В 1940-е гг. психолог Калифорнийского университета в Беркли Эдвард Толмен впервые предположил, что млекопитающие могут обладать «когнитивной картой» окружающего пространства. Толмен обратил внимание на то, что крысам в лабиринтах удавалось находить новые, более прямые и короткие пути к месту, где их ждало угощение. «В ходе обучения в мозге крысы формируется карта лабиринта — мысленное представление обо всех проходах, тупиках, маршрутах и их расположении относительно друг друга — на нее крыса впоследствии и опирается». (Эту революционную по тем временам идею поддержали немногие исследователи, которых в шутку прозвали «толманьяками».)
Толмен предположил, что люди также формируют когнитивные карты, и высказал смелую идею, что такие карты помогают нам ориентироваться не только в пространстве, но и в социальных и эмоциональных отношениях — в «этом сложнейшем созданном Богом лабиринте, коим является наш человеческий мир». Ограниченная карта может привести к обесцениванию других людей и в итоге к формированию «чрезвычайно опасной ненависти по отношению к любым „не членам группы“» с широким спектром негативных последствий «от дискриминации меньшинств до мировых войн». И каков выход? Способствовать формированию у людей более глобальных когнитивных карт с более широким географическим и социальным охватом, которые будут поощрять понимание и эмпатию по отношению к тем, кого мы можем считать «другими».
ТОТ ФАКТ, что птицы могут создавать ментальные карты своего физического окружения (если не социального и эмоционального), был установлен с помощью таких же тестов-лабиринтов, как те, которые Толмен использовал для крыс. Как и крысы, голуби продемонстрировали отличную память на пространственную информацию: они прекрасно помнили все места, которые посещали раньше, — как далеко они находятся друг от друга, в каком направлении идут проходы и т. д. — и использовали эту информацию для прокладывания новых маршрутов.
Это называется мелкомасштабной навигацией, и некоторые птицы владеют ею в совершенстве. Пожалуй, чемпионами в этом деле можно назвать птиц, делающих запасы еды, таких как североамериканские ореховки и калифорнийские кустарниковые сойки. Эти члены семейства врановых обладают поистине колоссальными ресурсами пространственной памяти.
Североамериканские ореховки (Nucifraga columbiana), светло-серые птички с красивыми черными крыльями, получили прозвище «палаточных мародеров» за свое пристрастие воровать еду в кемпингах. Они населяют Скалистые горы и другие высокогорные районы в западной части Северной Америки. Чтобы пережить суровые зимы, в летнее время одна ореховка собирает больше 30 000 сосновых семян, перенося до сотни семян за раз в специальном мешочке под языком. Собранные семена птица прячет в кладовых — их число может доходить до 5000, — разбросанных по территории площадью в десятки и даже сотни квадратных километров. При этом птица для поиска местонахождения всех своих заначек в течение девяти месяцев полагается исключительно на свою память — зимой она летит прямиком в нужное место, а не рыщет по всей округе. Ей не мешают даже такие радикальные сезонные изменения окружающего ландшафта, как смена лиственного покрова, выпадение снега, перемещение камней и почвы.
Семена сосны настолько же крохотные, как и сами кладовые. Ореховка выкапывает ямки для припасов своим тонким, кинжалоподобным клювом. Чтобы обнаружить потом это место, требуется миллиметровая точность. Стоит птице ошибиться в своей ментальной карте хотя бы на десяток миллиметров, и она может никогда не найти свою кладовую. Ореховки находят их в семи случаях из десяти. (На этом фоне особенно унизительно думать о том, что в этом году я забыла, где посеяла семена помидоров. А еще я постоянно забываю, куда положила ключи от машины.)
Как же они находят семена после того, как их спрятали? Обоняние тут не поможет. Согласно одной гипотезе, птицы формируют ментальную карту на основе крупных и высоких ориентиров, таких как деревья и скалы, которые не скрываются под снегом. И запоминают расположение своих кладовых относительно этих ориентиров, используя такие параметры, как расстояние, направление и даже геометрические принципы и фигуры. Например, они могут зафиксировать, что кладовая расположена посередине между двумя высокими ориентирами или в третьем углу треугольника, образованном двумя заметными ориентирами и искомой точкой. Теперь представьте, что таким образом вам нужно запомнить 5000 мест!
МЕЖДУ ТЕМ калифорнийские кустарниковые сойки — мастера макиавеллианских хитростей — помнят не только то, где они сделали свои тайники (и кто это видел), но и что они в них спрятали и когда. Это важно, потому что сойки прячут не только орехи и семена, но и фрукты, насекомых и червей — продукты, которые портятся с разной скоростью. В теплую погоду насекомые могут испортиться за несколько дней, тогда как орехи и семена могут храниться месяцами. Проведя серию оригинальных экспериментов, Никола Клейтон и ее команда из Кембриджского университета установили, что птицы сначала съедают скоропортящиеся продукты, а долгохранящиеся оставляют на потом. Но для этого они должны точно помнить время и место складирования недолговечных припасов. Эта способность запоминать конкретные события прошлого в канве «что произошло, где и когда» сродни эпизодической памяти у людей. Похоже, птицы, как и мы, используют информацию о событиях прошлого (что они спрятали и когда) для принятия решений о том, что им делать в настоящем или в будущем (съесть спрятанную еду или оставить на потом).
Следующая серия экспериментов, проведенных Клейтон и ее командой, представила убедительные свидетельства того, что кустарниковые сойки способны на некоторую степень планирования или, по крайней мере, предусмотрительности, что позволяет им гибко корректировать свое поведение в настоящем, чтобы повысить свои шансы на выживание в будущем.
Чтобы узнать, могут ли кустарниковые сойки планировать будущее, Клейтон и ее коллеги поселили восемь соек в просторные клетки с доступом к двум дополнительным отделениям. В первом отделении птиц всегда ждал завтрак, во втором — нет. Птиц не кормили по вечерам, а утром помещали в один из двух отсеков. После того как они провели в каждом отсеке по три утра, им начали давать много еды вечером — это были кедровые орешки, которыми они могли наесться досыта, а излишки спрятать. Все сойки прятали орехи в «номере без завтрака» — вероятно, предвидя голодное утро.
Затем исследователи изменили условия. Они предлагали сойкам разную еду в разных отделениях — арахис в одном, собачий корм в другом. На этот раз птицы распределяли съестные припасы таким образом, чтобы в каждом отделении было одинаковое меню.
Последующие эксперименты на обыкновенных сойках Клейтон и ее коллеги Люси Чеки показали, что птицы стараются прятать ту еду, которую захотят съесть в будущем (которую они давно не ели), очевидно предвидя свои будущие потребности и игнорируя текущие желания. «Могут ли сойки планировать будущее на основе своего опыта, остается открытым вопросом, — пишут исследователи, — но эти результаты убедительно показывают, что они способны действовать, руководствуясь будущим мотивационным состоянием, которое отличается от текущего, причем делать это гибко».
Эти исследования предполагают, что по крайней мере некоторые птицы способны оперировать двумя ключевыми составляющими мысленного путешествия во времени: они могут учитывать прошлое (что я ела и где?) и предусматривать будущее (что, если завтра я проголодаюсь, какую еду мне нужно прятать и где?), что некогда считалось исключительно человеческой привилегией.
НО ВЕРНЕМСЯ к картографическому таланту калифорнийских кустарниковых соек. Они еще способны нас удивить. Как известно, сойки воруют друг у друга еду. Примечательно, что хозяева способны находить свои перепрятанные и не перепрятанные кладовые с одинаковой точностью. Со своей стороны воры также пользуются продвинутыми техниками ментальной картографии. Благодаря прекрасной пространственной памяти они не только запоминают место, где другая птица спрятала еду, но и могут найти кладовую, даже если наблюдали за ее созданием издалека, — получается, чтобы найти ее, им нужно мысленно поменяться с объектом наблюдения местами.
ЕЩЕ ОДНИ ГЕНИИ мелкомасштабной навигации — это колибри.
Каждую весну мой друг Дэвид Уайт из центральной Вирджинии вывешивает в своем дворе кормушку с нектаром. Осенью он убирает кормушку до следующего апреля, чтобы ее не разорили еноты, но веревку и S-образный крюк, на которых она висит, оставляет. Иногда весной он забывает про свои обязанности, но, к его огромному восторгу, рубиновогорлые колибри сами ему о них напоминают: примерно 13 апреля — за день-два до традиционного открытия «буфета» — они начинают кружить вокруг пустого крюка. Колибри знают, где и когда им нужно быть.
Я люблю наблюдать за этими крошечными любителями нектара, снующими между цветами на моем дворе, как жужжащие волчки, — это живое воплощение сгустка энергии. Их крылья трепещут так быстро, что кажутся размытыми. Обыкновенный рубиновогорлый колибри весит около трех грамм, чуть больше старого пенни.
Колибри, порхающие на моей клумбе, кажется, никогда не подлетают к одному и тому же цветку дважды. Как им это удается? У них в голове есть ментальная карта всех цветов, на которой они фиксируют, какие бутоны недавно опорожнили, а в каких еще есть нектар? (А также карта всех кормушек, вывешенных в окрестностях, судя по примеру гостей Дэвида?)
Запомнить все цветки на одной клумбе уже непросто. Колибри же нужно запомнить тысячи цветков на множестве клумб в пределах своей территории. Однако в такой сложной когнитивной стратегии есть смысл, поскольку она позволяет сберегать значительное количество энергии. Колибри ведут очень энергозатратный образ жизни. Их способ полета — они машут крыльями со скоростью 75 взмахов в секунду и даже больше — требует огромного количества энергии, как и их скоростные погони за соперниками и виртуозные брачные танцы для привлечения партнерш. Чтобы найти силы на свои воздушные маневры, им приходится облетать сотни цветков в день, и важно не тратить время и силы на цветки, которые они уже опустошили. Поэтому они ведут тщательную регистрацию, по всей видимости опираясь при этом не столько на цвет, форму и другие визуальные признаки цветков, сколько на простр