– Так, погоди. – Вадик скривился хуже, чем от пива. – Это что получается, мы покойниками пишем?
– Ну!
– Так, товарищи, вот еще пример! – встрял Лазарев, прикончив первую банку. – Пенобетон! Тот самый, которым Служба быта этажи запечатывает и который ликвидаторы в гранатах носят. Он, по-вашему, откуда берется?
– Известно откуда, – буркнул Мишаня. – На бетонных заводах делают.
– А вы, молодой человек, хоть об одном бетонном заводе слыхали? – прищурился Лазарев.
– А то! Я как-то к Светке из легкой промышленности клинья подбивал. Ну Серег, ты знаешь Светку.
Мишаня толкнул меня локтем. Я кивнул. Светка работала с Алиной и пару раз была у нас дома.
– Так вот, она мне тогда дала от ворот поворот. Сказала, есть у нее хахаль. Как раз на бетонном заводе работает.
– Ха! – разгоряченный Лазарев хлопнул в ладоши. – А вот и нет никаких бетонных заводов. Вообще! Пенобетон течет по трубам в стенах, что кровь по венам. И никто не представляет, откуда он там берется и какая сила создает необходимое давление. И почему он там не застывает. Служба быта знает лишь, куда подключить шланги…
– Погоди-ка, товарищ ученый, а Светкин хахаль как же?
– Мишань, а ты его сам видал хоть раз? – вкрадчиво спросил Вадик.
– Нет, ну я это… Вот зараза девка!
Вадик гоготнул в кулак и похлопал товарища по плечу, я сочувственно улыбнулся. Мишаня сокрушенно качал головой, нависнув над полупустой банкой.
– Я к ней от чистого сердца ж…
Покурили молча. Лазарев присосался ко второй банке, явно намереваясь осушить ее за один присест. Я долго смотрел на его дергающийся кадык, пока наконец не решился.
– Так а конкретно здесь вы чем занимаетесь?
Ученый грохнул пустой банкой о стол, вытер губы и глянул на меня затуманенным взглядом.
– Я? Здесь?..
– Что исследуете?
– Моя группа занималась так называемой… гхм, «Теорией окон». Слыхали о такой? Ах да, откуда бы вам…
Пауза затянулась, Лазарев уставился на дно, где желтой жижи осталось едва ли на половину глотка.
– Расскажите, – осторожно начал я.
– Да, товарищ ученый, очень интересно. – Понимающий Вадик долил Лазареву пива из своей банки.
Я тоже плеснул. Впервые выпала возможность послушать человека из НИИ, приоткрыть герму и заглянуть… Я еще не знал куда. Но очень хотелось узнать, и немного пива казалось совсем скромной ценой.
Лазарев оценивающе взглянул на пополневшую тару и вздохнул, будто осознав свое положение.
– Никто не знает, откуда взялся Гигахрущ, так?
Я подумал и кивнул. Остальные молчали.
– Есть гипотеза… Повторюсь, только гипотеза! Так вот, некоторые думают, что изначально было некое Строение. Несравненно малое по сравнению с нынешним Гигахрущом, но все-таки достаточно большое. Может, на тысячи жилых блоков, может, больше. Были там и заводы, и фабрики, и прочие производственные объекты. Была закрытая инфасрук… инфраструктура.
Лазарев икнул.
– А окна тут при чем? – нетерпеливо спросил Вадик.
– А вы много окон в своей жизни видели, молодой человек?
– Ни одного, – сказал Вадик.
– На четыреста каком-то, слыхал, есть одно, – припомнил Мишаня.
– У нас на четвертом, – добавил я.
Лазарев повернулся ко мне, и я заметил жирные следы пальцев на стеклах его очков.
– На четвертом, говорите? Это интересно, надо свериться с записями…
– Так с теорией что? – напомнил Вадик.
– Ах да. Так вот, у Строения тоже были окна. Много, на каждом этаже. А потом… Потом произошло ЧТО-ТО. Это самое «что» является предметом отдельных исследований… И, осмелюсь заметить, здесь не каждый может… Точнее, лишь все… выдвинуть гипотезу…
Дальше бормотания Лазарева превратились в полный бред, и мы уже успели пожалеть, что напоили ученого, как неожиданно для всех он совладал с заплетающимся языком и продолжил:
– Если выстрелить шариком с краской в белый лист, – Лазарев ткнул пальцем в центр стола, – разлетятся брызги. Вот так и отдельные элементы Строения разметало в пространстве на неопределенные расстояния, что те брызги, понимаете? А все промежутки заполнились копиями. Как в ЭВМ: копировать-вставить, копировать-вставить, копи… Ну вы поняли. Копии жилых ячеек, копии коридоров, лестниц, заводов… Бесчисленное множество копий. Так вот, согласно теории, окна есть только у оригиналов, тех самых брызг, помните?
Я прикрыл глаза, представляя чернильную кляксу на белом листе. Сказал:
– Где-то брызг больше, то есть в каких-то килоблоках окна попадаются чаще.
– Угу.
– А где-то, как в нашем, всего парочка. Значит, следуя за окнами, можно найти место, где сохранилась бо́льшая часть того самого Строения.
Вадик присвистнул. Лазарев посмотрел на меня – на секунду мне показалось, что его взгляд абсолютно трезв, – и медленно кивнул.
– Ве-ерно мы-ыслите, – протянул он. – То место давно известно, но, поверьте, там нет ничего примечательного. Увы.
– Так что же вы ищете?
– Подсказки, – помявшись, ответил Лазарев. – В обломках Строения мы ищем подсказки, чем же на самом деле было это сооружение, с которого все началось, и какой цели оно служило. Точнее… мы искали.
Остекленевшие глаза его разом потухли, лицо осунулось и сравнялось в цвете с папиросным пеплом. Такое лицо было у Полины, когда она узнала, что Димкин отряд не вернулся из подвала. Сколько раз я сам примерял эту серую маску?
– Мы приходили в килоблок, узнавали у администрации, сколько там окон, проверяли нужные помещения, записывали и шли дальше. Иногда приходилось идти через необжитые этажи, искать там… В последний раз мы попались мутантам. Выжил только я.
Лазарев замолчал, молчали и мы. Слишком часто нам приходилось выражать сочувствие родным, друзьям, коллегам, соседям… Слова стерлись, потеряли свою силу. Лишь тяжелое молчание оставалось всегда к месту.
– А сейчас я даже не знаю, что делать, – продолжил Лазарев и с грустью заглянул в пустую банку. – В ваших блоках какой-то переполох, КПП закрыты. По всему получается, что я тут… ох, застрял.
– Сколько ж ты килоблоков прошел, дядь? – спросил Мишаня шепотом.
Лазарев лишь хмыкнул в ответ. Отлип от стола, и его повело в сторону, так что нам с Вадиком пришлось придержать ученого за локти. Он уже возился с застежками напоясной сумки, которую я заметил только сейчас.
Лазарев достал сложенный вчетверо лист плотной ламинированной бумаги и воровато огляделся, не подсматривает ли кто из-за соседних столиков. Наконец он разложил лист, отодвигая пустые банки к краю; одна чуть не полетела на пол, и Мишаня успел схватить ее в последний момент.
Мы застыли, рассматривая сложный узор из прямых линий.
В детстве нам с Димкой нравилось играть в лабиринт. «Помоги гражданину выбраться с этажа до того, как наступит Самосбор». Сначала мы искали их в школьных учебниках, потом рисовали лабиринты друг для друга, делая их все сложнее и запутаннее. Но лабиринт Лазарева был самым сложным и запутанным из всех, что я видел.
Линии, начерченные тонким карандашом, шли параллельно друг другу, заворачивали и пересекались под прямым углом, расходились на перекрестках, но оставались единым целым: схемой без видимого начала и конца. «Гражданину никогда не выбраться из такого», – подумалось мне. Промежутки между линиями, как объяснил Лазарев, улицы – полости в Гигахруще.
Я вспомнил об окне на четвертом, через которое видно лишь бетонную стену. Параллельную линию.
На разных промежутках лабиринта стояли засечки, обведенные синей ручкой. Лазарев ткнул в одну из них, ту, что ближе к краю.
– Мы здесь.
Четыре блока образуют килоблок, в каждом блоке сотни, если не тысячи, этажей. Все это поместилось под указательным пальцем ученого.
И тогда меня прошибла дрожь. Все знают, что Гигахрущ огромен, мы привыкли воспринимать это как данность, редко забираясь дальше чем на сто этажей от своих квартир и слабо представляя, как живется в других килоблоках. Но лабиринт Лазарева затянул меня, сдавил своими линиями, и я впервые даже не понял – кожей почувствовал, – какая на самом деле громада из металла и бетона простирается вокруг.
– Как далеко разлетелись брызги? Что будет, когда вы найдете самое дальнее окно? Что будет здесь? – Я ткнул дрожащим от волнения пальцем в столешницу за краем карты.
Лазарев вымученно улыбнулся.
– Мы не уверены, что забирались так далеко. И так высоко. Прямых путей, как видите, здесь немного, а простых нет вообще. А там… – Он запнулся, глядя на указанное мной место. – Гип-па-тетический край Хруща.
– Что-то вы, товарищ ученый, пивка и впрямь перебрали, – покачал головой Вадик. – Гигахрущ бесконечен, это все знают.
– Все, – поддакнул Мишаня.
Он уже несколько минут маялся, пританцовывая на месте – пиво давило на мочевой пузырь, – но не уходил, боясь пропустить что-нибудь интересное.
– Э-э, нет, молодые люди. – Лазарев погрозил пальцем. – По официальным данным, протяженность неизвестна, высота неизвестна. Это разные вещи! А в мире нет ничего…
Договорить он не успел. За одним из дальних столиков началась какая-то суматоха. Кто-то кого-то толкнул, кто-то вскрикнул, разбилась банка, зазвенели по полу осколки.
– Отцепись от меня!
– Да у него слизь на руках!
– Сучара!..
В поднявшемся гомоне было невозможно разобрать, что к чему. Лазарев, несмотря на свое состояние, успел сложить листок с картой и ловко спрятать обратно в сумку, Вадик схватил его за локоть и потащил за собой.
Если кто-то и впрямь влез в слизь, а потом приперся в пивную, следовало уходить как можно скорее. Потому что, когда сюда прибудут ликвидаторы, уйти уже не сможет никто.
Какого-то несчастного избивали у стены, я не успел рассмотреть. Нас вынесло человеческим потоком на лестницу, ступеньки слишком быстро бросились под ноги, и я схватился за плечо Мишани, с трудом сохраняя равновесие. Услышал:
– Щас обоссусь.
Мы спустились к распределителю, попали из одной давки в другую. Вдоль коридора тянулись окошки выдачи, г