родкой. Узнали о нем и царские ищейки. Три года выслеживали они Джорова и не могли выследить. В конце концов им удалось арестовать его и выслать в далекий Красноярский край. Но и в ссылке Джоров продолжал вести работу среди поселенцев. А когда произошла революция, он становится одним из активных участников борьбы за Советскую власть в Красноярске, его избирают членом горкома партии. Но Джоров недолго остается в Сибири — его направляют на Кавказ, потом — в Поволжье. Здесь он формирует интернациональный отряд и вместе с ним идет на помощь большевикам Дагестана…
Говоря о болгарах, сражавшихся за Советскую власть, за революцию, как не вспомнить Спаса Спасова, его друзей и единомышленников Ивана Тотова и Щерю Тодинова, Митрушу Горчинова, Христо Сакакушева и других — тех, кого в апреле 1919 года судили в Софии и приговорили одних к смертной казни, других к каторге и тюремному заключению. Они спокойно выслушали приговор, и, когда судья кончил читать, все двадцать человек осужденных, взявшись за руки, запели «Интернационал».
Нет, они не жалели о том, что сделали. Ни на мгновение не усомнились они в правильности своего решения. И привелись им начать все сначала, поступили бы так же, как поступили летом 1918 года, когда крейсер «Надежда», принадлежавший союзнице Германии — Болгарии, прибыл в оккупированный немцами Севастополь для ремонта.
Командование крейсера и немецкие оккупационные власти сделали все, чтоб оградить болгарских моряков от влияния севастопольцев. Но на «Надежде» имелась революционная организация, и болгарские моряки быстро сблизились с подпольщиками Севастополя. Почувствовав это, командование крейсера вывезло команду из Севастополя, оставив лишь 20 матросов и несколько офицеров. В это время в Германии началась революция и немецкие части срочно покинули Крым. Вместо них появились французы. Командиру крейсера Стателову было все равно кому служить — немцам или французам, лишь бы бороться против большевиков. Но совсем иначе считали болгарские матросы — они создали на крейсере Военно-революционный комитет и вместо французского флага, как это было им приказано, подняли национальный флаг Болгарии.
Крейсер «Надежда» отказался воевать против Советской России. Но он стоял в порту в окружении английских и французских военных судов. Пробиться в открытое море было невозможно. Тогда моряки по совету крымских большевиков решили покинуть корабль и пробираться к партизанам, действовавшим в горах Крыма. Но сделать этого не успели — были окружены и арестованы.
Их доставили в Варну, а затем под усиленным конвоем— в тюрьму. И вот суд. И приговор…
Друзья организовали побег приговоренному к смерти Спасову. Он бежал за границу, но и там продолжал бороться. Бороться за свободу, за Болгарию, в которую смог вернуться только через четверть века.
…Наш автобус мчался по берегу моря, Черного моря, которое омывает и берега России и берега Болгарии. Наверное, в эти минуты мой спутник думал об этом. Он оторвал взгляд от окна, посмотрел на меня и улыбнулся.
И я вспомнил, что недавно меня познакомили в Бургасе с болгарином, который, вот так же улыбнувшись, с гордостью сообщил мне сразу же, что мальчишкой был знаком с генералом Ватутиным. И пояснил: когда Советская Армия вошла в Болгарию, он указывал передовым частям дорогу. И его поблагодарил «сам Ватутин». И еще я вспомнил улыбку: в Софии древний старик, увидев, что я осматриваю памятник русским воинам, погибшим в боях за освобождение Болгарии и турецкого господства, подошел ко мне и сказал, указывая на памятник:
— Освободители. — И добавил: — Другари, братушки.
Моему спутнику надо было выходить. Он постучал в стекло шоферской кабины, подхватил корзину и протянул мне руку:
— Всего самого лучшего, братушка, — сказал он, тщательно выговаривая русские слова.
— Всичко най-хубаво, — ответил я по-болгарски. — Всичко най-хубаво, другарь!
Может быть, я произнес эти слова не точно, но я знал: он поймет, что я желаю ему, другу, всего самого хорошего.
М. Антонов
«МЫ ЕСТЬ БОЙЦЫКРАСНОЙ АРМИИ»
НЕМЦЫ, АВСТРИЙЦЫ
Это произошло во время Великой Отечественной войны. Наши части с боями продвигались по территории Германии. В районе одного небольшого немецкого городка фашистская дивизия была полностью разгромлена, большинство гитлеровцев сдались в плен. По донесениям разведки, в городе вражеских солдат не осталось. И вдруг, когда наша передовая часть входила в город, на дороге показалась колонна людей. Люди медленно двигались навстречу советским бойцам. Конечно, это не контратака гитлеровцев — их тут уже нет, да и в контратаку так не ходят. Но кто же это? Кто эти люди, идущие навстречу?
Колонна медленно приближалась. И когда можно было уже разглядеть людей, идущих в колонне, стало ясно: это жители города вышли встречать советских солдат. Так уже случалось не раз — жители многих немецких городов, которым давно стал ненавистен фашистский режим, навязанный Гитлером немецкому народу, выходили навстречу Советской Армии. Но сейчас это было не совсем обычное шествие — внимание советских бойцов и командиров привлекли несколько человек; они шли впереди остальных, а один — высокий, худой — нес красное знамя. На груди тех, кто шел за ним, были необычные большие значки, похожие на ордена.
Немцы приближались. И вдруг командир батальона бросился к ним. Он внимательно вглядывался в лица, будто ища среди этих немцев знакомых. Потом он первый крепко пожал руку знаменосцу и его товарищам. А те, не скрывая катившихся по морщинистым щекам слез, что-то быстро и взволнованно говорили. Сначала ничего нельзя было понять. Тогда знаменосец поднял руку и сказал по-русски с сильным акцентом:
— Мы есть бойцы Красной Армии. Мы есть участники гражданской войны в Советской России.
Четверть века хранили они как самое дорогое нагрудные значки красноармейцев. В годы гитлеровского режима за это грозила смерть. Но немецкие интернационалисты даже под страхом смерти не захотели расстаться со значками.
Эту историю рассказал мне офицер — свидетель встречи. К сожалению, он не запомнил фамилий бывших немецких интернационалистов. Погиб в бою за Берлин и командир батальона — участник гражданской войны, сражавшийся бок о бок с интернационалистами.
Фамилии этих людей сейчас установить трудно. Да и живы ли они? Ведь прошло четверть века.
Но, несомненно, еще живы некоторые участники интернациональных полков и батальонов — они живут и в Германии и в Советском Союзе. Они скромные люди, они мало рассказывали и рассказывают о себе. И отчасти поэтому мы знаем о них и их товарищах гораздо меньше, чем хотелось бы и чем нужно было бы знать.
Немцы и австрийцы, проведшие месяцы в мрачных окопах империалистической войны, за колючей проволокой, в сырых бараках в лагерях военнопленных, получили в 1917 году возможность уехать на родину. Но…
«Как один человек станьте на защиту святого дела революции и направьте ваше оружие против палачей свободы!»
Это сказал бывший рядовой солдат — немецкий военнопленный, выступая на митинге военнопленных в Твери. К сожалению, мы не знаем его имени, не знаем, дожил ли он до окончания гражданской войны или пал смертью храбрых на фронте. Может быть, в составе 1-го интернационального добровольческого отряда, половину которого составляли немцы, он уже 26 февраля 1918 года выступил на фронт.
В эти дни кайзеровская армия нарушила перемирие и двинула свои полчища на Советскую Россию. В эти дни сотни честных немцев и австрийцев вступили в ряды Красной Армии. На знамени 1-го интернационального отряда было написано: «Русская революция — наша революция, наша надежда».
С самого начала гражданской войны немецкие и австрийские интернационалисты сражались на фронтах — участвовали в обороне Ростова и в боях под Бахмачем, вступали в ряды Красной гвардии Иркутска и Томска, Красноярска и Хабаровска.
О, как ненавидели кайзеровские власти своих соотечественников, вставших под знамена революции! Каким издевательствам и мучениям подвергли они в Киеве 25 немецких интернационалистов, попавших к ним в плен. Так же поступили они и с немецкими солдатами, обвиненными в большевизме в Полтаве, — прежде чем расстрелять, они пытали и мучали их.
Но ни мучения, ни смерть не могли запугать немецких интернационалистов,
«Мы признаем русскую Октябрьскую революцию идеалом, следовать за которым является долгом каждого классово сознательного пролетария», — писали немецкие интернационалисты. И их слова не расходились с делом — в Пензе и Астрахани, в Самаре и Воронеже, в Нижнем Новгороде и Саратове, Казани и Симбирске, в Муроме и Орле, Арзамасе и во многих других городах вступали в Красную Армию немецкие и австрийские военнопленные. Они образовали немецкие революционные отряды, они вливались в интернациональные дивизии, полки, батальоны.
Заключая мирный договор, кайзеровское правительство Германии потребовало реформировать немецкие интернациональные части. Но интернационалисты не захотели складывать оружие — многие принимали советское подданство, чтобы иметь право с оружием в руках отстаивать свою вторую родину.
Тогда буржуазные газеты капиталистических стран подняли крик, что немецких и австрийских солдат заставляют насильно воевать на стороне красных, что их морят голодом, грозят каторгой.
«Жалкие лгуны!
Неужели вы думаете, что русский пролетариат прибегает к таким способам формирования Красной Армии, а иностранный пролетариат при таких условиях идет на службу?
Вот я как иностранный рабочий, который во время великого октябрьского переворота еще был в России, в плену, довожу до вашего сведения, что со мной около 4 тысяч бывших военнопленных из одного лагеря поступили добровольно в ряды Красной Армии… И это было везде в России… Мы… сражаемся в рядах Красной
Армии за идеалы пролетариата, за идею коммунизма, и никто в Советской России не обещал нам золотых гор.