Проведя серию уникальных исследований, Никола Клейтон и ее коллеги раскрыли ряд хитрых тактик, которые применяют сойки, чтобы защитить свои кладовые от грабителей. Так, если за ними наблюдает другая птица, они стараются прятать еду за каким-то укрытием или в тени, а не на открытом, хорошо освещенном участке. Но если у наблюдающей птицы блокирован обзор, сойка не утруждает себя поиском укромного места. Если наблюдатель не видит ее, но может слышать, птица прячет еду в субстрат, производящий меньше шума, например в мягкую землю вместо камней. Кроме того, если другая птица видела, где спрятана еда, хозяйка может вернуться и перепрятать — или же сделать вид, что перепрятывает — содержимое тайника в другое место. Такая игра в наперстки может запутать потенциального вора. Еще один способ — повозиться на новом месте, сделав вид, что устраиваешь там тайник, после того как еда уже припрятана в другом месте. Гениально, не так ли?
Но не каждый наблюдатель заставляет птиц идти на такие сложные тактические уловки. Например, на глазах у своего партнера птица действует совершенно открыто. Как угроза воспринимается только другая птица, которая явно наблюдает за процессом припрятывания еды. Каким-то образом сойки отслеживают, кто за ними наблюдает, где и когда. И впоследствии способны вспомнить, наблюдали ли за ними в этот момент и кто именно, и в случае необходимости перепрятать запасы в другое место.
Но вот действительно удивительная вещь. Кустарниковые сойки прибегают к таким макиавеллианским хитростям только в том случае, если у них самих есть опыт воровства. Птицы, которые никогда не грабили чужие кладовые, никогда не предпринимают повышенных мер предосторожности в отношении своих. Получается, говорят исследователи, «вор вора видит издалека».
Воры, в свою очередь, стараются держаться тихо и незаметно, наблюдать за процессом создания кладовой скрытно, чтобы ее хозяину не пришло в голову использовать одну из обманных тактик.
Это противостояние можно сравнить с «информационной войной», где воры вырабатывают стратегии сбора ценной данных, а хозяева придумывают все более изощренные тактики защиты информации и активной дезинформации.
Клейтон и многие другие исследователи, изучающие кустарниковых соек, думают, что такое обманное и манипулятивное поведение птиц можно считать свидетельством сложных когнитивных процессов: наличия эпизодической памяти, то есть способности запоминать, кто, где и когда находился рядом; способности опираться на личный воровской опыт, чтобы предсказать действия вора; и, возможно, даже способности смотреть на ситуацию чужими глазами, с точки зрения другой птицы (что она знает, а что нет), корректируя свои действия соответствующим образом. Последняя способность — представлять, что может происходить в голове у других индивидов, — это один из признаков теории разума.
Пока неясно, подтолкнуло ли противостояние воровства и инстинкта к запасанию корма развитие вышеуказанных когнитивных способностей. Или же эти когнитивные способности существовали у соек (возможно, как результат их брачного поведения), и те просто применили их к сфере запасания. Это тот же пресловутый вопрос о курице и яйце, как и в случае ворон и орудий труда.
МОГУТ ЛИ птицы обладать такими важными человеческими социальными и эмоциональными качествами, как эмпатия или способность чувствовать горе? Этот вопрос стар как мир. Клейтон и ее коллега Натан Эмери предостерегают: «В отношении птиц, особенно известных своим умом, таких как вороны и попугаи, очень легко попасться в ловушку антропоморфизма и начать приписывать им человеческие эмоции без убедительных доказательств».
Но давайте возьмем для примера серого гуся (Anser anser). Эта европейская птица скромного ума стала знаменитой благодаря лауреату Нобелевской премии Конраду Лоренцу, который открыл существование у гусят такого феномена, как импринтинг (запечатление) на первом движущемся объекте, который они видят после рождения. Однажды таким объектом стал сам Лоренц, в результате чего гусята следовали за ним по пятам, а во взрослом возрасте пытались спариться с его резиновыми сапогами. Серые гуси живут группами от небольших семейных групп до многотысячных стай и ведут почти такую же сложную социальную жизнь, как более смышленые вороны и попугаи. Они демонстрируют свои тесные социальные связи с партнерами и членами семьи, стараясь держаться вместе, а также исполняя вместе «триумфальную церемонию» — серию ритуализированных движений в вокальном сопровождении. Недавно исследователи на Научно-исследовательской станции имени Конрада Лоренца в Австрии измерили изменение пульса гусей — хорошего показателя внутреннего состояния — в ответ на различные события: гром, проезжающие мимо автомобили, приземление или отлет стаи и социальные конфликты. Оказалось, что наибольшее увеличение частоты пульса было вызвано не чем-то неожиданным или пугающим, например раскатом грома или гулом транспорта, а социальными конфликтами с участием партнера или члена семьи. С точки зрения исследователей, это указывает на эмоциональную вовлеченность, возможно, даже на эмпатию.
Кроме того, не будем забывать о целующихся грачах. Эти чрезвычайно социальные члены семейства врановых гнездятся целыми колониями, грачовниками, где всегда найдется масса поводов для ссор и стычек. Одно исследование показало, что, увидев, как их партнеры участвуют в конфликте, грачи часто утешают свою вторую половинку, соединившись с ней клювами на одну-две минуты. Исследователи дали этому поведению громкое название «постконфликтная аффилиация с третьей стороной»; проще говоря, после конфликта сторонний наблюдатель (третья сторона) предлагает нежное утешение жертве агрессии, как правило своему партнеру.
Как известно, лишь несколько видов животных успокаивают других в стрессовой ситуации, среди них человекообразные обезьяны и собаки. Недавно в этот список были добавлены азиатские слоны, которые, как показало исследование, могут утешать расстроенного сородича, нежно поглаживая его по голове или засовывая свой хобот ему в рот — своеобразный эквивалент объятия у слонов.
Не так давно Томас Бугниар и его коллега Орлайт Фразер решили выяснить, есть ли у воронов подобная форма поведения в отношении партнеров и товарищей, ставших жертвами конфликта. Испытывают ли вóроны сочувствие к жертвам после агрессивного конфликта? Утешают ли их?
Утешение представляет особый интерес, говорят исследователи, «поскольку подразумевает существование когнитивно сложной степени эмпатии, известной у людей как „сочувствие“». Чтобы утешить жертву, прежде всего нужно признать ее страдания, а затем попытаться облегчить их с помощью соответствующего поведения. Это требует чувствительности к эмоциональным потребностям других индивидов — качество, которое ранее считалось присущим только людям и их ближайшим родственникам — шимпанзе и бонобо.
Ученые сосредоточились на группе из 13 молодых воронов. Прежде чем образовать пару и осесть на своей территории, вóроны живут большими стаями, где создают множество дружеских связей. В любой социальной группе возникают конфликты, и молодые вóроны — не исключение. Как правило, такие драки, особенно среди членов семьи, сводятся к мелким стычкам с несколькими взаимными клевками. Но драки между незнакомыми птицами, а также между членами разных семей за гнезда, партнерш, еду и территорию могут быть продолжительными и смертельными.
На протяжении двух лет исследователи внимательно наблюдали за 152 стычками между молодыми вóронами, фиксируя личность агрессора, жертвы и свидетелей — членов стаи, находившихся достаточно близко, чтобы видеть конфликт. Они также оценивали стычку как умеренную (если там было больше крика и угроз, чем действий) или интенсивную (если одна птица наскакивала на другую, преследовала ее и сильно клевала). Затем в течение десяти минут после каждой стычки они регистрировали все акты агрессии или, наоборот, аффилиации с жертвами. К своему удивлению исследователи обнаружили, что в течение двух минут после интенсивной драки ее свидетели пытались утешить жертву конфликта. Другой ворон — как правило, партнер или товарищ — садился бок о бок с пострадавшим, чистил ему перья, соединялся с ним клювом или осторожно касался клювом его тела, издавая низкие, урчащие «успокаивающие» звуки. Скептики утверждают, что таким образом птицы просто пытаются уменьшить внешние признаки стресса у своего партнера или товарища. Но авторы исследования предполагают, что утешающее поведение воронов может проистекать из понимания чувств других индивидов. Эти открытия, пишут они, являются «важным шагом на пути к пониманию того, как вóроны управляют своими социальными отношениями и компенсируют издержки общественной жизни. Кроме того, они предполагают, что вóроны способны реагировать на эмоциональные потребности других».
ТЕПЕРЬ о способности птиц переживать горе: услышав недавно новость о том, что ученые наблюдали «похоронную церемонию» у калифорнийских кустарниковых соек, я вспомнила случай, свидетелем которого стала несколько лет назад. На лужайке недалеко от моего дома краснохвостый сарыч схватил голубую сойку, и вокруг него тут же собралась целая стая ее сородичей. Бедная птица вертелась в когтях ястреба, а другие сойки пронзительно кричали и стаей атаковали злодея, который, казалось, не обращал на переполох никакого внимания. Тяжело взмахивая крыльями, он улетел прочь со своей добычей.
Но эти «похороны» были совсем другими. Тереза Иглесиас и ее коллеги из Калифорнийского университета в Дэвисе решили узнать, как кустарниковые сойки могут реагировать на присутствие уже мертвого сородича. Исследователи положили мертвую сойку на видное место в районе кормежки остальных и стали наблюдать, что произойдет дальше. Первая сойка, увидевшая мертвую птицу, издала душераздирающий крик тревоги. Кормившиеся поблизости сойки перестали есть и стали слетаться к мертвой птице, образуя все более многочисленную и шумную толпу.
Оплакивали ли они погибшего соплеменника? Галдели в негодовании? Обменивались догадками, кто мог его убить? Птицы толпились у тела полчаса; потом они разлетелись и в течение одного-двух дней избегали кормиться в этом месте.