— Не всасываю, братан.
— Я тебе не братан. — Фенимор подумал, подняв очи горе. — Пока. Не всасываешь — нормально, такое всосать туристу, вроде тебя, да ещё прямиком с Земли, слабо. Но проблема это твоя. Не всосёшь — не всосёшь. Но тогда тебя всосёт. Что-нибудь вроде чашки.
— Не всосало же.
— Не всосало, потому что «семьдесят седьмая» оказалась слишком ёмкой. Ёмкость не определишь заранее. Пришлось тормозить её, пока было можно. Ну и ты тоже. Мы же вас, баранов, предупреждали: хотя бы не тащите с собой железо. А послушал один ты. Тем и спасся.
— Я ни хера не понимаю!
— У тебя ни золота на тебе, ни оружия. И в одежде ничего металлического. Вот «семьдесят седьмая» тебя и пропустила на первой проходке. Удивил ты нас, мы сразу заметили, что ни цепей, ни болтов у тебя, это понт у тебя, что ли, такой? Или не наработал?
— Ты меня не знаешь… — начал было Весёлой, но Фенимор смял своё длинное спокойное жало в гримасу отвращения и перебил очень резко: — Рот закрой, гангстер. Я тебе, придурку, важные, серьёзные вопросы задаю, а ты тут начинаешь мне геракла мастырить. Зовут тебя как?
— Сергей.
— Меня Вадим. Кличут Фенимором. Я живу тут, бедован свободный, не зарничный. Трекер я с рейтингом. Тридцать один выход. Как по-китайски говорю, да? — спросил он участливо.
— Я Весёлой.
— Не понял. Пошутил?
— Кликуха. Ве-сё-лой.
— Хоба-на. В смысле, один весёлой, другой тоскливой?
— Да-а!.. — сказал Весёлой, поразившись до глубины души. Впервые сразу кто-то понял.
— Любимая книжка, — сказал Фенимор. — Я вообще читать не любитель, но эту люблю. В армию с собой брал. Жизнь мне спасла. Ну надо же, опять читатель! Ещё один. Вам тут как, бля, намазано, что ж такое. Ты вообще что про Зону знаешь, скажи-ка мне, друг Весёлой?
— Американская база секретная, снабжение без пошлин. Техника, тачки, сигареты, спиртное. Метеорит ищут. Сладкое дело. Люди приговорили вас поставить, а то вы о****и. Как-то так.
— Ну, ясно. Б-бараны.
Фенимор затянул на мешочке с бутылкой внутри тесёмку, положил на землю. Откуда-то возник чёрный угрюмый, какой-то очень фирменный нож у него в руке. Весёлой попытался отодвинуться. Фенимор точно отмеренным движением разбил рукояткой бутылку в мешочке.
— Долго базарим, Весёлой, — сказал он, кроша осколки в мелочь. — Некогда мне. Золота на тебе не было, нейтралка тебя как родного приняла, ты даже не заметил. Значит, и сам ты не никчёмный, и Зоне ты интересен. А мы тут Зоне не перечим. Ты же видел, и разговору, что с тобой делать, у нас не возникло. Что будет дальше. Дальше я выведу тебя в Зону, и отпущу. Такие правила. Вернёшься — найдёшь нас, поговорим. Вон, видишь, трубы торчат? Там старая городская котельная. Люди там сидят. Мимо не пройдёшь. Не вернёшься — значит, не вернёшься.
— А что в Зоне?
— В Зоне много чего.
— Подземелья Шао-Линя, что ли? Тропа смерти?
— Тысячи троп смерти, Весёлой.
Весёлой кусал губы. Как-то всё, что ему уготовили эти нелюди, гораздо серьёзнее представлялось, чем просто выстрел в затылок.
— Не пойду.
— Не вариант. Я тебя дотащу.
— Убей меня тут.
— Нет выбора у меня, Весёлой. Выживешь — поймёшь.
— Я выживу, выберусь, и приеду с братвой на ста машинах, понял?
— О, это пожалуйста. Если сто машин соберёшь, конечно. Ты думаешь, ваша делегация у нас первая, что ли? Вас, лохов волжских, москвичи постановили пустить на очередную проверку. Не сумеете ли вдруг вернуться. Вдруг, мол, вам пофартит. И к нам приезжали, и к военным, и учёных в заложники пытались брать. И даже америкосов наших. И отсюда пытались, и в Москве, и даже в Штатах. Вас сегодня ещё гуманно встретили, не стали совсем уж лютовать, друг Весёлой.
Весёлой слушал. Фенимор говорил, копая ножом ямку, уминая в ямке бутылочное крошево рукояткой, засыпая ямку. Чёрт его знает, зачем. Не демонстрировал, не исполнял, а какое-то имеющее смысл, какое-то совершенно необходимое действо совершал, хороня разбитую бутылку в специально припасённом мешочке.
— «Семьдесят седьмая» — это быстро и почти безболезненно, — говорил Фенимор. — Мы вас пожалели, потому что знали, что вас списали ещё неделю назад. Вас ведь предупредили вчера? Главный ваш объявил вам, что с ним вчера встречались от нас, и сильно советовали отскочить?
— Нет.
— Раз так, не мы палачи, а ваш этот Лебедь… или как его там погоняли? Старик этот, синий.
— Лебедь? Лебедя с нами не было. Он нас сегодня отправлял.
— Так вас ещё и предали. Шакалы.
— Скажи мне прямо, кто за вами? Кто крыша, корочкой говоря? Что вообще за расклад, сука?
— Корочкой говоря? Корочкой говоря, небо наша крыша, Весёлой. Небо голубое. — Фенимор встал, отряхнул колено. Нож опять куда-то исчез у него, как фокус. Он притоптал бутылкину могилку кроссовком (неподдельным адидасом) и поманил Весёлого сверху пальцами. — Вставай, турист. Матушка тебя ждёт.
— Вы сектанты, что ли, тут все, блин?
— Если тебя тащить полкилометра, то ты обдерёшься сильно. За шиворот — по кочкам… Мне всё равно, в общем. Я же на ручках тебя не понесу.
— Я не турист.
— Вот! Вот это ты и выяснишь. Для себя, прежде всего.
— Помоги встать, — угрюмо сказал Весёлой. — И развяжи.
Фенимор помог ему. И не развязал.
Теперь бок о бок, они прошли по степи ещё с полкилометра. Иногда Весёлаго что-то трогало за лицо, наподобие паутины. Он морщился, пытался стирать эти прикосновения о плечи, но волосатика, трекера с рейтингом, больше не просил освободить руки. Степь была вся покоцана, под травой, под свежей ещё полынью сплошь шли шрамы, рытвины, тут десятилетиями гоняли на больших машинах и в грязь, и в снег, и в пыль. Зато мусора было мало. Вообще, считай, не было. И совсем не было живых звуков. Весёлой не заложился бы, давно не был за городом, чтобы без деревьев или пляжа, но ему смутно помнилось из детства и казалось по логике, что в степи должны орать сверчки и свиристать жаворонки. Никто не орал, не свиристал, собственно, Весёлой только свои спотыкания о кочки и слышал, Фенимор двигался рядом с ним бесшумно, так, что Весёлой даже начал присматриваться, как это он так может, ноги как-то по-особому ставит? Ничего не понял он и для себя составил такое мнение, что всё дело тут в фирменных кроссовках. С языка чуть не слетела автоматическая тирада про палёное и фирменное, что нехило тут устроились, в Капустинской карантинной зоне, надо делиться.
Хоть и был уже полдень, было не жарко, июль ещё не озверел. Вдруг потянуло костром навстречу.
— Костёр где-то, — сказал Весёлой.
— Чутьё у тебя, да, — сказал Фенимор как-то очень буднично.
И он протянул руку впереди себя и отвёл в сторону невидимый занавес.
Перед ними возник из ничего, но на фоне того же пейзажа из степи, кочек и свежего воздуха натюрморт из костра, разведённом на сковородке, трёх стоящих на попа кирпичей вокруг, и групповой портрет сидящих на этих трёх кирпичах трёх вооружённых типов.
Все трое были какие-то чёрно-зелёные. На них были чулки ОЗК поверх обуви, явно кустарно, но надёжно и тщательно пошитые плотные чёрные куртки, почти одинаковые, одной, так сказать, швейной машины, разных лишь степеней ношенности и расстёгнутости. У каждого на животе висел прибор изолирующего противогаза. Все трое были без головных уборов, с голыми руками. Все трое смотрели на подошедших (мы для них так же появились из ничего, как они для нас?) совершенно одинаково. Трое из ларца, блин. Конечно, рыла-то у них разные абсолютно. Но вот голые руки они держали над медленным жёлтым невысоким пламенем на сковородке одинаково. Озябли, что ли, подумал Весёлой безнадёжно-иронично, отказываясь понимать что бы то ни было. А во рту всё ещё перец от пиццы. Каких-то шестьдесят километров до дома. Что у них в рюкзаках, интересно? Что они таскают оттуда? Говорят, у них тут рублей лет пять уже не видели. Говорят, самая мелкая монета — двадцать баксов. Ну то есть бумажка.
— Привет, ходилы, — сказал Фенимор между тем. — Видать, вы оттуда сюда?
— Кто как, — сказал один.
— Вне зависимости, — сказал другой.
Третий ничего не сказал, хотя Весёлой уже специально уставился на него.
— Ну, я мимо, — сообщил им Фенимор. — Слева обойду.
— Добрый путь, — сказал третий.
— Благодарю.
— Вадик, а кто с тобой, дозволь узнать? — спросил второй. — Я почему интересуюсь: ты, вроде, не по форме.
— Верно, я только до трамплина. Даже не выйду.
— А, это у тебя магацитл очередной?
— Когда они уже кончатся, — сказал Фенимор.
— Походу, скоро, — сказал первый. — Ну, добрый путь, магацитл.
Почему-то возникла пауза.
— Чего вы уставились? — спросил Весёлой.
— Ц, бесполезно, — сказал первый и снова опять подвесил руки над сковородкой. Пламя было невиданное, конечно. Как вода под крупным дождём горело, такой формой. Вдруг Весёлой сказал:
— Благодарю.
Третий хмыкнул.
Фенимор провёл Весёлаго слева мимо костра, и вообще свернул налево, под прямым углом к их предыдущему пути. Шли дальше по кривой, неизвестной для Весёлаго, но явно существующей. Наконец дошли до заросли камыша в очень неглубоком ложке, из пацанского полубокса вырастающей на протяжении ложка в панковский гребень. Фенимор остановился, очень решительно. Окончательно на сегодня.
— Лично я пришёл, — сказал он. — Тебе дальше. Стой смирно.
Он буквально несколько секунд повозился за спиной Весёлаго и освобождённые руки вдруг упали по сторонам тела.
— Разминай, растирай. С места не сходи.
Весёлой подчинился. С виду даже запястья не опухли, иголочки с локтей побежали вниз почти сразу. Пальцы левой руки были поцарапаны, и вообще руки были грязные. Фенимор всё время оставался за спиной. Через пять минут Весёлой уже мог хрустеть пальцами.
— Вот этого не делай, будь любезен.
— А то что?
— Да ни что. В общем, Сергей, дело такое. В трёх шагах прямо перед тобой в траве люк. Крышка. Там ящик закопан, сундук. У нас такие называются сундуками для мертвеца. Там возьмёшь один автомат, три магазина к нему. Противогаз возьмёшь один. Возьмёшь одну пустую сумку наплечную, в неё положишь один пищевой рацион. Разберёшься с ним потом, если выход время даст. Возьмёшь два-три мешочка с рисками. То есть с гайками. Обувь у тебя никакая, но тут ничего не поделать. После этого идёшь до конца камышей. Там будет вешка. Железяка такая, на ней катафот. Эту вешку обходишь слева.