собой два чемодана. Тут и весь узел связи — налаживает, вдали от супруги. Ну, скоро уезжать. Тут начпо и командир, значит, определяют, наконец, кто у пойдёт на первую полосу. Капитан Негуляев.
— Постой — наш Негуляев? Военспец?
— Вот именно!
— Ну, блин, тесен мир.
— Да ты слушай. У них стрельбы как раз, учебный период. Ну и график подтусовывают, чтобы расчёт Негуляева не в очередь выехал и ударно отстрелялся, пока корреспондент тут. А этот корреспондент ну так просился на старт посмотреть, чтобы проникнуться, так вылизывал, что упросил. И такая у него фантазия, чтобы Негуляева прямо на фоне пусковой запечатлеть, ну, или в крайнем случае, на фоне безбрежных казахстанских степей.
— Да зачем, да вырезать да приклеить!
— Ну пили неделю люди. Ты как маленький. Ну муза посетила, мука творчества, журналистская добросовестность.
— Га-га-га!
— Вот именно. А поскольку корреспондент фотографировать не умеет, он литератор, берут с собой Фенимора. Договорились с начальником клуба, особиста уговорили, в общем, сажают вечером Фенимора в пусковую, садятся сами, грузят последний коньяк и — летят. Пуск завтра, целый вечер впереди, сухпай к коньяку не липнет. И Негуляев прокладывает маршрут так, чтобы на одну правильную кошару заехать.
— Барана?
— Не-а, решили по свининке ударить.
— Свининка. Понимаю, между прочим!
— Да кто бы не понял. В общем, совхозная кошара, там живёт казах, при нём свинарник какой-то вэчэ по договору. Ночь, вот как сейчас. Только у нас тут два месяца, а у них ни одного, полнолуние. По пути товарищи офицеры кончают литрушечку и прибывают на место не просто хорошие, а отличные, готовые к негоции полностью, да ещё Негуляев садится за штурвал самолично, потому что ответственность советского офицера, знание маршрута, ну ты понимаешь. Теперь представь, точка, одинокая избушка, всей цивилизации — керосиновая лампа, ты — мирно спящий казах. Страшная ракетная установка с прожектором во лбу вываливается из степи и чуть твой домик не сносит, тормозит ракетой в стену.
— Ой, ладно. Не видал я казахов с совхозных точек. Один Юса чего стоит. Ты рассказывай, а не живописуй.
— Спроси Фенимора, когда вернёмся.
— А вот я Негуляева спрошу.
— Не сбивай меня, ходила! Короче, казах выскочил из дома с двустволкой в трусах и сразу начал орать. Ну, все вылезли, корреспондент полез там со своим удостоверением к нему, к казаху, Негуляев со стаканом, короче, успокоили как-то и начали торговаться. Казах вник, видит — бухие, ну и решил провернуть трюк.
— Кинуть?
— Зачем? Лучше. Он с них деньги и пузырь взял, но вывел им отработанного хряка.
— Га-га-га!
— Там в холке по пояс Негуляеву, чудовище килограмм двести, но сонный, добродушный, на ходу спит, поэтому вышел такой, обнюхался, и стоя заснул. Негуляев казаху: ты чего, на мясо нужно, а не питомец. Режь давай! Казах: нет, продать — одно, а резать не буду, жалко. Какой жалко, ты же казах, баранов режешь небось на завтрак, в обед и на ужин! Казах: не буду, спать хочу, берите и валите отсюда. Они в затылках почесали, свина осмотрели, стреманулись. Как его резать, страшно же, не подступишься. Казаху: дай хоть ружьё, стрельнем да поедем. Казах: одна дробь, вы же военные, вон автоматы есть.
— Ну?
— Боезапас считанный и шального патрона ни у кого не нашлось. Для пээма есть, но что там этот пээм хряку, косточка от вишни. Кувалдой? Ночь, пьяные, промажешь — порвёт. Фенимор сказал: реально все стреманулись, солдаты от греха все в машину забились, а эти уже трезвеют, утром стрельбы, непонятка, короче. И вдруг такой стук в борт, Негуляев: механик, на выход, тащи мне бронекабель.
— А-а-а-а-а-а!
— Понял? А они нет. Но охерели — и на улицу. Водиле-то делать нечего, он кабеля отмотал, подаёт Негуляеву. Это вот всё прямо у борта происходит, стоят все кучкой. Негуляев говорит казаху: держи свою свинью. И так авторитетно говорит, что казах двустволку свою к борту ставит, берёт своего любимца за уши и на Негуляева пялится. А тот клеммы обнажает и говорит водиле: включай питание. Тот на автомате включает станцию, стрелки все на товсь — фигак. И Негуляев тычет этим делом хряку в рыло.
— А… А… А… А… Погоди, не могу. А… И?
— Никто даже не шевельнулся, только, Фенимор сказал, сладким запахом дисбата из ночи пахнуло. Казаха в воздухе, на месте, над свиньёй, как в «волчке» переворачивает, и всеми костями об землю — шарах!
— А свин?
— А свин с хрюканьем убегает в степь.
— А-а-а-а-а!
— Негуляев такой: во, бля, промазал! Тут казах вскакивает, хватает свою пушку и в Негуляева со всех стволов: шарах! Мимо. Негуляев ему: ты чо? Казах переламывает, из трусов ещё два патрона, загнал, опять дуплетом: шарах! Негуляев: да хорош ты, с ума сошёл? Ну, казах видит: не попасть ему сегодня, бросил своё ружьё и в дом ушёл.
А корреспондент встаёт и говорит глубокомысленно: и вот таких людей мы защищаем от мирового империализма. Свинью не удержал, да ещё в упор попасть не может.
— Фу-у-у… Ну и ну. Не женский половой орган, так Красная Армия. И что они дальше?
— Тушёнкой обошлись. Да это уже неважно. Но мне концовка нравится, как её Фенимор рассказывает.
— Ну?
— Он говорит: как сейчас иду по Зоне ночью, представляю, что где-то тут много лет рыщет страшно злой электрический хряк. Что, Сержант-Сержант, производит впечатление?
Пауза.
— Да ну тебя, Фаза.
— Хе-хе-хе.
— Нет в Зоне чудовищ. Фаланги есть, да грибы, да машины — в городе. А свиней-мутантов нет.
— Забавно.
— Что тебе забавно? Испортил настроение, блин.
— Забавно, как легко в Зоне испортить настроение. Особенно ночью.
ДОПРОС
— Слушай, ты начальник, а я дурак, ну что я могу знать? Взяли с поличным, ладно, признаю, но не помню я, как я туда шёл. Ну вот не помню, и всё. Ну выпиши мне срок, ты дал, я взял, всё. Что ты мне душу мытаришь, скурмач?
— Придётся карту нарисовать.
— Да чего карту-то? Чего? Я знать не знаю, как я туда попал! От одной гитики шарахнулся, потом от другой, завертелся, из подворотни на меня какая-то шавка механическая, чтоб ей пусто было, коробке волосатой, стрелять начал, паника — ничего не помню! Порядочный мент мне бы медаль дал, что я от самого Дома офицеров живым через Толбухина прошёл, а ты мне душу всю выел, курева лишил!
— Ещё раз расскажи про портал.
— Не знаю ничего ни про какой портал.
— Ты рассказывал братьям Малиновым, рассказывал доктору Никитину.
— Вот у них и спрашивай, у стукачей.
— Слушай, ты же не вчера родился, хватит придуряться. Стал бы я тебе называть имена информаторов.
— Стукачей!
— Кому шпион, кому разведчик. Но вообще ты большой хам. Я с тобой как с трекером, а ты мне тут бракушу мастыришь. Ты же даже не зарничник, ты альпинист. Изгиб гитары. Сколько раз ты выходил? Смотри, трекеры никогда не врут, сколько раз выходили. Даже под допросом.
— А то я не знаю. Пять раз.
— Пять раз. Четыре раза бампером.
— Ведомым!
— И кто же тебя сразу ведомым взял, скажи пожалуйста? Береги рейтинг смолоду, слышал такое?
— Я вообще отказываюсь говорить. Почему вы мне не верите вообще?!
— Потому что ты нычку нычешь. Потому что ты знаешь, что в пробирке было, что это за песок такой. Потому что на выходе вас было трое, а вернулся ты один. С твоей чуйкой ты «риской» в «прокрусту» не попадёшь, но ты вернулся. В городе с тебя никто не спросит, ну а в Зоне старые тебя выпасут? Знаешь, что бывает, если на «рязанского» тебя посадить? Пойми, нашёл бы ты какой другой ништяк, любой, — кашлять бы государству на тебя было. Но ты ныкаешь портал. А это коленкор очень кожаный. Тот, что со спины снимают.
— Ей-богу я не помню, как выскочил.
— Ведущий был Мисруков, правильно?
— Да.
— Кто был ведомым?
— Я. Бампером был какой-то новый.
— Почему Мисруков тебя взял?
— Ну так, на рывок. За полдоли. Надо же качаться. А он шёл просто за «кашей», в тридцатый квартал. А бампер за всю долю нанялся, он вообще был какой-то бомж с Палласовки, через степью за Периметр зашёл. Их что-то много последнее время.
— Как оказались у Дома Офицеров?
— Ну «песочница» оказалась сухая, в ноль сходили. А на треке возращения вдруг туман. А там мехня же шарится, на Ниловского там же детский садик очень злой, страшно в тумане, не углядишь. К Волгограду если в сторону — изнанка «сквозняка». В упор, через квартал — гаражи, там фаланги, — куда? На месте только ждать. А уже вторая половина дня. Приняли решение наискосок «рискануть» до шестьдесят первого, шестьдесят второго кварталов. Трек-то хоженый. Ну сдаться придётся скурмачам на выходе, впервой что ли.
— Это всё Мисруков решил.
— Ну Мисруков. Он же ваш бывший. Ну не повезло, не приехало, бывает. Так он сказал. Будете должны, ну а может на треке ништяк вывалится, тогда совсем не зря опыт получите. Куда деваться, он ведущий. Шли очень долго, на треке этом в километре — пять километров. Вдоль двадцать шестого дома по Ниловского полтора часа шли!
— Это понятно.
— Но я правда не понимаю, как нас к Дому офицеров вынесло! Хоженый же трек!
— Ладно. Не понимаешь. Портал. Рассказывай.
— Мисруков его выбросил на «рисках». О, говорит, портал! Первооткрыватели, ни слухов про него, ни на картах ни у кого. Сейчас будем смотреть, куда.
— Подожди. Тип портала определил он? «Тройка», «монокль»? Чем питается?
— «Прокруст» там точно не было, не «монокль». Сам портал арочный, а сколько арок я не знаю. Мы проверили две. Одна очень большая, а одна метра полтора всего. Система, но сколько головок я не скажу. Не знаю.
— На чём живёт?
— Там вихри какие-то у киоска Союзпечати, что сзади него, а сама система непрозрачная. Большой портал…
— Вот карта, рисуй его.
— Вот этот киоск. А вот этой остановки нет, она в нём, внутри, в большой арке. Вот так большая арка стоит, а вот так маленькая, под углом. Больше не знаю. Вокруг не обходил.