Мужчины так увлеклись разговорами об авиации и Польше, что, кажется, я наконец могла спокойно выйти и вернуться через два дня.
Пани Барбара, Пан Станислав
С будущей свекровью первый раз мы познакомились по скайпу. Томаш торжественно подвел меня к экрану компьютера и с небольшим волнением в голосе произнес:
— Познакомься, мама, это моя Маринка.
Поляки ко всем знакомым и близким обращаются, используя исключительно уменьшительно-ласкательные имена. Например, Маринка, Танька, Олька. И если наша Танька звучит как-то дерзко и пренебрежительно, то польская Танька — это скорее Танюша, Танечка. Так и я с первых же дней знакомства сразу стала Маринкой.
Пани Барбара в свои шестьдесят с хвостиком выглядела как киноактриса и вела себя соответственно. Артистично. Много говорила и много смеялась. Кроме этого, она все еще была стюардессой. Да, да, она летала и до сих пор продолжает это делать и говорит, что на пенсию она не выйдет никогда, а из самолета ее вынесут только ногами вперед.
Кажется, нашему первому интернет-знакомству она не придала никакого значения, посчитав меня очередной зазнобой своего сына. Но, видимо, тогда она еще не подозревала, что планы у нас серьезные.
Пани Барбара самую малость говорила на русском, что и попыталась мне незамедлительно продемонстрировать. С пятого на десятое кое-как мы друг друга поняли.
— А она тоже стюардесса? — спросила мама моего избранника.
— Была стюардессой, уже не летает.
Дальше будущая свекровь напрочь про меня забыла и спрашивала о работе, о здоровье и обо всем, чем обычно обеспокоены матери.
Позднее пани Барбара периодически и невзначай интересовалась моими делами, созваниваясь с сыном по скайпу, но, кажется, делалось это приличия ради.
Но в один прекрасный, а точнее сказать, печальный вечер на моего пана капитана и его друга напали неизвестные.
Друзья-товарищи возвращались из кафе домой и по дороге почувствовали себя не совсем хорошо. Дальше лента событий прерывается. Очнулись польские паны уже дома. Как добрались, не помнят. Бумажники, телефоны и все ценное было изъято неизвестными. Самое страшное и жестокое было то, что, потеряв сознание, они были избиты теми же неизвестными, что прихватили с собой все вещи. На счастье, отделались они легким сотрясением и синяками без каких-либо серьезных последствий.
Увидев лицо моего польского друга, я пришла в ужас. Нос и бровь разбиты, губы вспухшие, лицо приобрело сине-фиолетовый оттенок. Его друг выглядел не лучше и, кажется, пострадал даже больше, так как голова его увеличилась вдвое.
Неизвестные грабители проявили особою жестокость, избивая свои жертвы в бессознательном состоянии. Со слов врача, осматривающего пострадавших, хулиганы били больно ногами по голове, и это чудо, что оба капитана отделались лишь синяками и царапинами.
Всю заботу о пане капитане я взяла на себя. Временно он не мог работать. Я ездила с ним в больницы, писала заявление в милицию, делала компрессы на больные места, варила бульон под его чутким руководством и даже какое-то время помогала финансово, так как вместе с бумажником украли и все его банковские карточки.
Пани Барбара, узнав о содеянном, была готова сесть в первый же самолет и прилететь спасать сына. Он же успокоил ее, сказав, что все в порядке, приезжать нет необходимости и вообще о нем есть кому позаботиться. Как и любая мать, она ужасно переживала и звонила практически каждый день — узнать о состоянии здоровья больного.
Думаю, что после этого случая ее отношение ко мне кардинально изменилось и из статуса «очередная девушка сыночка» я приобрела статус иной и вышла на новый, высший уровень.
Вследствие брутального избиения пана капитана в рейтинге «лучшая невеста для сына» моя кандидатура заняла лидирующую позицию.
Пани Барбара стала намного чаще разговаривать со мной по скайпу, интересуясь теперь уже не только состоянием здоровья своего ребенка, но не забывала поинтересоваться и состоянием моих дел тоже, что дало мне понять, что в глазах будущей свекрови за мной окончательно закрепилось лидирующее место. К встрече в реальной жизни я была готова.
Настало лето, и мы начали планировать мою первую поездку в Польшу. Не могу не отметить, что пан капитан в то время был истинным патриотом своей страны. Он искренне считал, что нет на свете места лучше и красивее его края.
— Ты увидишь, там так красиво. Знаешь, какие у нас леса! А море какое! У нас самые красивые пляжи, песчаные, длинные, широкие! А песок какой, знаешь? Даже на Мальдивах нет такого песка, — не уставал восхищаться он.
— А ты был на Мальдивах?
— Не был, но мой друг был. Говорит, у нас лучше. А еще у нас кристально чистые озера. Нигде таких нет, только в Польше.
Я внимательно слушала. Раньше я никогда не была в Польше, но была в других странах Европы и на других континентах. То, что описывал мне мой суженый, напоминало истинный рай на земле: песок лучше, чем на Мальдивах, озера чище швейцарских, леса больше и гуще, чем в России.
Я слушала и верила. Невозможно не верить человеку, которого беззаветно любишь. А я любила, поэтому и верила каждому его слову и искренне считала, что так и есть. В те времена чувства так затмевали все вокруг, что, если бы он забрал меня в далекую африканскую глубинку и сказал, что это самое лучшее место на планете Земля, я бы тоже поверила и искренне разделила его мнение.
Кроме дифирамбов, посвященных своей чудесной стране, он также пел дифирамбы своим родителям. Этот вопрос волновал меня, признаюсь, больше, чем кристально чистые озера и зеленые леса.
Родители моего капитана расстались так же, как и мои, лет тридцать назад. Было что-то общее между нашими родителями. Они также прожили в законном браке пятнадцать лет, у них родилось двое детей: мальчик и девочка, но в один прекрасный день они решили расстаться.
Со слов Томаша, разошлись они мирно и спокойно, но общаться друг с другом не желали.
— Расскажи мне про своих родителей, что они любят, чего не любят.
— Ни пириживай, — говорил он. — Они тебя точно полюбят.
— Добро пожаловать в Варшаву, температура за окном +15 градусов, — вещал приятный голос стюардессы.
— Пятнадцать? Июль за окном!!!
— Завтра будет теплее, — философски ответил пан капитан.
В международном аэропорту Варшавы нас встречал пан Станислав, папа моего избранника.
Увидев нас, он заулыбался и, протянув мне руку, сказал:
— Зравсвуй! Дабро пажалавать в Полшу.
Акцент у него был такой же, как и у моего Томаша, и ошибки он делал точно такие же.
Пан Станислав, а коротко пан Стащ, был невысокого роста, с короткими седыми волосами. Поприветствовав меня, он, понятное дело, переключился на сына, расспрашивая о работе, здоровье и полетах.
Полетами он всегда интересовался с особым пристрастием, и не просто так. Пан Стащ тоже был летчиком. Правда, уже несколько лет как на пенсии, но работу, кажется, не переставал любить и после выхода на пенсию.
Теперь, когда его сын тоже стал летать, пан Стащ был особенно горд за отпрыска, и общих тем у них стало больше в разы.
Когда пан капитан, будучи в Алматы, звонил отцу, то первым делом пан Стащ спрашивал, куда он летал в последнее время. Обязательно обсуждался график бывший и предстоящий. Дальше следовал ряд вопросов о подходе самолета на посадку, высоте, скорости, что где нажать и зачем, и только после этого разговор переходил на темы нейтральные: погода, природа и все остальные менее важные и интригующие темы.
Свою летную карьеру пан Стащ начинал на советских самолетах, а заканчивал уже на «Боингах». Сын же на «Боингах» никогда не летал, отлетав немного на небольших самолетах, получил лицензию на эйрбас, на котором до сих пор и летает.
Разница в системах управления самолетов очень интересовала и старого, и молодого летчиков. Пан капитан рассказывал об особенностях управления эйрбасом, пан Стащ повествовал, как это было на «Боингах».
Кажется, о самолетах и обо всем, что с ними связано, отец и сын могли разговаривать бесконечно. Когда же темы авиационные заканчивались, оба пана переходили на темы политические. В этом между ними также было полнейшее согласие. Политикой рьяно интересовались оба и так же могли часами обсуждать как политику внутреннюю, так и международную.
Пан Стащ жил в предместьях Варшавы, в большом двухэтажном доме. Там были три спальни, в одной из которых спал пан Стащ, в остальных хранились коробки с вещами бывшей супруги, пани Барбары. Лет двадцать назад она пообещала забрать и вещи, и коробки, но до сих пор обещания не сдержала, при этом трогать, а уж тем более выкидывать ничего не разрешалось. Пан Станислав не возражал и честно хранил все, что осталось от пани Барбары.
На момент нашего знакомства пану Станиславу было семьдесят лет. Выглядел он не старше шестидесяти, а состояние его здоровья я бы оценила на сорок с небольшим.
Каждый день папа моего будущего мужа вставал в пять утра. На мой вопрос, зачем так рано, он пожимал плечами и говорил:
— Больше ни нада мине.
Выпив чашечку кофе, он отправлялся на пробежку с собакой. Бегал час, и это, замечу, в семьдесят-то лет. Каждый год он обязательно выбирался в горы, чтобы покататься на лыжах. Пан Станислав был огромным любителем горнолыжного спорта. Детей он тоже приучал ездить с самого раннего возраста. Например, моего мужа он начал учить кататься на лыжах в три года.
Трехлетний будущий капитан стараний отца не оценил и ездить отказывался, но пан Станислав с сыном не цацкался и после очередной истерики применял силу физическую, слегка шлепая по мягкому месту лыжной палкой. Скажу сразу, что палку к попе пан Станислав прикладывал в целях воспитательных и никаких шрамов ни на попе, ни в душе маленького Томаша подобные инциденты следов не оставили.
Поняв, что криками и слезами ничего не добиться, маленький будущий капитан решил пойти иным путем. Послушно съехав с горы пару раз, в третий раз, сев на креслице, которое завозило больших и маленьких лыжников на гору, мальчик решил скинуть лыжи с ног, чем и решил бы свою проблему. Лыж нет, ездить не на чем. Логично.