Киги, — которые трудно воткнуть в землю и выровнять в одном направлении. Еще одна интересная деталь, — добавляет Киги, — молодые самцы могут работать над одним „учебным“ шалашом, но никогда не сотрудничают друг с другом. Например, один самец втыкает прутики, а другой может подойти и все разрушить, начав строить все заново, третий может подскочить и добавить несколько прутиков и так далее».
Со временем молодые птицы улучшают свои навыки, главным образом благодаря подражанию старшим. Они посещают «стройплощадки» других самцов и иногда помогают им со строительством или же просто вставляют один-два прутика в уже готовые стены. Иногда они участвуют в окрашивании внутренних стен шалаша. (Покраска стен — важный элемент дизайна. Когда экспериментаторы удалили краску в шалашах нескольких шалашников, их популярность среди самок резко упала.)
Молодые птицы перенимают у старших и секреты артистического мастерства — танцев и пения. Для этого они прибегают к своеобразной ролевой игре. Когда молодой самец посещает шалаш зрелого, он в некотором роде разыгрывает роль самки. Конечно, он ведет себя более непоседливо и суетливо, чем настоящая самка, но наставник терпит его присутствие, потому что также получает пользу от возможности попрактиковаться перед живой аудиторией. «Это взаимовыигрышная ситуация, — говорит Борджиа, — иначе бы этого не происходило».
Подумайте сами: чтобы привлечь партнершу, самец атласного шалашника должен быть умным, пригодным к обучению, здоровым, спортивным, мастеровитым, артистичным и чутким. Со своей стороны, избирательная самка должна обладать немалым умом, чтобы оценить все эти качества. Как отмечает Джейсон Киги, выбор партнера — сложный процесс, требующий значительных когнитивных способностей. За сезон самке необходимо облететь всех потенциальных партнеров и оценить качество их шалашей и ухаживания; затем ей нужно отбраковать неподходящих кандидатов, сузив круг поиска, и повторно посетить оставшихся, чтобы в конце концов выбрать из них наиболее перспективного для спаривания. Самке предстоит найти и запомнить месторасположение шалашей, которые часто спрятаны под кустами и находятся в нескольких милях друг от друга, что требует создания ментальной карты, которую нужно держать в памяти от сезона к сезону. Ей придется оценить качество постройки и богатство декора, примерно прикинув в уме количество предметов. Самка должна попробовать на вкус краску, которой шалаш покрыт на уровне груди, поскольку та содержит слюну самца и, вероятно, какую-то важную хемосенсорную информацию о нем как о потенциальном партнере. Ей также нужно оценить его пение и танцы — точность вокального подражания, физическую ловкость и силу, брутальность, при этом преодолевая свой страх перед возможной атакой вошедшего в раж самца.
И все это самка должна сделать очень быстро: как правило, за день она посещает нескольких потенциальных партнеров. При этом ей нужно сравнить каждого кандидата со всеми остальными доступными особями, а также учесть уроки прошлого, сравнив его с теми партнерами, которых она выбирала раньше.
«Это очень похоже на процесс найма сотрудников, — говорит Гейл Патричелли. — Вы читаете резюме, проводите короткое собеседование, исключаете неподходящих кандидатов, стараетесь выбрать лучшего среди оставшихся и проводите более основательную беседу. Разработанная экономистами (очевидно, экономисты были мужского пола) модель выбора наилучшего кандидата — так называемая „задача о секретаре“ — прекрасно иллюстрирует поведение самок шалашников». Каждый раз, когда самка встречает нового самца, она должна сравнить его с самцами, встреченными ранее, и, если это сравнение оказывается в его пользу, она с большей вероятностью выбирает именно его.
НО ПОЧЕМУ самки настолько разборчивы? Зачем им искать самца со столь разнообразными талантами: обучаемость, декорирование, мимикрия, танцы, способность к решению проблем?
Одно из объяснений состоит в том, что самки шалашников используют шалаши и вокально-танцевальные представления с той же целью, что и самки певчих птиц пение самцов, а именно для оценки общего генетического профиля, включая когнитивные способности потенциального партнера. Различные аспекты демонстрационного поведения содержат всю необходимую информацию о самце, в том числе о его детстве, о здоровье (включая отсутствие паразитов), физической выносливости, навыках мелкой моторики и уме. Согласно Киги и Борджиа, совокупность компонентов демонстрационного поведения — постройка шалаша, украшение дворика, брачный танец и вокализации — позволяет самке точно оценить качество генов будущего отца ее детей, и особенно его когнитивного потенциала. «Каждый из компонентов демонстрационного поведения говорит самке о тех или иных значимых для нее качествах самца», — говорит Борджиа. «Например, количество синих предметов говорит о его конкурентоспособности; количество раковин улиток (которые собираются на протяжении нескольких лет) — о возрасте самца и его выживаемости; вокальное подражание — о его способности к обучению и памяти; конструкция и качество постройки шалаша — о его мелкомоторных навыках и двигательной координации», — уточняет Киги. Любой отдельно взятый элемент демонстрационного поведения может не быть надежным критерием отбора. «Поэтому самка использует весь комплекс, чтобы получить более точное представление о качестве самца в целом, — объясняет Киги. — Это похоже на тест на интеллект в рамках полового отбора, где оцениваются несколько разных категорий, а затем выставляется общая оценка». (Как это часто бывает, исследования показывают, что женщины делают то же самое — оценивают мужской интеллект, внимательно наблюдая за тем, как они решают вербальные и физические задачи: оказывается, умные человеческие самцы более привлекательны.)
«Самки шалашников выбирают самцов с лучшими когнитивными способностями», — заключает Борджиа. Но предупреждает: «Трудно сказать, целенаправленно ли смотрят самки на уровень когниции или же им просто нравится брачное поведение более умных самцов».
КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, мудрая самка атласного шалашника ищет самца с лучшим по всем параметрам демонстрационным поведением. Возможно, ее разборчивость объясняется стремлением к тому, чтобы ее дети унаследовали лучшие качества, такие как крепкое здоровье, сильная иммунная система, энергичность и интеллект. Это одна из гипотез, которая называется моделью хороших генов.
Но есть еще одна, более радикальная гипотеза. Самок шалашников, павлинов и других разборчивых видов великолепные демонстрации самцов могут привлекать именно своей красотой. Эту по-настоящему смелую идею впервые высказал Чарльз Дарвин, говорит Ричард Прум: красочное оперение или роскошно украшенные шалаши могут служить одновременно двум целям. Они могут рекламировать предпочтительные качества самца, такие как здоровье и жизненная сила, а также быть «желательными качествами сами по себе и не выполнять более никаких функций».
В своей новаторской теории полового отбора, сформулированной в 1930 г., Рональд Фишер предположил, что некоторые экстравагантно красивые черты — даже совершенно бесполезные — могли эволюционировать просто потому, что они нравятся противоположному полу. Как указывает Ричард Прум, высказанная Дарвином мысль смела по той же причине: он предположил, что самки животных могут ценить красоту как таковую. Согласно Дарвину, самцы постепенно развивают эстетические элементы, будь то великолепные перья, пение или постройка шалашей, под влиянием «предпочтений самок на протяжении многих поколений». Например, оперение павлинов эволюционировало вместе с эстетическим вкусом самок, оценивающих эти роскошные цвета и узоры. В случае шалашников дизайн шалашей также был сформирован под влиянием восприятия самок. Другими словами, именно ум и восприятие самок формируют демонстрационное поведение самцов. Именно самки становятся вдохновителями их изысканных творений, сложных песен, красочного оперения и других художественных элементов, а также стимулируют развитие соответствующих когнитивных функций и соответствующих нейронных сетей.
БУДЬ ТО ВЕЛИКОЛЕПНОЕ ПЕНИЕ, оперение или шалаши, чтобы самки могли сформировать у самцов такие качества путем отбора партнеров из поколения в поколение, они должны обладать чувством прекрасного. Но обладают ли птицы эстетическим чутьем? Воспринимают ли они красоту так же, как мы?
Сигеру Ватанабэ пытается ответить на этот непростой вопрос в своей лаборатории в Университете Кэйо в Японии. Несколько лет назад Ватанабэ проверил способность птиц различать картины, написанные в разных стилях — кубизма и импрессионизма. В первом исследовании участвовало восемь голубей, а со стороны художников — Пикассо и Моне (голубей предоставило Японское общество голубиных гонок; картинами послужили книжные репродукции). Сначала экспериментаторы научили голубей отличать десять работ Пикассо от десяти картин Моне, вознаграждая их лакомствами, когда те клевали по правильной репродукции. Затем они показали птицам другие шедевры этих художников, которые они не видели во время обучения, а также работы других мастеров, написанные в тех же стилях. Голуби не только отличали новые произведения Пикассо и Моне друг от друга, но и правильно отличали картины других импрессионистов (например, Ренуара) от кубистов (таких как Брак). За это исследование японские ученые получили Шнобелевскую премию, которая присуждается «за достижения, которые заставляют сначала засмеяться, а потом задуматься».
Чтобы узнать, способны ли птицы опираться на человеческие представления о красоте, Ватанабэ обучил голубей различать между «хорошими» и «плохими» картинами с точки зрения человеческих критиков. Оказалось, что птицы действительно могут отличить красивую картину от уродливой на основании таких признаков, как цвет, характер рисунка и текстура.
Следующий вопрос: предпочитают ли птицы какой-либо конкретный стиль живописи? Чтобы узнать это, Ватанабэ и его команда построили прямоугольную птичью клетку, напоминающую коридор в художественной галерее. Вдоль «галереи» были размещены экраны, показывающие картины в различных стилях: традиционные японские гравюры укиё-э, импрессионистские и кубистские произведения. Исследователи измерили, сколько времени птицы провели перед каждым видом картин. На этот раз в роли искусствоведов выступали семь серых рисовок. Пятеро из семи предпочли кубизм импрессионизму; шестеро не отдали четких предпочтений японской живописи перед импрессионизмом (вероятно, к разочарованию японских исследователей). Тем не менее это было первое исследование, попытавшееся показать, что не только люди, но и животные обладают собственными предпочтениями в живописи.