Я обыватель-пользователь. И больше ни на что не претендую.
Хочу быть здоровым эгоистом с гедонистическими склонностями и не пытаться никого ничему учить. Но и себя тоже попросил бы оставить в покое, чтобы никакие «гриппозные носы» в мою жизнь не лезли.
Моя писанина – мое развлечение, препровождение времени, а не работа и не попытка (не дай бог) наставить человечество на путь истинный. Считаю наставничество делом в лучшем случае бесполезным, а то и вредным. Меня самого тошнит от всяческих нравоучений, от кого бы они ни исходили – от святых или от одержимых дьяволом, от мудрецов или от городских сумасшедших. При том, что сам бы мог выступить от имени всех вышеупомянутых. Благо, словом владею неплохо и привычки этих приобщившихся знаю не понаслышке.
И не хочу мучиться чувством вины – оставляю эту национальную забаву русской интеллигенции. Русский путь развития души – мучиться виной не только за себя, но и «за того парня». На Востоке, например, отсутствие чувства вины – двигатель прогресса. Там любой поступок должен быть утилитарен, а не морален. Мораль всегда соотносится только с определенной культурой. Слово «стыд», к примеру, непереводимо на китайский. Там нет такого понятия. Зато очень сильно понятие «чувство долга», в прямом и в переносном смысле.
Короче, жить надо не по принципу «что хочу, то и делаю!» – это беспредел, а по принципу «чего не хочу, того не делаю» – это и есть свобода.
Я нахожусь в стадии, когда в зачет идет только то, насколько ты добр к ближайшему окружению. А любить хорошо бы научиться для начала себя. И тогда может вернуться способность любить ближнего своего, хотя бы одного. Более того, уверен, что только эгоистическое чувство любви к самому ближнему способно спасти все человечество. Можно начать даже с кота.
Любить – это вообще делать для. Это чувство, которое в первую очередь нужно тебе самому. Иначе жизнь будет скучна, как пустыня. И так же пуста.
Все это, между прочим, прекрасно уживается и с эгоизмом (здоровым), и со склонностью к гедонизму. Просто вдвоем делать это гораздо приятнее.
Я дозрел – готов признаться в любви к конкретной женщине, с которой хочу получить порцию обыкновенного обывательского счастья – семью, детей, кошек и собак, и уж точно без всяких поисков высшего назначения и смысла жизни.
А конкретная женщина заявила мне полусерьезно:
– Любишь? Сначала завоюй. А потом приручи. Получишь идеальную Душечку, буду предупреждать все твои желания... если они не расходятся с моими, конечно...
Материал, о котором мечтает каждый самец.
Но нужно было, чтобы этой женщиной из всех других, живущих на земле, оказалась девочка, к сиротству которой я был непосредственно причастен.
Что же это, как не проделки судьбы-индейки? Не даром говорят, что жизнь – это то, что случается с нами, пока мы строим планы на будущее.
Знать бы еще, в каком состоянии находится сама героиня романа. В какой степени она спровоцировала ситуацию. Вольно или невольно? Жертва она или виновница? И что намерена делать?!
Когда я очнулся от кисло-сладких грез, поезд подползал к перрону...
Я вышел на вокзале Ватерлоо и, взяв такси, отправился в Оксфорд.
Глава 20«...Моя беда в том, что я имею слабость к рискованным экспериментам...»
Моя беда в том, что я имею слабость к рискованным экспериментам, а потом меня несет... несет... и я забываю вовремя остановиться. Ну что, жопа, допрыгалась? Какого черта я добивалась этой проклятой свадьбы?! И так все деньги он тратил на меня. Все чувства тоже. Все брошено к моим ногам. Нет, подавай мне свадьбу! Хотелось довести его до конца, до самых врат рая. И только в последний момент сдернуть с его глаз повязку, чтобы обнаружил: он в аду. Повыпендриваться захотелось – получить аристократическое имя в качестве жены, а не только дочери (хотя и незаконнорожденной). Решила устроить настоящее индийское кино (между прочим, на самом деле я считаю, что индийский киношный сюжет – самое точное воплощение любого жизненного). Допрыгалась! Брамапутра, сучий потрох...
В свидетели взяли каких-то двух его убогих коллег-адвокатов, гостей не было. Мамочка его тоже не явилась, сказав, что проходимок, желающих окрутить ее простачка, много, а она одна (я слышала, как, говоря с мамашей по телефону, он сказал, что она заблуждается по моему поводу, что внешность моя обманчива, что внутри у меня красота и нега). Прислала нам букет черных роз, лахудра. Цветы очень подошли, так как невеста была вся в черном, только рот был накрашен яркой помадой. Раздавленная вишня на белом полотне. Смотрится. Кто оценит?
Суженый мой был на седьмом небе и сиял как солнце.
В первую брачную ночку, пролив на него последнюю Ниагару страсти, я решила поставить для него пьеску под названием «Гамлет» (пришлось перечитать эту слезливую абракадабру, дабы освежить школьные воспоминания), но в порно-варианте. Гамлетом была я, а вместо тени его папашки была моя оскорбленная мамочка. Муженьку же моему я уготовила остальные роли, от Клавдия до Полония.
Первое супружеское утро началось с того, что я прочла ему заученный монолог Гамлета:
...Как все кругом меня изобличает
И вялую мою торопит месть!
Что человек, когда он занят только
Сном и едой? Животное, не больше.
Тот, кто нас создал с мыслью столь обширной,
Глядящей и вперед и вспять, вложил в нас
Не для того богоподобный разум,
Чтоб праздно плесневел он. То ли это
Забвенье скотское, иль жалкий навык
Раздумывать чрезмерно об исходе, —
Мысль, где на долю мудрости всегда
Три доли трусости, – я сам не знаю,
Зачем живу, твердя: «Так надо сделать»,
Раз есть причина, воля, мощь и средства,
Чтоб это сделать...
Он обалдел совершенно. Пялил на меня свои зенки, силясь понять, какую сексуальную игру я собираюсь затеять на этот раз. Тут-то я сюрпризик и поднесла. Жри.
– А знаешь ли ты разницу между бесконечным ужасом и ужасным концом, мой избранный?! – задала я главный вопрос.
– С тобой я готов к тому и к другому. – Так бы и выдрала у него все, что торчит сикось-накось!
– А знаешь ли ты, кем я тебе прихожусь, мой расчудесный муженек? – Шепот горячий, как шоколад, подавись, урод!
– Еще бы! – ответил он, довольный собой до визга.
– Так вот, милый мой кровосмешенец, ты вчера женился на собственной дочурке, которую имеешь честь насаживать на свой гвоздик уже почти год. – Вижу себя на огромном экране. Я безукоризненно прекрасна. Во всяком случае, в моем сценарии было именно так.
Он вылупил голубые глазенки, не зная, как реагировать на такое заявление и на всякий случай хихикнул.
– В каком смысле? – игриво спросил он, пытаясь на меня залезть. Козлище!
– В самом что ни на есть прямом, – ответила я, упершись ему в грудь рукой и глядя прямо в глаза. В глаза! В глаза смотреть! – Мы с тобой совершаем инцест, дорогой папочка.
И я выложила историю, случившуюся двадцать лет назад, – напомнила, как он подобрал и приютил у себя молоденькую бродяжку-хиппи, отходящую от специфического коктейльчика и готовую на все ради новой дозы. И как он ее потом оприходовал, пользуясь полной беззащитностью. И главное, что из этого получилось. Вернее, кто.
Тут я приняла совершенно разнузданную эротическую позу и наблюдала за его реакцией из-за своего собственного уха, вывернувшись практически наизнанку.
Самое смешное, что вместо того чтобы все отрицать, как сделал бы всякий нормальный человек, он сразу ее вспомнил. Мою бедную мамочку...
– А я думаю, на кого ты похожа, – сказал этот дебил, вместо того чтобы все отрицать.
– Как – «на кого»? На тебя, папочка! – ответила я, заканчивая акробатический этюд.
– На меня ты быть похожа не можешь никак, – сказал он, вставая с постели. – Я твою бедную больную мать никогда пальцем не тронул.
– Да что ты говоришь?! – запричитала я, хлопая себя руками по бедрам и изображая удивленную невинность. – А вот это что?!
И я, как заправский иллюзионист, вытащила из-под подушки положенный туда накануне его собственный паспорт и показала написанное рукой матери слово «ОТЕЦ» на главном развороте.
– Это мамочка оставила мне на память, чтобы я могла найти подлеца, который, воспользовавшись ее несчастным положением, снасильничал ее и обрюхатил.
– Ты ошибаешься, – сказал он голосом со дна океана, а выражение лица у него при этом было как у затопленной Атлантиды. – Никакой нормальный человек не смог бы притронуться к такому грязному, запущенному и больному существу, больше похожему на затравленную зверушку, чем на человека. Хотя бы из брезгливости, из страха заразиться какой-нибудь гадостью. А именно такое зрелище представляла собой твоя бедная мать, когда я нашел ее между мусорными баками, вынося помойку, и подобрал из жалости. Я поручил домработнице отмочить ее в ванной и обработать дезинфектантами. Потом я вызвал приятеля врача, который ее осмотрел и взял анализ крови. Через несколько дней он представил неутешительную картинку – твоя мать была больна венерической болезнью и беременна одновременно. Не говоря уж о полном отравлении ее организма наркотиками. Его совет был – немедленно устроить ее в одно из заведений, где заботятся о таких заблудших душах и предоставляют им лечение и уход. Там бы ей, естественно, сделали аборт, так как в ее состоянии рождение здорового ребенка было практически невозможным. Вместо этого я оставил ее у себя на два месяца, дал ей все, что имелось у меня в распоряжении, – кров, еду и медицинский уход по высшему разряду.
– Ой, ой, как ты меня растрогал... Щас заплачу... Так, значит, это тебя я должна благодарить за свое появление на свет... Спаситель ты мой... Родненький... Все равно получается, что ты мой папашка, пусть и символический. – Но зря я сотрясала воздух, он был как в трансе и слышать меня не мог. Или не хотел.
– Как только она достаточно оправилась физически, – продолжал он святочный рассказ, – пожиравшие ее демоны взялись за свое. В один прекрасный день, воспользовавшись моим отсутствием, она собрала все деньги, которые ей удалось найти в доме и, прихватив несколько мелких предметов, которые сочла ценными (бриллиантовые запонки, доставшиеся мне от отца, например), исчезла. Но самым непонятным было исчезновение моего паспорта, я никак не мог взять в толк, зачем он ей понадобился. Каким же оригинальным образом это теперь разъяснилось!