[61]. В этом районе можно было заказать любые продукты и бутылку красного вина с доставкой на дом или отведать паэлью в ресторане Фраскати. Женщины посещали обеды с одновременным показом мод и благотворительные мероприятия.
Все здания в этом районе были новые, никаких вам покрытых плесенью дворцов колониального периода и старинных домов из тезонтла[62]. Всюду красота неописуемая. Поланко, символизировавший торжество благополучия, был совсем не похож на ту часть города, где выросла Майте. Она чувствовала себя туристкой на далекой планете.
Дом Эмилио Ломели, выкрашенный в белый цвет, снаружи производил обманчивое впечатление скромного жилища. Эмилио открыл дверь и пригласил девушку войти. Майте невольно осмотрелась по сторонам. Высоченные потолки, стены, облицованные панелями из роскошного темного дуба. Помещение представляло собой открытое пространство, словно проектировавший его архитектор забыл про такое понятие, как перегородки, и столовая плавно переходила в гостиную. Акриловые кресла в виде пузырей, великолепный длинный диван с обивкой из красного бархата, большой стол на восемь персон, букеты цветов в вазах из зеленого стекла… Все это было похоже на картинки из каталогов. Ее «кабинет», который Майте считала очень милым, по сравнению с этим выглядел совсем убогим.
Сам Эмилио, словно бриллиант в чудесной оправе, казалось, сверкал на фоне дорогой мебели. С искусно зачесанными назад волосами, он чем-то напоминал Дэвида Джэнссена[63] в сериале «Беглец». Только был гораздо симпатичней.
Чтобы не таращиться на него, Майте стала рассматривать развешанные на стенах фотографии. Все они представляли собой сделанные крупным планом изображения различных частей тела в обрамлении серебряных рамок. Глаз женщины, губы, идеально ухоженный ноготь. Майте затруднялась определить, принадлежат они одной женщине или нескольким. Стиль фотографий делал их анонимными.
— Это вы снимали? — спросила она.
— Да, сделал целую серию подобных снимков. Я выставлял их несколько лет назад, — ответил Эмилио, жестом обводя всю стену дома из конца в конец. — Наверху у меня своя «темная комната».
Майте бросила взгляд на лестницу. Что там, на втором этаже? Такие же снимки — глаза, уши, губы? Как выглядит спальня Эмилио? Ее украшают более откровенные фотографии? Над кроватью висят снимки грудей, языков, женских гениталий? Например, снимки сосков Леоноры в оттенках серого. Возможно, вон с той фотографии на стене на Майте смотрел глаз Леоноры с расширенным зрачком.
Эта курьезная мысль возникла сама собой при упоминании «темной комнаты», подразумевавшей тайны под покровом ночи. Вроде бы обычное выражение, но мозг среагировал на него, наполняя сознание фантастическими образами. С Майте так бывало, когда она слышала определенные словосочетания.
— Боюсь, на обед только мясное ассорти и сыры. Кухарка приходит раза два в неделю, но в выходные я обхожусь простыми закусками. — Небрежным жестом Эмилио указал на пристенный столик, на котором стояло несколько тарелок.
— О, это не имеет значения, правда, — сказала Майте совершенно искренне. Она так нервничала, что под взглядом молодого человека, наверно, не смогла бы проглотить ни кусочка.
— Налить вам мартини? — предложил Эмилио.
— О… — промолвила Майте.
Она была не из тех, кто выпивает за обедом по три бокала мартини. Она вообще не имела пристрастия к спиртному, да и на работе негоже было появляться навеселе. И потом, она боялась, что мартини, как и еда, тоже в горло не полезет.
Эмилио, должно быть, заметил выражение паники на лице девушки. Он улыбнулся:
— Или вы предпочитаете минеральную воду?
— Да.
— Благодарю вас. А то я уже начал думать, что плохо принимаю гостей.
Эмилио открыл бутылку «Перье» и налил Майте минералки.
Он покорял своей галантной непринужденностью — тем, как вел разговор, как протянул бокал. Мужчин со столь подкупающими манерами Майте видела только в кино, а в жизни не встречала ни разу. И глаза у Эмилио поразительные! Янтарного цвета, будто два драгоценных камня, они гармонировали с его светло-каштановыми волосами, золотившимися на солнце.
— Кстати, спасибо, что пришли. В своем сообщении вы что-то сказали о фотоаппарате Леоноры? Вы его нашли?
— Все немного сложнее, — отвечала Майте, глядя в бокал, который она держала обеими руками. — Леонора пропала, и думаю, это как-то связано с тем фотоаппаратом.
— Что значит «пропала»?
— Дома она до сих пор не появлялась. У меня есть основания полагать, что у нее имеются какие-то снимки, которые могли бы стать компроматом. Снимки «соколов».
Майте подняла глаза на Эмилио, пытаясь оценить его реакцию.
Он не удивился:
— Она с вами говорила об этом?
Майте кивнула, поскольку сослаться на Рубена не могла: парень предупредил, чтобы она не упоминала его имя.
— Что еще она сказала?
— Только это. Больше ничего. И я не знаю, что думать. Волнуюсь. Может быть, вы объясните, что происходит?
Эмилио вздохнул и сел на бархатный диван. Майте осторожно опустилась в одно из кресел-пузырей и подалась вперед. Отпила глоток воды из бокала, крепко держа его в одной руке. Подумала с беспокойством: нравится ли Эмилио ее платье? не слишком ли оно короткое? не выглядит ли она в нем идиоткой? Свободной рукой Майте немного одернула край платья, пытаясь прикрыть колени.
— Объяснить не так-то легко. На прошлой неделе Леонора сказала мне, что хотела бы съездить к одной моей знакомой журналистке, которая живет в Куэрнаваке. Машины у нее нет, и она просила свозить ее туда. Но я был занят, не смог ее отвезти, и потом она вроде как раздумала ехать. Я решил, что на этом все кончилось.
— Но ведь в прошлые выходные вы приходили к ней, а ее не оказалось дома, — заметила Майте.
— Да. И тогда я понял, что она все же поехала к Ларе. Должно быть, ее отвез кто-то другой.
— Вы приходили за фотоаппаратом. Знали, что в нем компрометирующие снимки?
Эмилио печально кивнул:
— Потому и хотел его забрать. Боялся, что Леонора может наделать глупостей. Что передумает и поедет к Ларе.
— Так и получилось.
— Вероятно.
— А что такого ужасного на этих снимках?
— Я их не видел, Леонора мне не показывала, говорила загадками, когда речь заходила о фотографиях. Но то немногое, что она про них рассказала, меня встревожило. Сейчас обстановка очень опасная, а Леонора… Леонора не понимает, насколько это серьезно, да и эти ее друзья… они тоже представляют большую опасность.
— Вы имеете в виду Джеки? — поинтересовалась Майте.
— Вы ее знаете? — спросил Эмилио.
Майте провела указательным пальцем по краю бокала.
— Нет, мы не знакомы. Но я знаю, что она сторонник активных действий.
— Сторонник активных действий! Изящное определение. У нас в Мексике существует большая проблема. Достаточно пять минут посмотреть вокруг себя, и вы ее заметите. Бедность, нестабильность, коррупция. Я с этим согласен. И многие согласны. Перемены необходимы. Джеки и подобные ей хотят решить эти проблемы путем революции, с оружием в руках. Начиталась Че Гевары и Маригеллы[64]. Помните, несколько месяцев назад задержали террористов, напавших на банк в Морелии? Вот Джеки хочет заниматься именно такими делами.
— Непонятно, какое отношение это имеет к Леоноре.
— Леонора боготворит Джеки. Только и слышишь: Джеки то, Джеки сё. У Леоноры есть дядя, бывший военный. У него большие связи. Думаю, через него она и заполучила эти компрометирующие снимки «соколов». И хотела передать их журналистке, Ларе. Но я посоветовал ей не делать этого.
— Почему?
— Потому что это грозило ей большими неприятностями. А что, если за ней будут следить? Или она станет мишенью? Я предупредил, что она должна быть к этому готова. Я за нее беспокоюсь. В отличие от Джеки. Та готова послать ее на арену с разъяренным быком.
Майте не знала, что сказать. Вместо ответа допила воду из бокала.
— Похоже, вы не верите в то, за что борется Джеки… в возможность перемен.
Эмилио ответил очаровательной улыбкой и покачал головой. Встал, взял у Майте из рук пустой бокал. Его пальцы на мгновение дотронулись до ее руки. Он поставил пустой бокал на столик.
— Перемены должны происходить мирным путем. Необходимо повышать уровень образованности населения. Надо учиться договариваться. Президент Эчеверриа, по его словам, готов обсуждать проблемы. Он не такой, как Ордас, более открытый. Но диалог невозможен, когда есть такие люди, как Джеки, которые похищают бизнесменов и грабят банки. Я не доверяю Джеки.
Эмилио выпрямился, опираясь на столик, и сложил руки на груди. Лицо его исказила гримаса.
— Бог знает, какое поручение эта женщина дала Леоноре, — пробормотал он.
— Вы о ней очень беспокоитесь? — тихо спросила Майте.
А если б исчезла она сама, кто-нибудь встревожился бы, кроме ее попугая? Мать, скорей всего, пожав плечами, сказала бы, что Майте, наверно, что-то натворила. Сестра тоже не стала бы волноваться.
— Да, — кивнул Эмилио. — Очень.
Вот бы о ней самой кто-нибудь побеспокоился! Отблеск губительного огня тоски, заполыхавшего в груди, должно быть, отразился у девушки на лице.
Эмилио усмехнулся и поспешил добавить:
— Но это не любовь. Вовсе нет. Мы с ней расстались.
— Да, я слышала. — Майте затеребила бант на вороте, притворяясь беспечной, хотя чувствовала, что краснеет. — А что… позвольте спросить, что случилось?
— Ничего особенного, просто у нас разные интересы. Она молода, а я нет.
— Какой же вы старый?! — запротестовала Майте.
— Мне двадцать восемь лет, Леоноре — двадцать один. В двадцать восемь начинаешь серьезнее относиться к жизни, задумываешься о том, чтобы создать семью, планируешь будущее. А она не была ко всему этому готова. Например, я был одним из основателей той художественной группы, в которую она входит, и мне, разумеется, понятно желание оставить свой след в искусстве. Но ведь жизнь этим не ограничивается, как по-вашему?