– «Западная Низина, Герти Хеллман, – прочитал Альберт. – Спросите любого».
Я заглянул через плечо Альберта. В дополнение к имени Форрест нарисовал грубую карту реки с крестиком на месте Западной Низины, где мы, как я понял, и находились.
– Что теперь? – спросил я.
– Я пойду искать Герти.
– Что делать с каноэ?
– Останьтесь с ним, все. Я пойду один. – Он посмотрел на Моза. – Проследи, чтобы ничего не случилось.
Моз с серьезным лицом кивнул, и мой брат полез на берег и скрылся из вида.
По моему опыту, железнодорожные пути и реки как братья. Следуют друг за другом повсюду. Над тем местом, где мы пристали к берегу, проходила пара путей, и пока мы ждали возвращения Альберта, мимо медленно проехал товарный поезд, направляясь в низовья реки. Вагоны были пусты, некоторые с открытыми дверями. Время от времени мы видели внутри мужчину или двух. Мы смотрели на них, а они безучастно смотрели в ответ. Я гадал, куда они едут, знают ли сами, куда, и не все ли равно им.
Когда проехал последний вагон, с другой стороны от путей показались три мальчика. Сунув руки в карманы, они с большим интересом смотрели вниз, где стояли мы около своего каноэ.
– Вы индейцы? – спросил самый высокий из мальчиков. У него были темные непослушные волосы, большие уши и почти такая же грязная одежда, как у нас. Я решил, что он примерно моего возраста.
– Мы похожи на индейцев? – ответил я.
– Он похож, – сказал он, показывая на Моза. – И у вас каноэ.
– Мы скитальцы, – сказал я.
– Скитальцы. Это из какой страны?
– Из этой.
– У нас тут есть арабы, мексиканцы и евреи, но я никогда не слыхал про скитальцев. У вас есть имена?
– Бак Джонс, – сказал я. – Это Амдача. А это…
Эмми никогда не называлась другим именем, и я замялся, пытаясь придумать что-то подходящее.
– Эмми, – сказала она.
– Мою сестру зовут Эмма. Это почти то же самое, – сказал высокий мальчик. – Я Джон Келли. Это Мук, а это Чили. – Он посмотрел вверх по реке. – Вы приплыли с той стороны?
– Верно.
– Откуда?
– А вы любопытные, – сказал я. – Живете здесь?
– Мы все живем в Низине.
– Знаете Герти Хеллман?
– Все знают Герти. А что?
– Мы ее ищем.
– Найдете без проблем. – Он с интересом рассматривал каноэ. – Никогда не плавал в таком. Неустойчивое?
– Нет, если знать, что делаешь.
– Можно нам попробовать?
– Может быть, в другой раз.
– Надолго здесь?
– Еще не знаем.
– Бак Джонс, – сказал Джон Келли. – Как киноактер. – И усмехнулся. – Ну-ну. Еще увидимся, Бак Джонс.
Он развернулся и пошел прочь, другие два мальчика потянулись за ним.
Через несколько минут появился Альберт.
– Обратно в каноэ, – сказал он.
– Мы не остаемся?
– Просто спустимся чуть-чуть по реке.
Мы проплыли еще полмили, до конца острова, где узкий пролив снова вливался в широкое русло. Вдоль всего берега стояли лачуги и было пришвартовано несколько лодок, которые, как я узнал позже, назывались хижинами на воде. Наконец мы пришли к большому кирпичному зданию с белой надписью на торце «Лодочная мастерская Моргана». В реку выдавалась пара длинных деревянных причалов, к которым были привязаны разные суденышки. У некоторых имелись мачты, была парочка элегантных моторных лодок и один буксир с гребным колесом. По колено в бурой речной воде стоял мужчина. Он склонился к одной из парусных яхт и рассматривал дыру выше ватерлинии, наскоро заделанную фанерой. Альберт направил каноэ к мужчине, который, услышав плеск наших весел, повернулся.
– Я ищу Вустера Моргана, – сказал Альберт.
– Ты его нашел.
Мужчина был почти лысым, но над верхней губой закручивались пышные черные усы. На нем была синяя рабочая рубаха, закатанная выше бицепсов, похожих на шары для боулинга.
– Я от Герти Хеллман. Она сказала, что у вас можно оставить каноэ.
– Сказала, да? Что ж, мы не хотим делать из Герти обманщицу. Поднимайте его, и найдем, куда его поставить.
Вустер Морган вышел из воды и стал ждать, пока мы выгрузим свои вещи из каноэ, после чего Моз с Альбертом подняли лодку на плечи.
– Сюда, – сказал Вустер и махнул рукой.
Внутри здания оказалось одно большое помещение с разнообразными токарными и шлифовальными станками и целой кучей инструментов, которые я раньше не видел и о назначении которых даже не догадывался. Также тут было много сварочного оборудования, а со стропил свисали толстые цепи с такими большими крюками, что можно было бы поднять даже кита. На блоках стояло небольшое судно, к корпусу которого крепились коньки – буер, как я узнаю позже. Пахло смазкой, ацетиленом и еще немного сладковатой новой стружкой. Альберт глазел на оборудование с таким видом, что сразу становилось понятно: он решил, что попал в рай.
Вустер Морган поставил пару козел и, когда на них опустили каноэ, спросил наши имена. Мы назвали те, которыми пользовались в те дни.
– Герти рассказала вам правила моей лодочной гостиницы? – спросил Морган.
– Нет, сэр, – ответил Альберт.
– У вас одна неделя. Обычно я беру один бакс, но раз вы друзья Герти… – Он оглядел нас и погладил усы. – Меня устроит рукопожатие от вас, парни, и поцелуй в щеку от маленького ангела.
Мы шли по Западной Низине – это семь или восемь кварталов домов, построенных так близко друг к другу, что даже Эмми с трудом протиснулась бы между ними. По правде говоря, многие строения на вид были не прочнее, чем наспех сооруженные лачуги Хоперсвилля. У всех на заднем дворе стояли уличные туалеты, и я нигде не видел признаков водопровода. Не было видно ни травинки, а единичные деревья выросли тощими и слабыми. И в этой нищете жили люди. Жизнерадостные люди, если судить по тому, что мы увидели. Женщины развешивали белье на веревку, перекрикиваясь через кривые заборы. В грязных дворах играли чумазые дети. Мужчины с лошадьми и телегами спешили по своим делам – старьевщики, продавцы льда, лудильщики. Попадались автомобили, но совсем редко. Мы свернули на улицу под названием Фэйрфилд. По ее обеим сторонам шли ряды магазинчиков: мясные лавки, галантерейные и бакалейные магазины, парочка цирюлен, кузница, всюду сновали покупатели, сердечно приветствуя друг друга.
В Линкольнской школе у нас был внутренний водопровод, душевые и крыша над головой, которая не протекала. У нас была трава, много травы, и деревья. Мы ели три раза в день и спали на кроватях. По правде говоря, наша жизнь была комфортной. Но в этом перенаселенном, суматошном районе я видел с избытком две вещи, которых мы были лишены в Линкольнской школе: счастье и свободу.
– Туда, – показал Альберт на ветхое двухэтажное здание на углу с надписью «У Герти» на витрине.
Дверь была открыта, и мы вошли следом за Альбертом. Все тесное пространство занимали столики. Перевернутые стулья стояли на столешницах ножками к потолку. Пахло чем-то вкусным.
В углу маленького кафе стояла стремянка, стоя на которой, мужчина чинил дыру в потолке. Услышав наши шаги по деревянному полу, он повернулся и уставился на нас. На нем были рабочие перчатки, комбинезон и ботинки, в которых он словно дошел пешком до Африки и обратно. Мужчина спустился со стремянки и подошел к нам. Вся правая сторона лица у него была покрыта шрамами, почти закрывая глаз. Хотя, похоже, старые шрамы его не беспокоили, на них было больно смотреть. Он стянул перчатки, сложил ладони в кулаки и упер их в бока, рассматривая каждого из нас. Когда он заговорил, я понял, что, несмотря на внешний вид, это не мужчина.
– Привет, – сказала она. – Я Герти.
Глава пятидесятая
– Сперва главное.
Герти отвела нас на кухню, где у плиты стояла женщина и следила за содержимым двух огромных кипящих котлов, от которых исходил чудесный аромат. Его-то я и уловил при входе в заведение.
– Фло, – сказала Герти. – У нас гости.
Женщина развернулась. Светлые волосы обвисли из-за пара от котлов, а лицо раскраснелось, но это не умаляло ее красоты. У нее были поразительные голубые глаза и необычно широкая улыбка.
– Дети?
– Вот, Норман утверждает, что их прислал Форрест.
– Форрест? Как он? – сказала Фло с удивлением и восторгом. – И где он?
– Без работы в Манкейто, – сказала Герти, не дав нам времени ответить.
– Вернулся в Миннесоту, – сказала Фло. Казалось, улыбка не сходила с ее лица. – Мы его увидим?
Хотя вопрос был адресован нам, ответила снова Герти:
– Он побудет дома какое-то время, но насколько я знаю Форреста, он рано или поздно приедет повидать брата.
Голубые глаза Фло, теплые, как летнее небо, пробежались по нам.
– И вы наши гости до…
– Они плывут в Сент-Луис. Остановились передохнуть, – сказала Герти. – Я устрою их на ночь в сарае.
На Фло было цветочное платье длиной до икр. Она немного приподняла подол, присела, чтобы оказаться на одном уровне с Эмми, и сказала:
– Ты самая хорошенькая девочка, что я видела. Как тебя зовут?
– Эмми.
Я закатил глаза. Когда она уже научится?
Фло посмотрела на меня.
– Бак, – сказал я. – Бак Джонс.
– Как киноактер. А ты? – обратилась она к Альберту.
– Норман.
– А что насчет тебя?
Моз таращился на нее, и даже если бы у него был язык, думаю, он не смог бы ничего сказать – так был сражен ее красотой.
– Его зовут Амдача, – сказал Альберт. – Он сиу.
– Как Форрест и Кэлвин, – сказала Фло.
– Кэлвин? – спросил я.
– Брат Форреста. Он вам не говорил?
– Нет, мэм. Только отправил нас сюда, к Герти.
– Это, наверное, потому, что он не был уверен, что Кэлвин будет тут. Сейчас на реке горячая пора. А ваши родители? – спросила Фло.
– Мы сироты, все, – сказал Альберт.
– Мне жаль. – Ее улыбка чуть дрогнула. – Воистину мы живем в трудные времена.
У меня в животе заурчало. Я не ел почти два дня, и было невозможно не реагировать на аромат из котлов.
– Проголодались? – спросила Фло.
– Лошадь съел бы, – ответил я.