яют бóльшую успешность групп тем, что они могут состоять из птиц с разными способностями, опытом и темпераментом: «Более многочисленные группы преуспевают, поскольку включают индивидов с широким набором характеристик, и каждый из них вносит свой вклад в решение задачи».
Это подтверждают исследования и других видов птиц. Взять, к примеру, арабских дроздовых тимелий. «Когда одна птица в группе начинает вести себя по-новому, научившись решать какую-либо задачу, остальные быстро перенимают ее поведение, — говорит Аманда Ридли. — В больших группах индивиды с большей вероятностью приобретают новые навыки».
Это касается и людей. Исследования показывают, что небольшие, но разнообразные группы численностью от трех до пяти человек решают интеллектуальные задачи намного быстрее, чем даже самые умные индивиды по одному. Психолог Стивен Пинкер даже утверждает, что общественный образ жизни наших предков и предлагаемые им возможности взаимного обучения заложили основы для эволюции человеческого интеллекта.
Инвазивные виды птиц постоянно сталкиваются с новыми и сложными ситуациями, требующими инновационных решений, с чем группы справляются лучше одиночек. «Для таких видов, как воробьи, чья среда обитания постоянно меняется в результате активной человеческой деятельности, две головы определенно лучше одной», — говорят венгерские ученые.
НО ЗДЕСЬ СТОИТ сделать одну важную оговорку: у воробьев, как и у людей, голова голове рознь.
Владельцы домашних питомцев точно знают: каждое животное индивидуально и уникально. Однако ученые долгое время считали вариации среди членов одного вида простой погрешностью. Предполагалось, что все птицы в пределах вида ведут себя более или менее одинаково. «Распространена тенденция видеть у животных только то поведение, которое от них ожидают, — предостерегал орнитолог Эдмунд Селус. — Но единообразие их поведения прямо пропорционально нехватке наблюдений… Настоящий натуралист должен быть Джеймсом Босуэлом, а каждое живое существо для него — доктором Джонсоном»[41]. Птицы — это личности, которые индивидуально реагируют на разные ситуации, включая то, какие сигналы они используют для навигации, как реагируют на окситоциноподобные молекулы, ищут ли внебрачных копуляций, как воспринимают новизну и т. д. Как и мы, они отличаются по характеру и поведению. И, как я предполагаю, истоки этих расхождений кроются в том, что мы называем «умом». Но различия также проявляются на физиологическом уровне, например в том, как конкретная птица реагирует на стресс. Один и тот же стрессовый стимул может вызвать интенсивную реакцию «бей или беги» у одной птицы и легкое взъерошивание перьев у другой. Например, Джон Кокрем из Университета Мэсси в Новой Зеландии, изучающий реакции на стресс у малых пингвинов и других видов, обнаружил, что птицы значительно расходятся между собой в том, как они реагируют на внешние стрессоры.
Опять же эта непохожесть может играть важную роль для успешной адаптации к новой или изменчивой среде. Когда вы живете в таком полном опасностей и неожиданностей месте, как город, разнообразие помогает выжить.
Линн Мартин, специалист по экологической физиологии, получил замечательную возможность наблюдать за заселением домовыми воробьями новой территории и в процессе этого выявить особые качества, отличающие самых дерзких первых колонизаторов от остальных. Этой новой территорией была Кения. Первые воробьи попали в прибрежный город Момбаса в 1950-х, вероятно, на кораблях из Южной Африки. Но в 2002 г., когда Мартин начал изучать воробьев, в Кении их было относительно мало. Теперь они широко распространены во всех городах вплоть до границы с Угандой. (Как и Тед Андерсон, Мартин отслеживает распространение воробьев по Кении, внимательно прислушиваясь к знакомому чириканью в теле- и радиорепортажах.) Он и его коллеги исходят из того, что расстояние от Момбасы до места обитания популяции показывает ее возраст. Они ищут различия между старыми популяциями из окрестностей Момбасы и новыми, живущими на границе расширяющегося ареала обитания, в таких городах, как Найроби, Накуру и Какамега.
Птицы, живущие дальше всего от Момбасы, на переднем крае освоения новых территорий, обладают более сильной иммунной системой. Когда их ловят, они вырабатывают больше стрессовых гормонов, известных как кортикостероиды. Ученые предполагают, что гормоны стресса позволяют птицам быстрее реагировать на различные стрессоры, справляться с ними и, возможно, запоминать их.
Воробьи-первооткрыватели также любят пробовать новую еду. Когда аспирантка Мартина Андреа Либл проверила реакцию птиц на непривычные им продукты, такие как высушенная замороженная клубника и собачий корм, воробьи из более старых, устоявшихся популяций не притронулись к незнакомой еде, даже когда были очень голодны. В отличие от них, птицы из молодых популяций без колебаний набросились на ягоды и корм. На краю ареала заселения птицы чаще сталкиваются с новыми видами корма и других ресурсов, объясняет Либл. Поэтому у индивидов, готовых пробовать новое, в этом смысле больше преимуществ, тогда как консервативные в своих привычках птицы могут умереть от голода.
НО ЕСЛИ ГИБКОСТЬ и открытость к новому в кормовом и кормодобывательном поведении — это так выгодно, почему не все воробьи перенимают эту черту?
Потому что это рискованно. За поведенческую гибкость приходится платить. Любопытство может сгубить не только кошку, но и воробья. Исследование нового и неизвестного требует времени и сил и часто чревато проблемами. Например, новая еда, которую вы пробуете, может содержать токсин или патоген.
Большие голубые цапли известны своим экспериментаторским подходом к еде. Они не чураются даже крупной, громоздкой и неудобной добычи — змей, колюшек, скорпеновых и других колючих рыб. Но одна цапля на побережье Билокси, Миссисипи, недавно открыла для себя совершенно неожиданное блюдо из представителя подкласса пластиножаберных. Стоял тихий ноябрьский день, когда исследователи из Морской лаборатории на Дофин-Айленд заметили стоящую на мелководье цаплю, которая безуспешно наносила сильные удары клювом по чему-то под водой. Наконец она погрузила голову в воду, а когда ее подняла, на клюве трепыхался проткнутый атлантический скат. Скатов едят многие хищники, включая косаток, котиков и акул. Но птицы? «Скат извивался и хлестал во все стороны своим хвостом с ядовитым шипом», — сообщают исследователи. Через 12 минут упорной борьбы птице удалось запихнуть ската в рот и, расширив пищевод, проглотить его вместе с ядовитым шипом — по-видимому, безо всяких неприятных последствий.
Бурый пеликан, найденный мертвым на побережье Байя, попробовал проделать тот же трюк, но неудачно. Хвост ската с ядовитым шипом попал в его горло, так что пеликан, вероятно, умер от удушья или отравления. «Вот и доказательство того, что оппортунизм как стиль жизни сопряжен с рисками», — замечают исследователи.
Кеа, эти умные и игривые попугаи-эндемики из Новой Зеландии, потребляют в пищу почти всё. Они едят сотню видов растений, а также насекомых, яйца, птенцов морских птиц и трупы животных. Возможно, именно это помогло им пережить массовое вымирание видов после заселения острова людьми. Они едят даже овец, появившихся в их среде обитания в 1860-е гг. Первое время они кормились мертвыми тушами, но потом изобрели новый способ кормежки — садиться на спину живой овцы, пробивать кожу и выклевывать куски подкожного жира и мышечной ткани.
Эти качества, помогавшие кеа выживать в суровых условиях на протяжении большей части своей эволюционной истории, едва не поставили их на грань исчезновения. Их инновационная стратегия кормежки живым овечьим мясом настроила против них фермеров, которые объявили награду за голову каждого «попугая-убийцы». В результате было уничтожено около 150 000 птиц. По оценкам, на какой-то момент в живых оставалось всего от 1000 до 5000 представителей этого вида, потому что они подвергали себя постоянной опасности своим исследовательским поведением на горнолыжных курортах, автостоянках и мусорных свалках. В горной деревушке Маунт-Крук на свалке был найден мертвый кеа, которого сгубило умение открывать крышки мусорных баков. Причина смерти? В его желудке было обнаружено 20 г темной жидкости. Он отравился метилксантинами, содержащимися в темном шоколаде.
Как видите, любопытство может быть довольно опасным качеством. Поведение, направленное на поиск и апробирование альтернативных видов корма и мест гнездования, может приносить пользу домовым воробьям, когда те осваивают новую, незнакомую среду. «Употребление в пищу новых (и, возможно, опасных) продуктов увеличивает риски, включая риск отравления и инфицирования, — говорит Линн Мартин. — Но эти смелые и пытливые первооткрыватели прокладывают путь для остальной популяции». Когда же птицы осваиваются на новом месте, они меняют свою кормовую стратегию и стараются отдавать предпочтение только известной еде.
Очень выгодно иметь в своей популяции широкое разнообразие индивидуальных характеров — как рискованных смельчаков, готовых исследовать и осваивать новое, так и более осторожных консерваторов.
ИТАК, ВОТ РЕЦЕПТ УСПЕХА домовых воробьев:
• открытость новизне;
• изобретательский дух;
• смелость;
• и, возможно, склонность тусоваться смешанными бандами.
Добавьте к этому непритязательность к условиям проживания и способность выводить птенцов по несколько раз за сезон размножения, и вы поймете, почему воробьи захватили весь мир. (Такая репродуктивная стратегия, называемая минимизацией рисков, позволяет снизить негативное влияние неудачных попыток размножения на выживаемость популяции, что, по словам Даниэля Соля, «особенно важно в городских условиях, где репродуктивные риски особенно высоки».) Смешайте всё это, и вы получите птицу, обладающую непревзойденной способностью к адаптации, которая может легко переключаться на новые виды пищи, кормодобывательные стратегии и необычные места гнездования. Это тоже своего рода талант. Как сказал — нет, не Дарвин, а Эйнштейн — «интеллект измеряется способностью к изменению».