– Отравить кого собрался?
– Там мужики покрепче старой перечницы вроде тебя, им твои пара капель что нунахеру дробина…
…Наверное, Вовчик был прав, нужно было вливать больше. Я наклонился к герме, вслушиваясь, как щелкнул замок. Дверь открылась, на пороге стояла Алина.
– Проходите, гости дорогие!
Я вошел первым, тельняшка подхватил чемодан и прошел следом. В комнате было убрано; сразу видно, что постоянно здесь никто не живет. На столе стояла пепельница, вскрытая банка бурого биоконцентрата и пара пустых стаканов, под столом – бутылка, опустевшая едва ли на треть.
На диване вразвалку храпели двое. Молодые лица, короткие волосы, блестящие от слюны губы.
– Как два пальца! – сказал Алина громче, чем следовало. Она храбрилась, но я уловил в ее глазах проблеск облегчения.
Помада на ее губах лежала ровно. Почему-то в этот момент мне было очень важно, что ее помада не размазана.
– Ты просто прелесть.
Тельняшка приобнял Алину за плечи, и та не отстранилась, как сделала бы раньше. Я заметил, как подрагивают ее пальцы.
Вовчик подошел к спящим, залез сначала к одному в нагрудный карман комбеза, затем к другому. Показал на вытянутой ладони два значка из темного металла: противогаз со скрещенными автоматами.
– Пропуска?
– Ага. – Он повернулся к Алине: – Сходи пока на кухне посиди, а мы тут парой слов перекинемся.
– Я лучше пописать.
Когда она вышла, Вовчик взялся за чемодан. Щелкнул замками, откинул крышку. Я увидел черный противогаз и темно-зеленый комбез. Тот самый, что мы забрали из квартиры барыги.
– Это тебе зачем? – спросил я, глядя, как Вова одевается. – Разве мы сейчас не к Гавриле?
– После. Сначала сам на первый сгоняю, гляну, что там. А ты пока с нашей красоткой посиди, развлеки ее.
– Они сказали, что сами…
– Я помню, что они сказали. – Он уже стоял готовый, осталось только противогаз натянуть. Токарь висел в кобуре на поясе. – Они поделиться обещали. Вот только обещания их… сам знаешь, там все решает Багдасар. А мне эти ампулы самому нужны. Хватит на всех – борзеть не буду, поделюсь, как договаривались.
– Что в них? – спросил я тихо, поглядывая в прихожую.
– Лекарство… Транквилизатор один.
– Вовчик, что ты творишь? Ты же сам говорил, что связываться с этими людьми…
Он сделал шаг ко мне, впился взглядом в лицо – казалось, одним лишь этим взглядом он может сорвать с меня кожу.
– Ей больно. Ире больно, понимаешь? Она не говорит, но я вижу. Поверь, пацан, боли я навидался, и эта боль… Такая ни тебе, ни мне не снилась. И ей не помогают ни капли твоей тетки, ни та дрянь разведенная, что в медпунктах дают. Ампулы помогут. И я их достану. Так что завали-ка ты и не учи дядю…
– Я с тобой пойду.
Вовчик покачал головой.
– Прости, малой, но ствол у меня только один. Без ствола ты там обуза.
– Твои дружки мне кое-что должны. И я не получу это, если ты там сдохнешь. Так что завали-ка ты, дядя, и дай мне химхалат.
Несколько секунд я стоял под тяжелым взглядом Вовчика, стараясь держать спину прямо, надеясь, что ничего не дрогнет на моем лице.
– Растешь, малой. Щеку только вытри, любовничек.
Я вспомнил, что все еще хожу в помаде, и аккуратно стер с лица след Алининого поцелуя.
***
Едва сомкнулись двери, в паху появилось странное щекочущее чувство, слегка заложило уши.
– Эти лифты быстрее, – пояснил Вовчик.
«И гораздо тише», – добавил я про себя.
Первый этаж встретил нас темнотой. Кольнуло знакомое чувство, на секунду даже показалось, что мы спустились ниже. В подвал.
Нагрудный фонарик Вовы осветил тесную комнатушку и единственную дверь.
– Готов?
Тельняшка не стал дожидаться моего ответа и крутанул вентиль, отпирая механизм.
На погибшем этаже я ожидал увидеть рычащих зубастых тварей, слизь по колено, фиолетовые щупальца, изуродованные тела. Вова сказал, что смертоносный газ должен был давно выветриться, но в остальном здесь нас могло ждать что угодно.
Медленно открылась дверь, скрипнули петли.
В коридоре было светло. В коридоре было чисто, полы будто вымыли совсем недавно. В коридоре стены были разрисованы цветными мелками: желтые человечки держатся за руки, зеленые человечки играют в мяч, синие каракули… просто каракули. В детстве с Димкой мы могли только мечтать о таких цветах.
Коридор не должен был быть таким.
– Херня какая-то, – буркнул Вовчик, озираясь.
Ударом сапога опустил ножку, чтобы дверь не захлопнулась. Открывалась герма только изнутри.
– Слушаешь меня во всем. Сначала делаешь, как я сказал, потом думаешь. Усек?
Мы медленно шли вдоль закрытых герм и цветных надписей на стенах.
«Пашка + Поля = …»
«СДЕСЬ БЫЛ Я»
«Мама мыла раму. Поля мыла ПОПУ»
«Папа вернись»
Площадка перед лифтами была частично забетонирована. Мне тотчас представились гудящие шланги, как они плюются серой пенистой массой. Сначала на двери лифта, потом на ступеньки. Масса тотчас застывает, а поверх нее уже ложится новый слой, чтобы через секунду-другую тоже окаменеть, становясь непроходимым препятствием как для последствий Самосбора, так и для тех, кто пытается от них бежать.
Позади нас открылась одна из дверей, и Вовчик тотчас взял на прицел старика, вышедшего из квартиры. Щелкнул курок, снятый с предохранительного взвода. Урок Гаврилы я хорошенько запомнил.
Завидев нас, дед ойкнул и схватился за сердце.
– Ух, бойцы, напугали старика! Это вы откудова?
Вовчик продолжал молча целиться, я так же молча всматривался в морщинистое лицо. Старик как старик. Костлявые плечи, пиджак без пуговиц – такой затертый, что сразу и не скажешь, был он раньше зеленым или коричневым, – накинут поверх дырявой майки с желтым пятном на пузе.
– Ты железку-то свою опусти, служивый. Некого здесь стрелять.
– Как вы выжили? – спросил я.
– Не говори с ним, – не оборачиваясь, процедил Вова. – Это последствие.
«Чего ж ты медлишь, если так уверен?» – хотелось спросить мне.
– Кто? Я последствие? Хе! – Старик хлопнул в ладоши. – Какое ж я последствие с такой пастью-то?
Он растянул рот в улыбке, демонстрируя голые десны и редкие пожелтевшие осколки зубов.
– Михал Федорыч я. Шилов.
Я повторил вопрос. Старик пожевал губами, ответил хмуро:
– Как-как… Через косяк! Мы две смены ждали, пока стихнут сирены. Потом еще две смены ждали ликвидаторов. Ох и натерпелись! Я слышал, как через стену плачут бабы. Как плачут дети. Ничего не мог поделать. Мы с ужасом представляли, что такого мог оставить Самосбор после двух смен. Ваши, видно, тоже напредставляли, да так, что даже проверять не захотели. В бетон – и дело с концом. Уже и не помню, кому из нас первому надоело ждать, кто первый открыл герму и вышел из ячейки. А здесь не было ничего! Ни тварей, ни слизи. Слышишь, служивый? Вы оставили нас, струсили, а тут ничего не было!
– Херня, – сказал Вовчик спокойно. – Всегда проверяют.
– Всегда, да не всегда. Может, на соседних этажах проверили, портки намочили и сюда не дошли.
– Ты мне голову не морочь, старый хрыч. Вы тут два цикла в изоляции. Кто зачищает ваш этаж? Где вы берете еду?
– Никто не зачищает, оно и не надо. После того случая как отрезало. Будто Самосбор о нас забыл, как и все остальные. А еды у нас достаточно, смотри!
Шилов поднял руки и медленно, боком, подошел к АВП.
– Смотри, смотри!
И стукнул кулаком по железному корпусу. Внутри аппарата загрохотало, в лоток выпало несколько тюбиков биоконцентрата. Старик взял один, отвинтил крышку, приложился губами.
– И не надо никаких талонов. Попробуй, ну!
Он протянул открытый тюбик нам. Добавил сокрушенно:
– А вот курева не хватает, это да.
Вовчик, помедлив, опустил пистолет, глянул на меня. Впервые я видел бывшего ликвидатора настолько озадаченным. Неужели даже с его опытом было так сложно представить, что ликвидаторы могли забетонировать чистый этаж?
– Серег, ерунда какая-то, – тихо ответил Вовчик на немой вопрос.
Были в его голосе странные нотки. Будто он принял это на свой счет. Будто собирался оправдываться за всех бойцов Гигахруща.
– Так вы чего тут делаете? Не поверю, что совесть замучила. Чего тогда ищете?
– Медпункт, – сказал Вова.
– Есть такой, работает. Заболел кто?
– Веди.
– Понял-понял, уже.
Мы пошли за стариком.
– Выбраться мы и не пытались, – говорил он. – Инструмента нет бетон долбить. Телефона нет, чтоб на помощь позвать, раций нет, Бионета нет.
Он дошел до гермы, ведущей в следующий килоблок, крутанул вентиль.
– Проходите.
– Ты первый.
Новый коридор был даже ярче прежнего, здесь горело больше ламп. Белобрысый паренек усердно тер стену грубой щеткой, прерываясь лишь, чтобы сменить руку. Большая буква «Й» никак не поддавалась. Не мелками нарисованная, краской.
– Ух ты, дядя, дайте пистолет подержать!
Вовчик так и не спрятал оружие в кобуру.
– Ты давай три. – Шилов потрепал белобрысого по голове.
– Руки болят, дядь Миш.
– А вот и хорошо, будешь знать, как похабщину всякую…
Я считал. Проходы из блока в блок есть далеко не на каждом этаже. Коридоры, ведущие через весь килоблок, встречаются еще реже. В нашем блоке, самом маленьком, шесть квартир, в следующих двух по шестнадцать. Даже если последний занят медпунктом полностью, выходит тридцать восемь жилых ячеек. Возможно, больше сотни жильцов два цикла провели в полной изоляции от остального Хруща.
На лавке у следующего АВП двое стариков играли в шахматы.
– Федырыч! – крикнул один, отчего встопорщились его седые усы. – Айда партеечку!
– Да что ему с тобой играть, – пробурчал второй, не отрываясь от доски, и сбил ладьей коня соперника. – Шах!
Когда-то и мы с Димкой хотели научиться, но шахматы были лишь у одного из одноклассников, а его строгий отец запрещал играть с чужими детьми: боялся, что украдут фигуры. В итоге мы лишь знали, кто есть кто на доске и кто как может ходить.