ть шестидесяти лет, тесно связан в своей деятельности с морями и океанами.
Против Кудоярова в таких же креслах расположились молодой человек с боцманской бородой — корреспондент центральной морской газеты Андрей Апухтин и красивая девушка — младший научный сотрудник института и секретарь Кудоярова — Искра Попова. На невысоком столике между ними — телефон внутренней связи и вентилятор, шевелящий листы старинной рукописи. Но самое любопытное на этом столике — три шлема, напоминающие те, какие надевают мотоциклисты, только не пластмассовые, а из легкого сплава бледноголубого цвета, с короткими усиками антенн на темени и опускающимися на глаза зелеными шторками.
— Я много слышал об этом удивительном аппарате, — сказал Апухтин, взяв шлем и рассматривая его. — Но, признаться, в руках держать не имел случая. Как он называется?
— Сперва его хотели назвать по имени создателя «Трансформатор Толмачева». Но так как автор по скромности своей воспротивился, то и дали ему имя «ДРЗ-трансформатор». Расшифровывается так: «Делающий Речь Зримой».
— На чем основано его действие? — спросила Искра.
— На использовании биотоков мозга. С их помощью прибор преобразует слышимую речь в зрительные образы. Сейчас в производство запущена первая партия «ДРЗ», и сам Толмачев перед отправлением в экспедицию поднес мне как сувенир комплект из трех шлемов и зеркала. Сейчас, друзья, вы сможете сами ознакомиться с этим, на самом деле поразительным аппаратом в действии.
Кудояров подошел к переборке, где между акварелью и фотографией висел какой-то плоский предмет с полметра в диаметре, завешенный пестрым шелковым платком, вероятно, тоже картина. Когда начальник экспедиции снял платок, предмет оказался не картиной, а зеркалом в тонкой металлической раме из того же материала, что и шлемы.
— В этом зеркале, — сказал Кудояров, — вы можете увидеть прошлое и будущее. Важную роль, конечно, играет сила воображения рассказчика. При групповом слушании шлемы образуют единую сеть, зрительные образы координируются, и слушатели, по существу, видят одно и то же.
Апухтин вскочил и подошел к зеркалу: поверхность его была блестяща и идеально отполирована. Но — поразительное дело! оно ничего не отражало, и как ни вглядывался Апухтин, ничто не замутило его светлого диска.
— Должен сказать, — продолжал Кудояров, — что этот аппарат следует отнести скорее всего к области искусства. Сейчас трудно даже сказать, каково его будущее, но можно не сомневаться, что оно огромно. Во всяком случае, с уверенностью можно сказать, что говорящее зеркало в ближайшее время станет серьезным конкурентом кино и телевидения… Развернитесь, пожалуйста, лицом к зеркалу. Все внимание сосредоточьте на нем, а мысли — на том, что я буду читать. Наденьте шлемофоны. Вот так. Поверните вот этот рычажок у правого виска. Готовы? Опустите шторки на глаза.
Кудояров надел шлемофон и взял со стола рукопись — пачку пергаментных листов, сшитых шнурком и покрытых выцветшими строками. Запах тления, казалось, шел от этих страниц.
— Готовы? — повторил Кудояров. — Представьте себе, что вы находитесь в Испании конца XVI века, в камере пыток «святейшей» инквизиции. Этакое подземелье с серыми каменными стенами, сочащимися сыростью. В колеблющемся свете свечей бусинки воды кажутся каплями крови, возможно, это и есть кровь. За столом — члены священного трибунала, три инквизитора в черных рясах с откинутыми капюшонами…
По зеркалу пробежала муаровая волна, затем возникли какие-то колеблющиеся тени, и — произошло удивительное: слушатели явственно увидели и каземат, и худые зловещие физиономии инквизиторов, и на столе перед ними распятие, толстую книгу с крестом на переплете, и бумаги. Изображение было объемное и цветное.
— За отдельным низким пюпитром в таком же одеянии секретарь трибунала, — продолжал Кудояров.
Палата пыток как будто отодвигалась, открывая взору общий план с инквизиторами, секретарем и палачом в желтой кожаной безрукавке, покрытой рыжими пятнами, и красном капюшоне, сквозь прорези которого, как угли, поблескивали глаза. Около него на скамье были разложены орудия его ремесла — тиски, клещи, железные маски голода, а над головой с блока свисала веревочная петля.
Секретарь прилежно скрипел гусиным пером, а затем громко и внятно прочитал написанное вслух, и это был уже не голос Кудоярова: звук шел из уст секретаря…
— К вящей славе господней. В городе Севилье, в лето от рождества Христова 1599-е, июня 26-го. Протокол допроса. Учинен сей допрос трибуналом святейшей инквизиции в составе: главного инквизитора города Севильи дона Алонсо де Перальта, членов трибунала: епархиального инквизитора Гутьерре де Кирос и ординария[5] Хуана де Маскино при секретаре канонике Педро Маньоска — брату-отступнику Доминиканского монашеского ордена Мигелю Альваресу, нераскаянному еретику.
Зашевелились губы старшего инквизитора, высохшего, совершенно седого старца с мрачным лицом фанатика:
— Брат-отступник Мигель, клянешься ли ты богом и этим святым крестом говорить правду?
Зрители увидели брата-отступника. Он также был в рясе, подпоясанной веревкой, бос, руки скручены за спиной. Изможденный до последней степени, он был очень высок ростом и поэтому смотрел на инквизитора сверху вниз.
— Клянусь, — внятно произнес он.
— Установлено и доказано, — продолжал глава трибунала, что ты хранил и изучал безбожное сочинение древнеримского язычника Лукреция[6] «О природе вещей». Отвечай на вопрос: ведомо ли тебе, что сочинение это внесено святейшим господином нашим папой Климентом Восьмым и святым апостолическим престолом в список книг, подлежащих запрету и сожжению?
— Да, я знал об этом, — отвечал Альварес.
— Зачем же ты нарушил установление апостолического престола?
— Стремясь к познанию истины.
— Истина содержится в священном писании, — вмешался второй инквизитор.
Альварес промолчал. Потом до слушателей донесся его слабый голос:
— Но ведь блаженной памяти папа Сикст Четвертый особой декреталией запретил мирянам читать библию. Где же искать истину?
— Презренный! — воскликнул ординарий, сидевший по левую руку от главного инквизитора. — Он еще обсуждает папскую декреталию! Разъясняем тебе: для мирян есть творения отцов церкви, толкующие священное писание.
— Вы правы, достопочтенный отец, — заметил председатель. — Брат-отступник, напоминаем тебе, что ты не на диспуте. Отвечай на вопрос: где ты добыл указанное еретическое сочинение?
— Я купил его три года назад в городе Гренаде, — отвечал Альварес, — у одного ученого еврея, имени которого не запомнил, и заплатил два цехина.
Главный инспектор взял со стола рукопись:
— Вот список этого сочинения. Написавший его римский язычник Лукрецкий, уже шестнадцать веков горит в адском пламени и будет гореть вечно (тут инквизитор осенил себя крестным знамением), — но посеянные им дьявольские семена распространились по свету. Как явствует из собственноручных пометок Альвареса на рукописи, особое внимание он обращал на наиболее богопротивные места. Вот здесь подчеркнуто рассуждение Лукреция о мироздании, в котором отвергается вмешательство бога в мирские дела. Затем место, где говорится о громе, молнии, землетрясении, извержениях вулканов. Лукреций утверждает, что не десница господня мечет молнии, но происходит это от столкновения облаков. Также и другие явления, приводящие людей в страх божий, толкуются только как проявления сил природы. Достопочтенный отец Гутьерре, зачитайте вслух вот это место, — главный инквизитор передал рукопись сидевшему слева члену трибунала.
Отец Гутьерре поднес список к близоруким глазам и прочел дребезжащим голосом:
«Приписывание этих явлений божественному промыслу есть ложь и суеверие. Мир так далек от совершенства, что трудно предположить какое-нибудь участие в его делах всезнающего и всеблагого провидения».
— Довольно, отец Гутьерре, — сказал председатель и обратился к Альваресу. — Мало того, что ты хранил и читал сочинение Лукреция. При обыске в твоей келье, в тайнике, обнаружена твоя собственная рукопись, озаглавленная «Размышления о стихийных разрушительных силах». В каковой ты, проникшись еретическими мыслями Лукреция, развиваешь их. Это сочинение ты читал братьям по ордену Гонсалесу и Леофанте, о чем они донесли генералу ордена, и он незамедлительно передал дело святейшей инквизиции.
— Брат-отступник, отвечай на вопросы. Твоей ли рукой это писано? Читал ли ты рукопись братьям по ордену?
— Да! — отвечал Альварес. — Это моя рукопись. Я действительно читал отрывки из нее названным здесь братьям-предателям.
— Ты утверждаешь, что ураганы и бури не являются проявлением промысла божия, посылаемыми на род человеческий за грехи его, но есть плод взаимодействия моря, воздуха и солнца, и что воля господа здесь ни при чем. Это твой домысел?
— Я полагаю, господин главный инквизитор, что господу не может быть присуща злая воля. И что придет время, когда люди научатся управлять погодой, по своему усмотрению вызывать ведро или дождь, разгонять или призывать тучи, усмирять ураганы и успокаивать водные хляби…
— Подобные действия можно творить только войдя в союз с дьяволом, — внушительно заявил председатель. — Это подтверждено последними процессами ведьм в Сарагоссе и Валенсии. Вступив в связь с бесами в мужском образе, ведьмы эти своими наговорами, чарами и заклинаниями вызывали град на нивы, заморозки на плодовые сады в пору цветения, вихри и смерчи на море, препятствуя судоходству. Святейшая инквизиция отправила их на костер.
— Но вы, достопочтенный отец, — сказал Альварес, — несколько минут назад утверждали, что бедствия эти исходят от промысла божия.
Достопочтенный отец, не ожидавший такого афронта, разгневанно хлопнул рукой по рукописи:
— Молчи, презренный! Признай лучше, что сам дьявол водил твоей рукой, когда ты излагал эти мысли для совращения в ересь верующих.