– Они с нами всего на одну ночь, – отрезала Герти. – Мы их накормим и уложим в сарае. Они отработают, помогая в столовой.
– Хорошо, – согласно кивнула Фло.
– Идемте, – сказала Герти. – Устроим вас. Потом дадим вашим животам поесть, а потом… – Она строго посмотрела на нас. – Потом душ.
Душ мы принимали в каменном здании общественных бань на другом берегу реки, недалеко от центра города. Место пользовалось популярностью у бедняков, у которых не было домашнего водопровода. Судя по толпе, таких было немало.
В Низину мы вернулись к вечеру. Герти еще не открылась, но за столом сидели двое мужчин. Когда мы вошли, они повернулись и уставились на нас, как на нарушителей.
– Герти еще не подает, – сказал один из мужчин.
Он был высоким, широкоплечим, с длинными темными волосами и темной щетиной на нижней половине лица. Глаза у него были небесно-голубыми, совсем как у Фло, но в них не было ни капли дружелюбия.
Второй мужчина был индейцем, и я сразу же понял, что это Кэлвин, брат Форреста. Он был моложе Форреста как минимум лет на десять и заплетал волосы в косу, которая спускалась ниже плеч. Его отношение было не таким, как у его спутника, особенно когда его внимательные глаза цвета ореха гикори остановились на Мозе.
Альберт ответил за всех нас с вызовом:
– Мы сегодня работаем на Герти.
– Она ничего про вас не говорила, – возразил широкоплечий.
– Это потому, что мои дела тебя не касаются, – сказала вошедшая с кухни Герти. – Чем ты занимаешься на своей лодке, Тру, твое дело. Чем я занимаюсь здесь – мое. И мне не нравится твой тон, особенно по отношению к моим работникам.
Перед мужчиной, которого она назвала Тру, стоял стакан. Цвет жидкости и тонкий слой пены подсказали, что он пил пиво. По его тону и мрачному взгляду я понял, что этот стакан не первый.
Следом за Герти вышла Фло и одобрительно оглядела нас.
– Вот молодцы.
Потом подвинула стул к столу, за которым сидели Кэлвин и угрюмый мужчина.
– Никак Тру?
Он сделал большой глоток пива.
– Вустер Морган сказал, это займет самое малое неделю, а скорее две. Говорит, ему надо найти запчасти к двигателю. Караван Беренсона отдадут Куперу, этому ублюдку. Только Бог знает, перепадет ли мне хоть что-нибудь после такого.
– Можешь починить?
– Может быть. Если Морган разрешит воспользоваться своим оборудованием.
– А он уже сказал, что скорее ад замерзнет, – спокойно улыбнулся Кэлвин.
– Ох, Тру, а я говорила тебе не давать волю своему характеру. – Она ласково положила руку на его предплечье. – Как-нибудь наладится.
– Надеюсь, у меня еще будет команда, когда это случится. Мак Купер уже пустил слух, что примет любые руки, готовые работать на него.
– Верность многое значит, – сказала Фло.
– С Гувером в Белом доме деньги значат больше, – ответил Тру.
– Кэлвин, это твой брат прислал этих детишек, – сказала Фло и представила нас всех по очереди.
– Как Форрест? – спросил индеец.
– Когда мы уплывали, был в порядке, – сказал Альберт.
– И где это было?
– В Манкейто.
– Должно быть, коровы закончились. Намекал о своих планах?
– Нет, сэр, – сказал Альберт.
Кэлвин откинулся на спинку стула и сказал:
– Если не получится починить «Огонь», может, я отправлюсь в Манкейто.
– «Огонь»? – спросил я.
– Так называется буксир моего брата, – сказала Фло.
Брат и сестра. Теперь я видел.
– На самом деле «Сквозь огонь и воду», – объяснила Фло. – Просто мы сократили до «Огонь».
– Но это ненадолго, если я не починю этот чертов двигатель и не вернусь к работе, – сказал ее брат.
– Собираешься сидеть здесь и пить до самого открытия, Тру? – сказала Герти, уперев руки в боки и сверля мрачного мужчину глазами.
– Я скорее присосусь к мертвому сому, чем стану есть твою бурду, Герти.
– Как хочешь, сегодня подаем чечевичную похлебку Фло.
– Я вернусь, – сказал Тру и допил пиво. – Идем, Кэл. Поглядим, что можно найти на суше.
После их ухода Фло сказала:
– На самом деле он хороший человек. Просто у него сейчас тяжелые времена.
– Они у него тяжелые сколько я его знаю, – сказала Герти и оглядела нас. – Хорошо помылись. Теперь устраивайтесь. Сегодня вечером будет много хлопот.
Это была в своем роде моя первая работа, и мой первый рабочий вечер оказался не похожим ни на одну работу, что была у меня после.
Глава пятьдесят первая
Герти подавала только одно блюдо. В тот вечер это была чечевичная похлебка и хлеб, не нравится – не ешь. Поэтому обслуживать было легко. У Герти было только самое необходимое, ни рюшечек или оборок, ни скатертей, ни красивых фото в рамках или картин на стенах, просто место, где подают сытную домашнюю еду по доступной цене. Фло раскладывала еду по тарелкам, мы с Эмми разносили их, Альберт убирал со столов, Моз мыл посуду, а Герти собирала деньги и руководила.
Все знали Герти, а Герти знала всех. Большинство ее посетителей составляли мужчины, явно оказавшиеся на мели. «У меня тут не благотворительная столовка», – частенько слышал я, но ни разу не видел, чтобы она прогоняла человека голодным.
Хотя открывалась она ровно в пять, определенного времени закрытия не было. Столовая закрывалась, когда заканчивался суп, а опустошить те котлы не составляло труда.
После того как мы убрали зал и разложили по местам миски и ложки, Фло принесла ломоть хлеба, кусок сыра, нарезанную холодную говядину, помидоры, салат и сделала всем нам сэндвичи. Мы сели за стол около витрины. Смеркалось, и вечерний свет проникал сквозь стекло золотыми волнами. На улице стояла тишина, поток прохожих, конных повозок и редких автомобилей ослабел до слабого ручейка.
– Вы хорошо работали, – сказала Герти. – И не жаловались. Давно надо было взять вас.
– Все спрашивали про Элмера и Джагса, – сказал я. – Кто такие Элмер и Джагс?
– Два дня назад они занимались тем, что вы делали сегодня. Сейчас сидят в окружной тюрьме на том берегу.
– Что случилось?
– Напились, – сказала Герти, – и подрались не с теми людьми. Теперь освободятся только через пятнадцать дней. – Она внимательно посмотрела на нас. – Как насчет того, чтобы занять их место? Торопитесь в Сент-Луис?
– Сколько заплатите? – спросил Альберт.
– Жилье и питание и доллар в день.
– Каждому?
Герти улыбнулась:
– Не настолько сильно вы мне нужны. Доллар на всех.
Альберт посмотрел на каждого из нас и не встретил возражений. Доллар в день за четверых, и через пятнадцать дней нам хватит на большую часть дороги до Сент-Луиса. Альберт протянул Герти руку.
– Договорились.
Открылась дверь, это вернулись Тру и Кэлвин и подвинули пару стульев к нашему столу.
– Ничего не осталось, – сказала Герти.
– Сэндвичи выглядят хорошо, – сказал Тру.
– Я соберу вам чего-нибудь, – сказал Фло и ушла на кухню.
– Итак, что вы узнали? – спросила Герти. Хотя ее голос звучал резко, у меня сложилось впечатление, что она надеялась услышать что-нибудь хорошее.
– Если смогу спустить «Огонь» на воду к следующей неделе, Креске даст мне караван с зерном. Его должен был буксировать Перкинс, но тот попался с полным трюмом самогона для Молин. Караван Креске идет в Цинциннати, а там ждет груз фосфатов, который я могу притолкать сюда.
– Успеешь починить «Огонь»?
– Не знаю. Что думаешь, Кэл?
– Зависит от вас с Вустером Морганом. Если помиришься с ним, он может разрешить мне воспользоваться его оборудованием. Но даже тогда… – Кэл уклончиво пожал плечами.
– Трумэн Уотерс ползает на коленях? – сказала Герти. – Я бы посмотрела.
Дверь снова открылась, и вбежал мальчишка. Я узнал его. Джон Келли, один из тех ребят, которые заговорили с нами с железнодорожных путей.
– Герти, – сказал он, запыхаясь. – Ребенок на подходе, и у ма проблемы.
– Она тебя послала?
Он покачал головой.
– Бабуля. Она думает, нам нужен доктор. – Он осмотрелся и увидел меня. – Привет, Бак.
– Вы знакомы? – спросила Герти.
– Встретились днем, – сказал Джон Келли.
– Ты. – Герти пронзила меня взглядом. – Идешь с нами. – Она встала и обратилась к остальным: – Не объешьте меня до банкротства. Фло! – крикнула она в сторону кухни. – Я ухожу. Миссис Гольдштейн рожает.
Фло показалась в дверях кухни, вытирая руки передником.
– Ты ничего не знаешь о том, как принимать роды, Герти.
– Когда ей это мешало, – буркнул себе под нос Тру.
– Мы вернемся, когда у Гольдштейнов будет порядок.
Герти стремительно вышла, а мы с Джоном Келли бросились за ней.
Мы не пошли с ней домой к Джону Келли. В конце улицы она приказала:
– Отправляйтесь к доктору Вайнштейну. Ты знаешь, где он живет, Шломо?
– Да, на Стейт. Но ма говорит, мы не можем позволить доктора, Герти.
– Оставь это мне. Ты должен убедиться, что он придет.
– Шломо? – спросил я, после того как мы расстались с Герти. – Я думал, тебя зовут Джон Келли.
– Всего лишь прозвище.
– Прозвище? Мук и Чили – вот прозвища.
– Это сложно. Потом объясню. Идем.
Он побежал.
Джон Келли – за всю жизнь я ни разу не подумал о нем как о Шломо Гольдштейне – заколотил в дверь дома на Стейт-стрит. Открыла худенькая женщина. Хотя было почти темно и она выглядела измотанной, у нее хватило вежливости спросить нас:
– Что случилось, мальчики?
– Моя ма рожает, и дела идут не очень хорошо.
– Твоя ма?
– Рози Гольдштейн с Третьей улицы.
– Что такое, Эстер?
Из-за ее спины вышел мужчина еще более уставший на вид.
– Мама этого мальчика рожает, Симон, и он говорит, что возникли трудности.
На кончике носа мужчины сидели очки. Он посмотрел поверх стекол на нас с Джоном Келли.
– Кто сейчас с ней?
– Моя бабуля и старшая сестра.
– А повитуха?
– Только они. Но Герти уже пошла туда. Она велела привести вас.
– Герти Хеллман? Что же вы не сказали? Мама, дайте мою сумку.