А с каких незапамятных времен? Вот тут снова можно подумать о возможности сопоставления с индоарийской народной мелкой скульптурой. Материалы наших археологических раскопок дают нам очень древние образцы обожженных глиняных фигурок. Но раскраска на них, как правило, не сохранилась, да и доходят они до нас обычно в осколках и обломках, не подвергавшиеся обжигу и совсем рассыпались, растворились в земле, и мы уже никогда не узнаем, какими они были.
В поисках подтверждения их древности взглянем еще раз в сторону Индии. В этой «стране устойчивых традиций» нерушимо дошло до современности мастерство народных ремесленников из глубины тысячелетий. От прадеда к деду, от деда к отцу – сыну – внуку – правнуку век за веком передавалось умение работать, знание и навыки производства. И несмотря на естественноисторический рост производительных сил, эти навыки во многом сохранились, как у славян, почти в неизменном виде. Да ведь это же частично можно наблюдать и в нашей стране – какая-нибудь каргопольская бабуля изготовляет, «печет» своих бычков или кентавров (которых она называет «полканами») из глины и окрашивает их так, как это делали – в течение скольких веков? – ее прапрапредки. И это вполне совмещается с таким занятием высоких специалистов, как запуск космических ракет.
В Индии, где из-за сложившегося в глубокой древности кастового строя, когда внутри каждой касты именно профессия должна была нерушимо передаваться от поколения к поколению, эта живучесть производственных традиций оказалась особенно прочной. Поэтому-то мы и можем там встретиться сейчас с фигурками, пришедшими из той эпохи, когда арьи жили бок о бок с предками славян и культура обеих общностей племен объединялась многими общими чертами.
Следы былой близости выявляются и в других традициях, прослеживаемых в материалах и духовной культуре. Неоднократно уже публиковались данные о сходстве мотивов вышивки, издревле повторяемых при изготовлении носильных вещей, и орнаментов, встречающихся в ювелирных украшениях, в резном деревянном убранстве домов, в росписи посуды и т. п. Эти мотивы не случайны – им приписывалось магическо-заклинательное значение, они посвящались природным явлениям, служили знаковыми системами для общения с силами, неподвластными воле человека, и играли роль оберегов от неблагоприятных воздействий на дела, здоровье и жизнь.
Немалый интерес привлекают и взаимные сопоставления фольклорных произведений, и их отображения в художественной литературе.
Насколько нам известно, в трудах исследователей фольклора не было уделено должного внимания сопоставлению сюжетов таких поэм, как «Руслан и Людмила» и «Рамаяна» – великий памятник индийского эпоса, переведенный в Индии с эпического санскрита на языки многих народов этой страны и ставший также известным со второй половины XIX и в начале XX века и в Европе. А ведь схождения здесь не малые, и главное – почти совпадают и содержание поэм и качества, приписываемые их героям – как положительным, так и отрицательным.
Всмотримся в эти моменты. И Руслан, и Рама, славившиеся своими подвигами, вышли победителями из соревнования с другими витязями, претендовавшими на руку прекрасных и высокородных невест. Оба героя обрели юных супруг, но при начале расцвета своего семейного счастья лишились их (Руслан сразу после свадьбы, а Рама по прошествии некоторого времени). Обе юные супруги были хитростью и силой изъяты из объятий своих мужей: демонические персонажи Черномор и Равана похитили их. Оба демона уносят похищаемых красавиц по воздуху: Черномор летает на своей волшебной бороде, а Равана – на воздушной колеснице. Ни одна из жен не поддается на уговоры и соблазны похитителей. Демоны помещают и ту, и другую в одинаковые условия – в волшебные сады незнакомой местности (одну на горах, а другую на океаническом острове), в сады, долженствующие очаровать их дивными ароматами и неописуемой красотой. Но обе в тоске и печали ждут мужей, твердо веря, что они одолеют злые чары и спасут своих любимых. И наконец верные и храбрые мужья, переборов множество трудностей и препятствий, побеждают демонов в жесточайшей схватке и, освободив милых жен, возвращаются с ними в свои столицы.
Казалось бы, Пушкин основал свою поэму на канве «Рамаяны», воспользовавшись так называемым странствующим сюжетом. Но почему мы не встречаем ее и в других произведениях русской литературы, где столь же близко изложен этот сюжет? Можно предположить, что в каких-нибудь не опубликованных произведениях нашего фольклора могло сохраниться предание о «полетном похищении» жен – тем более что, во-первых, в древности была распространена форма брака-похищения, и оскорбленные претенденты на любовь избранных ими красавиц вполне могли усматривать в удачливых похитителях черты союзников демонических сил, во-вторых, полеты разных персонажей сказок – то на птицах, то на коврах-самолетах, то на волшебных конях – упоминаются и описываются во множестве сюжетов. Следует признать, что отдельные элементы содержания обеих указанных поэм вполне могли войти в ткань преданий и сказок многих народов, но такое почти полное совпадение выявляется, пожалуй, только в этих двух произведениях. Следует ли нам исключать мысль о том, что и это сходство может быть связано со следами древнейшей культурной близости?
Не выявлено, где и когда слагался изначальный стержень содержания «Рамаяны». Известно, что эта поэма, текст которой окончательно определился уже на землях Индии, по своей, как бы мы сказали, «идеологической» направленности стала соотноситься с темой борьбы воинов-арьев с воинами местных доарийских народов, которым арьи и приписывали демонические черты и качества (что нашло свое отражение во многих произведениях древнеиндийской литературы). Но – не древнее ли этот сюжет?
38. КУЛЬТУРА БЕССМЕРТНА
В завершении этой небольшой книги рассказов об Индии следует сказать что-то главное, такое, что как бы послужит итогом впечатлений, как бы обобщит весь многогранник увиденного и услышанного, поможет хотя бы наметить контур столь многих разнообразных проявлений жизни и быта людей этой такой далекой от нас страны, все еще очень далекой, несмотря на отдельные доходящие до нас сведения о ее успехах и достижениях, о том видном месте, которое она стала занимать в современном мире.
Хочешь слить впечатления воедино, а они разлетаются, как сверкающие брызги, превращаясь в воспоминания о самых разных людях, встречах, зрелищах, и когда начинаешь всматриваться, пытаясь собрать их в некую систему, то постоянно получается, как мне кажется, один и тот же результат, настойчиво напоминающий многоцветный сверкающий шар, в котором все пронизано обобщающим, одинаковым для каждой искры оттенком. Вот этот искрящийся результат и всплывает перед внутренним взором каждый раз, когда я пытаюсь понять, что я могу назвать общим для всего обилия впечатлений, подаренного мне несколькими годами пребывания в Индии.
И хочется взять на себя смелость назвать все это бессмертием индийской культуры. Той культуры, которая, сложившись в течение неведомого для нас числа тысячелетий, окрасила своими проявлениями каждую черту религиозного, правового, бытового и творческого поведения каждого индийца. На первый взгляд все там такие разные, но присмотревшись видишь, что всем присущи равнозначные черты. Определяющие главное – миропонимание, одинаковость миропонимания, свойственная всем индусам. Та одинаковость, которая породит взаимное понимание, скажем, в разговоре члена правительства с любым уличным мальчишкой, причем, добавлю, с неграмотным мальчишкой.
Мне не раз приходилось быть свидетельницей собеседований подобного рода, или близких к этому, и происходили эти эпизоды обычно случайно, и в роли такого мальчишки выступал то слуга, то кули, то рикша или водитель машины, но каждый раз на мой вопрос об увиденном где-либо изображении какого-либо божества или героя эпоса, о храме или странном облике встреченного отшельника, об отправлении какого-нибудь ритуала и т. п. я получала идентичный ответ от разных собеседников, порой совсем случайно вступавших во взаимный наш разговор. Я начинала постепенно понимать, что каждое явление традиционной культуры становится здесь с детства всем без исключения известным и более того – родственно близким и высоко ценимым. И даже когда власти начинают проводить борьбу с приверженностью к древним обычаям, которые считаются вредными и ненужными, каждый все же может рассказать о сути этих обычаев и с какими мифами они связаны. А что не вредное, с тем и не борются. Так, однажды супруга члена парламента подробно разъяснила мне суть условных заклинательных узоров, наносимых, по обязательной традиции, женщинами каждой семьи на пол или на стену дома, или на землю перед входом в дом. Она утверждала, что «без этого нельзя». И я много раз видела эти узоры и в городских и в деревенских домах, и уж, конечно, повсюду в дни праздников. Женщины – носительницы этих тайных знаний – все и по всей стране хранят в своей памяти все то, «без чего нельзя», и из их числа рождаются сотни тысяч создательниц традиционных картинок и узоров, равно как и мастерицы проведения древнейших ритуалов и церемоний.
Я не могу ничего сказать о мере приверженности членов других религиозных общин к своим традициям, но изучая индуизм, естественно, уделяла главное внимание жизни и традициям индусов, хотя выше описала и джайнов и разные группы сикхов. Это все Индия, и все там придерживаются своих правил жизни, продиктованных предписаниями давних традиций. Нельзя, конечно, думать, что все, некогда высоко ценимое в древности или в Средневековье, незыблемо сохраняется и в наши дни, но многое, как бы в целом сближающее народ, сохраняется в его устном творчестве, в его памяти.
Вот это и есть бессмертие культуры. И происходящее иногда отмирание ее отдельных кристаллов мало сказывается на ее жизненной цельности, на том, что народ несет и хранит ее в глубинах своего существа, проявляя на каждом шагу свою к ней приверженность и бескорыстную любовь.