КАК БЫ ТО НИ БЫЛО, размер гиппокампа голубей, по-видимому, отражает их опыт и частоту использования навигационных навыков. Другими словами, развитие этого отдела мозга может зависеть от интенсивности его применения. Британские исследователи обнаружили аналогичную тенденцию и у людей — в теперь уже знаменитом исследовании лондонских таксистов. Чтобы получить лицензию на работу таксистом в Лондоне, кандидаты должны пройти строгий экзамен под названием «Знания». Будущие таксисты должны назубок знать расположение 25 000 улиц и тысяч достопримечательностей в городе, который в одном популярном опросе был признан «самым запутанным городом в мире». В среднем кандидатам требуется от двух до четырех лет, чтобы вдоль и поперек изучить этот коварный город. Исследователи обнаружили, что у таксистов, проработавших несколько лет, в задней части гиппокампа было больше серого вещества, чем у кандидатов и даже лондонских водителей автобусов.
Это поднимает тревожный вопрос. Если навигационные усилия формируют наш гиппокамп, что происходит, когда мы перестаем использовать его для этой цели — когда мы чрезмерно полагаемся на GPS-технологии, которые превращают навигацию в бездумный процесс? Такие технологии заменяют сложное навигационное поведение простой автоматической реакцией на стимулы (поверните налево, поверните направо). Некоторые ученые опасаются, что чрезмерная зависимость от технологий может привести к сокращению размера нашего гиппокампа. Действительно, когда исследователи из Университета Макгилла просканировали мозг пожилых людей, которые пользуются или, наоборот, игнорируют GPS-навигацию, они обнаружили, что у людей, привыкших к самостоятельной навигации, в гиппокампе было больше серого вещества, а также наблюдалось менее заметное общее снижение когнитивных функций по сравнению с активными пользователями навигаторов. Теряя привычку формировать пространственные ментальные карты, мы можем терять и серое вещество (а вместе с ним, если Толмен прав, и нашу способность к ориентации в социальном пространстве).
ИТАК, ТЕПЕРЬ МЫ ЗНАЕМ, где птицы хранят свои ментальные карты. Но насколько большими они могут быть?
Эта мысль крутится у меня в голове, когда я шагаю по мысу Хенлопен на побережье Делавэра. Стоит начало октября, и с каждым днем температура воздуха и воды стремительно падает. Я надеялась увидеть скопу, но крупные птицы уже улетели зимовать на теплые амазонские болота в Перу и Венесуэле.
Тем не менее на это время приходится пик сезона миграции у некоторых хищников, а также певчих птиц, которыми те питаются. На другой стороне Делавэрского залива на Кейп-Мей можно увидеть стаи соколов-дербников, пустельгу, сапсанов, полосатых ястребов и ястребов Купера, которые традиционно останавливаются в этом месте, чтобы собраться с силами и подкрепиться мелкими птицами в преддверии долгого путешествия. На Кейп-Мей нет недостатка в мелкой дичи. Поросшая кустарником долина Хидден-Вэли и сельскохозяйственные угодья, известные как Бинери, кишат шумными стайками американских чижей, пальмовых и миртовых лесных певунов, припозднившихся парул, пестрогрудых певунов и красноглазых виреон.
Спасаясь от наступающего холодного фронта, на этом крошечном участке земли одновременно могут собираться десятки и даже сотни тысяч певчих птиц. Если в это время года вы вдруг окажетесь на дамбе в Хигби-Бич, вашему взору откроется удивительное зрелище. Эти неотропические мигранты отдыхают и питаются здесь в течение нескольких дней, после чего продолжают свой путь и улетают в закат. Мне нравится представлять себе эту картину: ночное осеннее небо, усеянное десятками тысяч пернатых путешественников, устремляющихся на юг.
Когда я огибаю мыс Хенлопен и выхожу к океану, над водой висит завеса тумана. Я с любопытством наблюдаю за тем, как гигантская серая волна стремительно надвигается на берег. Внезапно она окутывает меня, словно сырое соленое одеяло, размывая очертания песчаных дюн и всего вокруг. Я не могу рассмотреть ничего дальше метра. Это вызывает необычное чувство дезориентации, но не более того; я вижу, где проходит береговая линия, и легко нахожу обратный путь через дюны.
Туман в открытом океане — совсем другое дело. Джон Хут, профессор Гарвардского университета, рассказывает историю о том, как однажды ясным осенним днем он отправился на каяке через пролив Нантакет Саунд. Внезапно опустился густой туман. Будучи опытным спортсменом, перед отплытием Хут внимательно изучил такие важные для моряков ориентиры, как направление ветра и волн. «Я старался держаться рядом с берегом, — пишет он. — Даже когда туман полностью скрывал прибрежную линию и все наземные ориентиры, я знал, в какую сторону мне нужно плыть». Два других каякера, которые в тот день также решили пересечь пролив, оказались не столь удачливы: очевидно, они потеряли направление, когда их захлестнули сильные волны, и утонули.
Как указывает Хут, путешественники прошлого также находили путь по естественным ориентирам. Древние полинезийцы использовали в качестве природного компаса карту звездного неба, запоминая положение восходящих, заходящих и неподвижных звезд. Арабские купцы при пересечении Индийского океана ориентировались на запах и характер ветров. Викинги использовали положение солнца для определения времени и направления. Жители Тихоокеанских островов ориентировались по волнам. Таким образом, наши предки были способны находить путь с помощью солнца, луны, звезд, приливов, течений, ветров и погоды. (Мне было интересно узнать, что примерно треть мировых языков используют для обозначения местоположения не относительные ориентиры «слева-справа», а абсолютные — стороны света. При этом люди, говорящие на таких языках, лучше ориентируются в пространстве, а также на незнакомой местности.) В отличие от них, большинство современных людей без карты или GPS-навигатора под рукой могут заблудиться в трех соснах.
Птицы, летающие над открытым океаном, редко сбиваются с пути даже в темноте или тумане. Как и голуби, они полагаются на доступные навигационные сигналы, такие как визуальные ориентиры, солнце и магнитные поля.
Ночью некоторые виды птиц ориентируются по звездам, но не совсем так, как вы думаете. Они не составляют фиксированную ментальную звездную карту, а изучают вращение ночного неба вокруг Полярной звезды. В первое лето своей жизни молодые птицы учатся определять на звездном небе его центр вращения, который затем используют как точку отсчета. В Северном полушарии таким центром считается Полярная звезда, с которой птицы ассоциируют север. Следовательно, чтобы полететь на юг, им нужно лететь в противоположную от звезды сторону. Когда их звездный компас полностью сформируется (на что требуется всего около двух недель), птицы могут ориентироваться по звездам, даже если лишь некоторые из них видны на закрытом тучами небе.
Я знаю, что навигация по небесным ориентирам не обязательно указывает на высокий интеллект. В конце концов, навозные жуки — те самые, которые скатывают крупные шарики из помета животных и впоследствии ими питаются, — также используют свет Млечного Пути для ночной навигации. Тем не менее мне кажется настоящим чудом, что птицы способны определять местонахождение севера и юга, изучая вращение звездного неба.
Иногда ураганы, шторма и другие природные явления могут сбивать мигрирующих птиц с курса на сотни и даже тысячи километров. Это своего рода естественные крупномасштабные версии научных экспериментов с перемещением. Тот факт, что подавляющее большинство перелетных птиц после такого дезориентирующего перемещения находит путь к цели своего путешествия, говорит о том, что их ментальные карты могут быть очень и очень внушительными.
Я СОБИРАЛАСЬ посетить мыс Хенлопен еще год назад, но мои планы нарушил ураган «Сэнди». Всего за пару дней до моего запланированного визита на побережье Делавэра обрушился супершторм, эпицентр которого оказался прямо над мысом Хенлопен. Ураган смыл дороги и разрушил мосты, засыпал кучами песка парковки и узкие улочки.
После «Сэнди» повсюду на восточном побережье Американского континента кишели самые разные залетные птицы. В английском языке залетных, то есть уклонившихся от курса, перелетных птиц называют термином vagrants (буквально «бродяги») — от латинского корня vagari (бродить, скитаться). Такие заблудившиеся или унесенные ветром перелетные птицы — большая редкость. И любые непривычные для данной местности гости немедленно привлекают внимание многочисленных бёрдвотчеров, старающихся высмотреть их и занести новый вид в свои списки.
После урагана наблюдатели на Кейп-Мей сообщили, что видели более ста средних поморников — хищных морских птиц, которых, вероятно, сдуло в глубь материка, когда те летели с мест гнездования в Арктике на зимовку в тропические моря. Еще несколько сотен поморников были замечены в таком удаленном от побережья районе, как Пенсильвания, — они летели на юг вдоль реки Саскуэханна. Темные крачки, круглоносые плавунчики, вилохвостая чайка, атлантический пестрый буревестник и фаэтон очутились на Манхэттене. Группы чибисов — европейских береговых птиц — были обнаружены на полях вдоль побережья Новой Англии. А один из тринидадских тайфунников — птиц, которые обычно проводят свои дни над просторами Атлантического океана у побережья Бразилии, — оказался рядом с пенсильванской Алтуной к западу от Аппалачей, более чем в 300 км от побережья. Но он задержался там ненадолго. Как только ветер утих, птица направилась на юг.
Чтобы понаблюдать за такими необычными «залетными» птицами, нужно поторопиться. Как правило, уже на следующий день они собираются в путь, точно зная, в каком направлении им нужно лететь.
ЭКСПЕРИМЕНТ с умышленным массовым перемещением белоголовых зонотрихий с Тихоокеанского северо-запада в Принстон, штат Нью-Джерси, был своего рода экстремальной версией урагана «Сэнди». С помощью него исследователи надеялись пролить свет на масштабы ментальных навигационных карт в голове птиц — и, кажется, им это удалось.