотеке».
– Что за история? – спросил Альберт.
Моз показал: «Сядьте».
Я не стану пересказывать вам целиком тяжелую, красноречиво показанную историю, которую поведал нам Моз, но вот самое основное.
К концу лета 1882 года большую часть земель в южной Миннесоте, на которых поколениями жили сиу, у них отняли. Условия договоров либо плохо объясняли индейцам, либо откровенно игнорировали. Из-за алчности белых, назначенных агентами индейцев, сиу не получили обещанных денег и продовольствия. Наконец голодающие женщины и дети пришли умолять одного из агентов о еде.
«Знаете, что сказал им агент?» – показал Моз. Он уронил руки, и, видя страдания на его лице, я не был уверен, что он продолжит. «Он сказал им есть траву», – наконец продолжил он.
Голодные и плохо одетые, злые и отчаянные, некоторые сиу южной Миннесоты отправились на войну. Конфликт продлился всего несколько недель, но с обеих сторон погибли сотни человек. Белые окружили почти всех индейцев в этой части штата, даже тех, кто не имел никакого отношения к войне, и отправили в концентрационные лагеря. С наступлением зимы счет умершим от болезней пошел на сотни. Выживших раскидали по резервациям и поселениям аж до самой Монтаны.