Речь Посполита
Около трех месяцев мы прожили практически под одной крышей с пани Барбарой. Разделяли нас общая стена и балкон.
Мой муж продолжал трудиться в поте лица, перевозя пассажиров из точки А в точку Б и, к сожалению, продолжал бывать дома не чаще 2–3 раз в неделю.
Жить в доме свекрови потихоньку становилось нам в тягость. Вроде как ничего никто и не говорил, но краски сгущались, и в воздухе висел немой вопрос: «Когда? Ну когда же вы свалите отсюда?»
Все прекрасно и без лишних слов понимали, что в гостях у пани Барбары и пана Вальдемара мы немного задержались и пора бы и честь знать.
В нашей квартире ремонт подходил к своему логическому завершению, и мы вот-вот должны были переехать в новенькую и еще пахнущую свежим ремонтом квартиру, правда, абсолютно пустую. Дабы полностью обставить семейное гнездо, нам, как всегда, не хватало денежных средств.
Несмотря на неудобства, мы приняли решение эвакуироваться при первой же возможности. В противном случае ситуация грозила выйти из-под контроля и вылиться в жесткое противостояние двух поколений и культур.
Наша теперь уже общая мама, конечно же, из добрых побуждений решила полностью захватить контроль над нашей жизнью, засыпая бесконечными советами и настоятельными рекомендациями. Перечить я не смела и молча выслушивала весь поток информации, бесконечно лившийся на мою голову.
Чаша моего терпения была полна уже давным-давно, но каким-то волшебным образом еще не переливалась. Чего нельзя было сказать о чаше моего польского мужа. Кажется, его чаша терпения перелилась уже давно, да и наполнялась катастрофически быстро.
Я в силу своего положения на птичьих правах решила все же сдерживать эмоции, которые частенько бурлили, грозя взорваться в каждый момент и вылиться в международный конфликт.
Когда последний кусочек кафеля в нашей квартире был наконец доклеен, а рабочая бригада выставила окончательный счет, мы быстренько собрали свои нехитрые пожитки и переехали в нашу квартиру.
Такой перемене, кажется, рады были все. И пан Вальдек, который хоть и занимал нейтральную позицию, не проявляя особых чувств и эмоций публично, и пани Барбара, которая горячо любила сына. Но все же не зря народная мудрость гласит: «Чем дальше, тем роднее».
Переезд стал для нас большим событием, наконец наша мечта о собственной квартире вдали от всех и вся сбылась, и мы приобрели долгожданную независимость.
Пани Барбара радовалась за нас и вместе с нами. К тому же теперь они с супругом могли возобновить попытки сдать квартиру, которую мы занимали в течение трех месяцев.
Переезд совпал с выходным днем нашей польской мамы, поэтому последняя активно помогала паковать вещички, а потом еще активнее переносить все в машину и сама же нас на этой машине в новое жилище и доставила. Даже любезно предложила помочь чемоданы распаковать, однако мы вежливо отказались.
Напоследок пани Барбара всучила нам кастрюлю с супом и тарелку с котлетами, сказав:
— Вечером поешьте. Кухни у вас нет, готовить не на чем, а кушать надо.
Мы молча согласились. Кухни у нас действительно не было, только переносная электроплитка, на которой котлеты не нажаришь.
Мы переехали в новую, свежую и абсолютно пустую квартиру. Первую ночь мы провели на полу, лежа на ковриках для йоги, подложив для мягкости собственную одежду. Но уже на следующий день мы обзавелись необходимым минимумом. Коллега мужа любезно предоставил нам матрас, пани Барбара нашла старую переносную электроплитку, которая служила нам кухней, а мы купили посуду и постель. Самый дорогой подарок сделал нам пан Станислав, купив стиральную машинку. Мои родители тоже решили в стороне не остаться и выслали нам денежный подарок, который тут же был потрачен на покупку холодильника. Не было у нас ни стола, ни дивана, ни даже телевизора, но жилось просто замечательно, несмотря на то что спали мы на матрасе и готовили на полевой кухне, а ели на полу, расставляя посуду на картонных коробках. Но дышалось глубоко и свободно.
Пани Бащя, конечно же, регулярно нас навещала, не забывая при этом, как настоящая мама, принести детям чего-нибудь съедобного. Ей почему-то казалось, что мы все время голодные. Кастрюли она привозила плотно завернутые в несколько слоев полотенца. И еще с порога категорически заявляла:
— Маринка, доставай тарелки, я обед привезла. Еще теплый. Поешьте, я знаю, вы голодные.
Трудно сказать, почему пани Барбара считала, что мы умираем с голоду, но, видимо, это какой-то материнский инстинкт, который в то время мне еще был чужд и непонятен.
Если же мы отказывались немедленно подчиниться и сесть уплетать за обе щеки принесенные домашние деликатесы, то мама начинала ужасно сетовать, ссылаясь на то, что она ведь специально постаралась доставить все тепленькое, с пылу с жару, чтобы нам приятно и вкусно было, а мы, неблагодарные, даже попробовать не хотим.
При этом она хоть и пыталась делать вид, что ничего не произошло, но порой эмоции выдавали ее с потрохами и недовольство невозможно было скрыть. Пани Бащя, надув губы и насупив нос, сложив руки на груди, присаживалась на единственный раскладной стул и начинала махать изящной ногой в туфле, как маятником.
К слову, о туфлях. Как-то я рассказывала, что во время первого знакомства с пани Барбарой у нее дома мне запрещено было снимать обувь. Тогда я и не подозревала, что тема обуви станет для нас с будущей свекровью камнем преткновения. Пани Бащя позволяла всем и каждому, кто приходит в ее дом, заходить в обуви и того же самого ожидала, приходя в гости к кому-то. В то время меня больше, конечно же, волновал собственный дом, так как моя горячо любимая польская мама, появляясь в дверях нашей квартиры, наотрез отказывалась снимать туфли. Первый раз я просто закрыла на это глаза, решив, что это какой-то каприз ее непростого характера. Во второй раз я, стиснув зубы, снова промолчала. Когда же пани Барбара переступила порог нашего дома в третий раз, а я, стоя в руках со шваброй, надраивала полы, молчать уже не было сил. Пани Бащя, не моргнув и глазом, промаршировала в обуви мимо меня. Тут мое терпение лопнуло.
— А туфли? — недовольно спросила я.
— А что туфли? — удивленно спросила свекровь, вскинув брови.
— Снять надо туфли, я полы мою вообще-то.
Говорить я пыталась тоном спокойным, но кажется, у меня это плохо получалось.
— У меня чистая обувь, не переживай, Маринка, — и глазом не моргнув, добавила свекровь и зашагала дальше.
Внутри меня что-то щелкнуло, и я решила во что бы то ни стало заставить пани Барбару снять злополучные башмаки. Но не тут-то было. Внутри пани Барбары, видимо, тоже что-то щелкнуло, и она также решила во что бы то ни стало с туфлями не расставаться.
Я, поджав губы, прошагала за ней, демонстративно протирая шваброй путь, по которому она только что прошла. Паня Бащя села и, упершись в меня своими прекрасными глазами, обрамленными длинными ресницами, произнесла:
— Я же говорю, чистая у меня обувь, — уже сквозь зубы процедила она. — Я по улице не ходила. Из дома сразу в машину, из машины к вам.
— А в машину и из машины вы, мама, по воздуху перенеслись, наверное? — съязвила я.
— Улицы в Варшаве чистые.
В тот раз я потерпела полное поражение. Пани Барбара отказалась снимать обувь, но просидела у нас недолго, видимо, настроение непокорная сноха ей все-таки подпортила, и, выпив чашку чая, пани Барбара заявила, что у нее много дел, и удалилась, постукивая каблучками.
Пан капитан в наш разговор не вмешивался, делая вид, что не слышит нашего спора, несмотря на то что мы попеременно пробовали перетянуть его каждая на свою сторону, но наши попытки оказались тщетны. Муж мой не позволил втянуть себя в перепалки между двумя женщинами.
Расхаживать по квартире в обуви — весьма распространенное явление в Польше. Придя в гости, хозяева, скорее всего, и внимания не обратят, если вы прошагаете в обуви в квартиру. Более того, начав разуваться, хозяева обычно начинают активно жестикулировать, мол оставьте, оставьте, у нас можно и так.
Если летом и весной я как-то могла смириться с действительностью и принять, что наши немногочисленные гости никогда не разуваются, то осенью-зимой данного факта принять я не могла, особенно когда на улице лил проливной дождь, падал снег, а под ногами красовалось чудесное болото, спокойно лицезреть и улыбаться, как дорогой гость оставляет за собой мокрые следы, было выше моих сил. Хотя некоторые умудрялись и глазом не моргнув прошагать в мокрых сапогах.
Со знакомыми проблем обычно не возникало, а вот свекровь стояла на своем. Время от времени, видимо, когда пани Барбара пребывала в приподнятом настроении, появившись на пороге нашей квартиры, она начинала стягивать сапоги, при этом, конечно, сетуя на мою упертость. Однако чаще всего она этого не делала.
Время от времени пани Бащя приносила с собой бахилы или просто полиэтиленовые пакеты, которые также, как и бахилы, натягивала на сапоги. Порой доставала из недр сумочки тряпочки, которые подкладывала под ботинки и как Золушка пробовала скользить в них по нашему деревянному полу. Время от времени тряпочки выскальзывали, и тогда она, демонстративно вздохнув и закатив глаза, подкладывала тряпочку назад и продолжала свой путь. Казалось, ничто не способно сломить волю и решения пани Бащи, однако все кардинально изменилось только после того, когда у нас родилась дочка.
У пана Станислава к обуви было такое же отношение, как и у его бывшей жены. Ему даже в голову не приходило снять обувь. Точно так же он вел себя, когда мы приезжали к нему домой. Когда первый раз я начала разуваться, у пана Стащя глаза от удивления округлились. Он моргнул несколько раз, удивленно глянул на сына, потом снова на меня и с ужасом в голосе спросил:
— Зачем ты это делаешь?!
Тогда-то я и поняла, что некоторые культурные различия ни изменить, ни уж тем более ни искоренить точно не удастся.
Приняв во внимание все национальные польские особенности и культурные различия с целью поддерживать здоровые и дружеские отношения с моими новыми родителями, пришлось мне смириться с тем, что родственники моего горячо любимого мужа в силу своих привычек и обычаев будут шастать в обуви по моему начищенному полу.