Но в этом-то и есть умение и искусство врача психиатрической специализации – уметь выслушать, при этом понять, что было сказано, и действительно разобраться в том, что с пациентом не так и как ему помочь.
Вот один из примеров.
К нам привезли женщину. Она была напряжена и явно настроена крайне антагонистично. Взгляд исподлобья приятной беседы не предвещал.
Привёз её муж, бывший заключённый, который недавно вышел на свободу. Он вызвал «Скорую помощь», поскольку они с женой поругались дома и с ней случилась сильная истерика.
Небольшое отступление. В том-то и состоит ценность психиатрии для общества, что лишь очень небольшое количество людей может спокойно выдержать чьи-то проявления психоза или даже невроза. В основной своей массе люди очень боятся психоза и его проявлений. И все счастливы, когда кто-то говорит: «Я займусь этим». Потому что никто больше не желает иметь с этим дело.
Я начала мягко и аккуратно, без мужа и свидетелей, расспрашивать эту женщину о том, что случилось. И конечно, не сразу, но она рассказала о том, что случилось, и это недавнее воспоминание снова начало вызывать сильные эмоции. Истерика вновь вот-вот была готова начаться. И я спросила её: «А было ли у вас такое состояние, такие переживания раньше?» Она сказала, что, конечно, это было и раньше. Мы поговорили ещё некоторое время, и выяснилось, что все эти истерические проявления начались со случая группового изнасилования.
Это серьёзное, болезненное и эмоциональное потрясение, которое было давным-давно. И все уже думали, что, поскольку «время лечит», так оно уже всё и вылечило.
Но, как оказалось – нет.
Я назначила ей витамины. Она ела, спала, принимала витамины, и это была вся терапия. Через две недели она полностью пришла в себя, успокоилась, и я её выписала. Больше она к нам не поступала.
Из этого случая можно сделать два важных вывода:
Первый – если бы я назначила ей транквилизаторы, то далее по нарастающей, с высокой вероятностью, дошло бы до нейролептиков, и я бы сделала её постоянной пациенткой психиатрии. Эти вещества не исправляют состояние человека. Они лишь блокируют проявления и вызывают стойкую зависимость, а также гормональные сбои в организме. Она бы не оправилась, и её ждало бы будущее той, первой женщины – главного конструктора завода, чей случай был описан выше.
Второй – всё, что надо было сделать мужу, – не отправлять свою жену в психушку, а выслушать, понять, накормить и дать своей жене отдохнуть и выспаться. Поскольку именно это решило проблему, а не нейролептики и не электрошок.
Вообще, вопрос умения выслушать человека и понять его – один из самых важных и самых проблематичных как в человеческих отношениях, так и в психиатрии.
Вы когда-нибудь отмечали разницу между хорошим разговором и пустым, малоприятным разговором? Понаблюдайте за своим общением с другими людьми. Поговорите несколько раз с приятным в общении человеком и несколько раз с человеком менее приятным в общении. Вы увидите, что приятный человек слушает вас в большей степени, нежели говорит вам что-то. Менее приятный человек слушает вас плохо, перебивает или меняет тему на ту, которая более интересна ему, при этом он не слишком-то принимает во внимание ваши интересы.
Огромную часть жизненных проблем можно решить, выслушивая и понимая человека, у которого что-то пошло не так.
Увы, отсутствие общения между врачом и пациентом, целью которого является понимание, приводит к стойкому умонастроению, что помочь никому нельзя и, соответственно, нет смысла и пытаться.
Потому и бытует мнение среди врачей-психиатров, и это мнение очень распространённое, что: «Зачем ходить на работу? Зачем учиться столько лет? Выписывать галоперидол можно и обезьяну научить и посадить на пост раздачи препаратов».
Это выливается во всевозможные формы извращений медицинского администрирования и канцелярии.
В обычной медицине существуют давно отработанные правила администрирования ведения случая пациента.
В частности, существует такая вещь, как лист назначений, который заполняется каждый раз в новую единицу времени при каждом новом обходе.
Врач, глядя на изменения в состоянии пациента, зная, что тот принимает, на каком этапе лечебной схемы находится, зная особенности физического состояния пациента, корректирует назначения лекарств, процедур и терапии в листе назначений, который после обхода поступает на пост медсестры, и она уже непосредственно готовит набор медикаментов или соответствующие медицинские мероприятия для дальнейшего лечения этого конкретного пациента.
Это динамическая деятельность. Это интереснейший процесс наблюдения изменений у пациента. Соответствует ли картина излечения тому, что описано в медицинских книгах? Проявился ли тот или иной побочный эффект, требующий изменения курса лечения? Проявилось ли нечто, какие-то признаки, по которым надо понять – что за проявление, или какая иная болезнь начала манифестировать от приёма тех или иных препаратов? И что с этим надо сделать? И главное – выздоровление пациента.
Вот он был серым, зелёным, с температурой, а вот цвет лица стал нормальным и эмоциональный фон из «подвального» стал жизнерадостным, насколько это возможно в том или ином возрасте.
Это интереснейшая работа, требующая проницательности, наблюдательности, способности хорошо помнить и делать верные выводы о наблюдаемых проявлениях и изменениях.
Но, увы, в психиатрии всё не так. Лист назначений меняется крайне редко. В психиатрии этот важный инструмент медицины превратился в архаичный ритуал. Если человек поступает в отделение повторно, то описание истории болезни и все назначения в большинстве случаев просто переписываются заново. То есть просто копируются прошлые записи. Никаких наблюдений, никаких изменений.
Поскольку нечего наблюдать. В современной психиатрии есть одно изменение. Это практически всегда постепенное и неуклонное ухудшение физического и психического состояния пациента.
Единственное яркое изменение, которое мы можем наблюдать в психиатрической больнице, – вот пациент буйствовал или был очень обеспокоен, ему поставили укол, и он затих или уснул. Иных изменений нет. Скука страшная.
Молодому врачу, пришедшему в профессию по призванию, крайне тяжело тонуть в этом болоте безысходности. И мои листы назначений в основном состояли из назначений витаминов. Мне казалось, и нередко это подтверждалось, что, прежде чем глушить человека «тяжёлой артиллерией» из набора нейролептиков, нужно попробовать нечто безопасное, нечто из простых методов, таких как приём витаминов, разговоры, питание и сон.
Разумеется, мой энтузиазм и попытки помочь не проходили для меня безболезненно. Старшая медсестра регулярно пыталась меня воспитывать, заявляя: «У нас – психиатрия! Вы должны назначать наши препараты! Что вы тут курорт развели!?»
Разумеется, я тоже в долгу не оставалась и парировала очень просто: «Вот когда вы получите высшее медицинское образование и станете врачом, вот тогда и будете делать назначения своим пациентам. А пока что извольте исполнять требования врача и не вмешивайтесь в процесс лечения!»
В конце концов, у нас бывали случаи, когда медсестра путала назначения, что приводило к серьёзным неприятностям. В частности, пожилому пациенту со старческой деменцией один из докторов назначил аминалон. Это, в общем-то, безвредный препарат гамма аминомасляной кислоты, притормаживающий работу нервной системы. Но медсестра не поняла этого назначения и написала в своей тетрадке (а тетрадка медсестры в психиатрии является единственным фактическим документом назначений, по которому можно в действительности узнать, что же принимали на самом деле пациенты) вместо «аминалон» – «аминазин», потому что аминазин привычнее и понятнее и всегда под рукой. В итоге пациент чуть не погиб.
Вообще, в этой книге будет отдельная часть, посвящённая психиатрическим препаратам, но, забегая вперёд, приведу один яркий, хотя, увы, не редкий случай.
Захожу в мужское отделение, а там идёт сражение. Двое санитаров дерутся с пациентом. Рядом стоит медсестра и орёт, что надо пить таблетки.
В психиатрии нельзя быть только тихим и мягким человеком. Мне пришлось жёстко осадить присутствующих. Пришлось так «рявкнуть» на них, что всё немедленно прекратилось.
Я отвела пациента на банкетку и начала его спрашивать – почему надо было доводить ситуацию до драки? Почему нельзя было просто спокойно взять и выпить лекарства?
Ответ был таким:
– А ты их пила?
– Нет, – ответила я.
– Вот выпей – тогда узнаешь.
Разумеется, после таких разговоров и после того что я видела, как меняют людей психиатрические препараты, моё отношение к терапии становилось совершенно иным.
Да, когда вы занимаетесь с каждым пациентом отдельно, когда вы разговариваете с ними, слушаете, стараетесь понять, пытаетесь помочь и не навредить, то это порой бывает довольно тяжёлым занятием.
В конце концов, вы разговариваете не о модных журналах и не о новинках из рождественской коллекции «Герлен». Психоз оказывает тягостное влияние на того, кто с ним имеет дело. И для того, чтобы помогать людям в психозе, у вас должна быть определённая стойкость, чтобы продолжать работать с ними и не падать духом самому. Увы, это дано не всем. И именно поэтому, вероятно, многие врачи, не выдерживая психотического напора, сдаются и просто купируют психоз нейролептиками, более не заботясь о пациенте, его здоровье и судьбе.
Вот ещё пример.
К нам привезли девушку 16 лет. Психоз случился после просмотра очень популярной программы в 1990-е годы – сколько-то там «секунд». Журналист и ведущий этой программы, известный любитель кровавых садистских историй, смачно рассказывал о том, как питерские бомжи убили своего знакомого, сварили его и съели.
Юля, так звали эту девушку, выбросила из дома все вилки и ножи. У неё возник дикий страх, что она может убить человека и стать людоедом.
Я разговариваю с ней. Она плачет, рассказывает, как ей страшно. Говорит, что даже во время разговора со мной ей видится, что она отрезает руки и ноги, варит их и готовит какое-то блюдо.