Моз провел с «Кардиналс» три полных сезона, но в самом начале четвертого ему в голову попал мяч, почти так же, как несколько лет назад брошенное им пресс-папье попало в Клайда Брикмана. От удара пострадал его левый глаз, и короткая карьера Молчаливого Сиу закончилась. Но не закончилась любовь Моза к спорту. Спустя год он вернулся в Линкольнскую школу, где сменилось руководство, и идея «Убить индейца – спасти человека» уступила место более гуманному подходу к воспитанию и обучению детей коренных американцев. Герман Вольц, добрый старый немец, который всеми силами старался облегчить тьму во время правления Брикманов, еще работал там, когда прибыл Моз, но через пару лет скончался во сне. Моз тренировал бейсбольную и баскетбольную команды школы. Он женился на Донне Высокий Ястреб, милой виннебаго из Небраски, которая когда-то принесла мне манную кашу в выщербленной миске, а позже стала преподавать в Линкольнской школе домоводство.
Благодаря своей игре за «Кардиналс» и успешным выступлениям команд Линкольнской школы Моз приобрел национальную известность, его фотография однажды украшала обложку «Сатэдэй Ивнинг Пост». Он использовал свою известность, чтобы бороться за права коренных американцев, особенно детей. Линкольнская школа-интернат для индейцев закрылась в 1958 году. Вскоре после этого Университет Галлодет пригласил Моза в качестве тренера, и он с семьей переехал в Вашингтон, где стал частым гостем членов правительства и при помощи своих выразительных пальцев обращался к совести членов парламента. Я много раз навещал его и его семью и всегда был рад видеть, что путь Моза привел его к признанию и покою. Он умер от лейкемии в 1986 году в окружении жены и детей. Позже Донна сказала мне, что последними словами, которые он показал ей, были «Не один».
Как я говорил в самом начале, все это давняя история. Осталось не так уж много тех, кто помнит эти события. Но я верю: рассказывать историю – это как отпускать соловья в небо с надеждой, что его песня никогда не будет забыта.
Правнуки, когда приезжают ко мне в гости, умоляют рассказать им про четверых Скитальцев и их борьбу против Черной ведьмы. Но больше всего я люблю рассказывать сказку о любви проказника с волшебной гармоникой и принцессы с необычным именем Мэйбет Шофилд, о том, как после долгого расставания и множества испытаний они поженились и жили долго и счастливо на берегах реки, зовущейся Гилеад. Из-за того, что прекрасная принцесса тихо скончалась задолго до их появления на свет, для этих детей она всего лишь часть красивой сказки.
Когда они возвращаются к себе домой в Сент-Пол, я часто отдыхаю в тени платана. Я не одинок в доме, который построил здесь. Моя заботливая компаньонка – женщина, которой я дал обещание под этим самым деревом семьдесят лет назад, обещание вернуться туда, где в то далекое лето во время нашего путешествия мы на мгновение ощутили покой. Она приближается к концу собственного удивительного путешествия, которое предвидела задолго до всех остальных. У нее до сих пор бывают припадки, которые она называет божественными приступами, но ей пришлось принять, что некоторые вещи – например, обстоятельства смерти ее мамы или Альберта – находятся за гранью ее возможностей. При этом она все равно кардинально изменила жизни многих людей. В бледном вечернем свете она выходит из дома, садится рядом со мной у Гилеада и берет меня за руку. Наша кожа покрыта пятнами и морщинами, но любовь, которая связывает нас, вечно молода. Брат и сестра по духу, если не по крови, мы последние из Скитальцев.
В каждой хорошей сказке есть зерно истины, и из этого зерна вырастает красивая история. Что-то из того, что я вам рассказал, правда, а что-то… давайте назовем это бутоном на розовом кусте. Женщина, способная исцелять страждущих? Девочка, способная видеть будущее и изменять увиденное? Разве принять это сложнее, чем то, что все сущее появилось в результате случайного взрыва космических газов? Наше зрение нечетко, а разум легко смутить. Я считаю, что намного лучше быть как дети – открытыми для любой прекрасной возможности, потому что для сердца нет ничего невозможного.
Благодарности
Я, как всегда, в долгу у своего агента Даниэль Иган-Миллер и ее команды из «Browne and Miller Literary Associates» за их редакторские комментарии, деловое чутье, их энтузиазм, поддержку и дружбу в течение многих лет. Вы мое благословение.
Я очень обязан своим редакторам из «Atria Books» Питеру Борланду и Шону Делон, которые распахнули объятия весьма сырой рукописи и щедро поделились своими знаниями. Спасибо, что помогли превратить тот ранний черновик в историю, которой, я уверен, ему суждено было стать.
За помощь с историческими декорациями к этой истории благодарю «Историческое общество округа Блу-Эрт» и библиотеку семьи Гейл в «Историческом центре Миннесоты». Также больше спасибо отправляется Клэр Павелка из «Ред Винг Шуз» за упорные усилия откопать давно погребенные под пылью времен факты о ботинках.
К сожалению, историй о плохом обращении с детьми коренных американцев, насильно водворяемых в государственные школы-интернаты, так же много, как травы в прерии. В рамках своей истории я особенно благодарен Адаму Счастливому Орлу за его личный опыт, рассказанный в книге «Пайпстоун».
И наконец, баристам из «Caribou Coffee» и «Underground Music Café», где писалась эта история. Спасибо за ваши улыбки в темные утренние часы, за поставки кофеина, чтобы завести мой мотор, и за ваше терпение, поскольку я занимал стол гораздо дольше разумных временных рамок. Без вас я бы не справился.
Послесловие автора
Речной вояж, в который отправился Оди О’Бэньон со своими друзьями Скитальцами летом 1932 года, – выдуманное путешествие. Однако реалии Великой депрессии, которая послужила его фоном, врезались в память моих родителей и родителей тех детей, которые, как я, родились после Второй мировой войны. Мой отец родом из Оклахомы. Я вырос, слушая его рассказы о «пыльном котле»[45], о том, как приходилось добавлять в пищу траву, о том, как с неба лилась грязь. Моя мама родилась в Эллендейле, Северная Дакота, в бедной семье, которая не могла прокормить еще один рот. В четыре года ее отправили жить к родственникам в Вайоминг, которые со временем удочерили и вырастили ее.
Великая депрессия тяжело прошлась почти по каждому, но особенно по семьям. В 1932 году Детское бюро Соединенных Штатов докладывало, что в стране бродяжничают по меньшей мере 25 000 семей. В разгар Великой депрессии около 250 000 подростков добровольно или нет покинули дом и стали бродягами.
Когда я начал обдумывать будущую историю, которую, признаюсь, представлял как более современную версию Гекльберри Финна, Великая депрессия показалась мне идеальной, интересной декорацией. То было время отчаяния нашей нации, когда широко проявлялись лучшие и худшие качества человеческой натуры. Чтобы показать события как можно более реалистично, я прочитал множество личных свидетельств, просмотрел кучу микропленок с тогдашними газетами и изучил огромное количество фотографий. Я старался максимально придерживаться экономических и социальных фактов.
Особенно важное значение в тот исторический период и в моей истории имели стихийные поселения во многих городах по всей стране. Их называли Гувервилли, издевательский выпад в сторону Герберта Гувера, бывшего президентом в начале Депрессии. (Обувью Гувера называли дырявые ботинки, кожей Гувера – картон, который вставляли, чтобы закрыть дыры.) Эти стихийные поселения строились из подручных материалов, и жили в них люди, лишившиеся всего в результате мирового финансового кризиса. Одни – в основном благотворительные организации – пытались помочь этим людям, другие – уничтожить. Гувервилль в Сент-Луисе, упомянутый в истории, был самым большим в стране, его населяло более 5000 человек. Федеральное правительство снесло палаточный лагерь в 1936 году, но небольшие скопления лачуг просуществовали до 60-х годов.
Мне нравятся работы Чарльза Диккенса, и отчасти мое решение ввести в книгу выдуманное учреждение – Линкольнскую школу-интернат для индейцев – дань уважения его мощным романам о социальном неравенстве. История отношения нашего государства к коренным американцам – одно из самых ужасных свидетельств человеческой жестокости. Среди множества попыток культурного геноцида была плохо продуманная программа школ-интернатов, предложенная Ричардом Генри Платтом, с известным лозунгом «Убей индейца – спаси человека». Начиная с 1870-х годов и до середины двадцатого века сотни тысяч индейских детей насильно отрывали от семей и отправляли жить в школы-интернаты далеко от их родных резерваций. В 1925 году более 60 000 детей содержались в 357 подобных учреждениях в тридцати штатах. Жизнь в школе-интернате для индейцев была не просто трудна– она ломала. У детей отбирали их традиционную одежду, личные вещи, стригли волосы. Их наказывали за разговоры на родном языке, подвергали эмоциональному, физическому и сексуальному насилию. Под предлогом привития детям культуры белых и обучения продуктивной торговле на деле многие из этих школ становились поставщиками бесплатной рабочей силы, предлагая детей местным жителям в качестве работников на полях или помощников по дому.
Для «Ласковой земли» я прочел десятки личных свидетельств о жизни в таких учреждениях, но основательно опирался на мемуары Адама Счастливого Орла «Пайпстоун. Моя жизнь в школе-интернате для индейцев», в которых он рассказывает о своей жизни в Пайпстоунской индейской школе на юго-западе Миннесоты. Некоторым может быть знакомо имя Адама Счастливого Орла. Он был одним из лидеров индейской оккупации Алькатраса, которая началась в ноябре 1969 года, продлилась девятнадцать месяцев и повысила активность коренного населения по всей стране.
В начале двадцатого века страну охватило движение религиозных «пробуждений», в основном среди протестантов, под руководством таких проповедников, как Уильям Дж. Сеймур и «Пробуждение на Азуза-стрит», евангелист Билли Сандей и харизматичная целительница Эми Сэмпл Макферсон. К 1930-м религиозная лихорадка в основном успокоилась, палаточные пробуждения, как «Исцеляющий крестовый поход “Меч Гидеона”» в моей истории, оставались популярными на юге и в центе страны. На самом деле я многим обязан Синклеру Льюису и его роману «Элмер Гентри», обличающему религиозное лицемерие, свидетелем которого он стал. Меня всегда завораживала Шэрон Фальконер, проповедница из романа, женщина глубокой и искренней религиозной страсти c большим жизненным опытом. Моя сестра Ив в большой степени создана на основе этого интересного персонажа Льюиса.