Да вроде бы все в порядке. Я решаю действовать аккуратно – кажется, в данный момент Пенни находится в шатком эмоциональном состоянии из-за всей этой тошноты и газов.
– Что-то не так? Я не те тарелки взял?
– Не те тарелки? – спрашивает она пронзительным голосом. – Нет, с тарелками все в порядке, Илай. Ты, черт возьми, сделал мне завтрак? Ты хоть представляешь, как я себя от этого чувствую?
Э-э-э…
На помощь, я ничего не понимаю.
Я облизываю губы, прежде чем осторожно произнести:
– Гм, плохо?
– С какой это стати мне должно быть из-за этого плохо? – На глазах у нее наворачиваются слезы. – Ты сделал мне завтрак! Это мило с твоей стороны.
Так значит, никакой проблемы нет?
Но при этом она плачет?
Все это заставляет меня съежиться от неловкости. Я не люблю, когда женщины плачут. Я не знаю, как себя вести. Похлопать ее по спине и сказать: «Ну, ну, все будет хорошо»? Молча ее обнять? Дать ей салфетку, чтобы она высморкалась? Что должен делать мужчина в такой ситуации? Мы стремительно перешли от пуканья к слезам, и все потому, что я сделал ей завтрак. Это выше моего понимания.
Я решаю не спешить.
– Я подумал, что раз тренировка у меня только в десять утра, а у тебя выходной, было бы здорово позавтракать вместе. Надеюсь, ты не против. Слушай, если ты хочешь, чтобы я посидел на балконе, то это не проблема.
Пенни кивает.
– Да, ты здорово придумал. – По ее лицу текут слезы. – Очень здорово. И вот она я, уродливое подобие человека, рассказываю тебе о своем пуканье и о докторе Большие Мускулы.
Есть! Она сама его упомянула. Вот мой шанс.
Конечно, сейчас не лучшее время поднимать этот вопрос, учитывая, как круто вдруг повернулась наша беседа, но я просто умираю от любопытства.
– О мускулах какого именно размера идет речь? – спрашиваю я, стараясь придать своему голосу веселые нотки.
Она идет на кухню, берет салфетку и вытирает глаза.
– Я сказала, что я уродливое подобие человека, и это все, что ты хочешь узнать? Насколько у меня накачанный доктор?
Что-то происходит. Что-то, к чему я вряд ли готов морально. Судя по тому, что я видел в кино и по телевизору, профессионалы называют это «гормонами». Перепады настроения. Слезы из-за, казалось бы, совершенно пустячной причины. Я бы поставил именно на это.
Жалко, что не существует никакой инструкции, которая позволила бы мне разобраться, что делать с этими ее гормонами.
– Ты вовсе не уродливая. Вообще-то… – Я изучаю ее взглядом. – Вообще-то по утрам ты довольно хорошенькая.
Она отнимает салфетку от глаз и смотрит на меня взглядом, способным прожечь насквозь.
– А ночью я не хорошенькая?
Вот черт.
– Что? Нет. Очень даже хорошенькая.
Она снова промокает глаза.
– Но ты же сказал, что только утром.
Господи боже. По моей спине начинают стекать струйки пота. Соберись, Хорнсби.
– Ну, просто не все могут проснуться и сразу же быть такими красивыми, как ты. Особенно если учитывать, что тебя так долго тошнило. Кто бы мог подумать, что можно сидеть в обнимку с унитазом и все еще быть красивой… А у тебя получается! Ты всегда очень хорошенькая.
Так, ну этого должно хватить.
– Это был комплимент?
Ну, задумывалось именно так.
Очевидно, комплимент не очень удался.
– Вообще-то, да, но судя по гримасе отвращения на лице, предполагаю, что ты восприняла это иначе. Ладно, давай так. На случай, если ты почему-то в этом сомневаешься: я думаю, ты очень красивая и милая. Где бы ты ни была и чем бы ни занималась, ты всегда красива. Я не думаю, что ты хоть сколько-нибудь уродлива или делаешь что-то жалкое и уродливое. Не говоря уже о том, что все пукают, это абсолютно естественное явление, и если бы ты не пукала, вот это точно было бы странно и пугающе. Так что поздравляю с тем, что ты так удачно назвала «метеоризмом». Молодец. – Я поднимаю палец вверх. – А теперь, я надеюсь, ты составишь мне компанию за завтраком. Я взял булочки с корицей, потому что ты их очень любишь.
Пенни смотрит на стол, затем снова на меня, и по ее щекам снова текут слезы. Пожалуйста, пусть это будут слезы счастья. Я так напряжен, что не уверен, как долго я еще это вынесу.
– Прости. – Она вытирает глаза. Господи боже, спасибо тебе. – Просто я так странно себя чувствую. Не понимаю, как контролировать свои эмоции.
Ну, по крайней мере, она это признает.
– Все в порядке. Не нужно извиняться. – Я подхожу к столу и отодвигаю для нее стул. – Садись, а я принесу тебе что-нибудь попить. Кофе или чай?
Чем быстрее мы оставим в прошлом весь этот ужасный разговор, тем лучше.
– Просто воды. – Она садится и придвигает стул. Я быстро наполняю стакан водой и ставлю его перед ней, сажусь рядом.
– Увы, булочки не из «Денверской кондитерской», – говорю я. – Но пока сойдут и эти. Они довольно вкусные. И влажные внутри, что самое главное.
Она разламывает булочку с корицей пополам, подносит кусочек ко рту и откусывает. Затем она медленно закрывает глаза и со стоном откидывается на спинку стула.
– Очень вкусно.
Ну, это, гм… Это интересное зрелище.
Стон.
Расслабленная поза.
Как будто она только что испытала оргазм прямо у меня на глазах, и единственная моя заслуга в том, что я купил ей булочку с корицей.
Не хочу показаться гребаным извращенцем – а я знаю, именно так я и выгляжу, – но слушая ее стоны, я тут же вспоминаю свой день рождения, ту ночь, когда она извивалась, сидя на мне верхом… А потом мы поменяли позу.
Трудно не думать об этой ночи, особенно если учитывать, что это лучшая ночь, которая у меня была.
Не знаю почему: то ли потому, что я так долго ее хотел, то ли потому, что это был мой день рождения… или же просто потому, что это была именно она. Как бы то ни было, сейчас, когда она сидит рядом в плотно запахнутом халате, я снова чувствую, что хочу ее.
– Ты собираешься есть свою булочку с корицей? – спрашивает Пенни, выводя меня из задумчивости.
– Да-да, конечно, – отвечаю я, вонзая вилку в булочку. – Итак, какие у тебя на сегодня планы?
– Наверное, почитаю, – отвечает она.
– Здорово. А что читаешь?
– Книгу о беременности. Знаешь, чтобы понимать, чего мне ждать.
– А, да. Хочешь, я ее тоже прочту?
Пенни решительно качает головой.
– Я бы предпочла, чтобы ты не знал, что происходит с моим телом. Считай меня старомодной, но я хочу оставить это своим секретом.
– Возможно, это помогло бы мне лучше понять некоторые моменты… вроде того, что произошло сегодня утром.
Она откусывает от своей булочки с корицей, и на пальце остается капля глазури, которую она тут же слизывает. Словно чертов извращенец – которым я, по всей видимости, и являюсь, – я пристально наблюдаю за тем, как она облизывает свой палец, мысленно представляя на его месте свой член.
– Я дам тебе краткие пояснения, – начинает она. – В первом триместре я буду эмоционально подавлена. Гормоны будут творить, что им вздумается, и поэтому в одну секунды я могу истерически хохотать, а в другую – плакать навзрыд. Просто знай, что всему виной ребенок внутри, который контролирует каждое мое движение.
Я усмехаюсь.
– Еще предполагается, что в течение первого триместра я буду чувствовать себя неважно. Смотри, это у нас уже есть. – Она ставит в воздухе галочку. – Кроме того, предполагается, что у меня будет сильная изжога, вздутие живота, и, как ты уже мог догадаться, я буду много пукать. В общем, тебя ждет сплошное счастье. И меня тоже.
– Ну, мы можем что-нибудь придумать. Хочешь, сделаем специальную зону для пуканья? Чтобы я заранее знал, что туда лучше не ходить?
Пенни смотрит на меня пустым взглядом. Что? Я подумал, что это неплохая идея. Но судя по тому, как ее нос сморщился от отвращения, Пенни со мной не согласна.
– Я лучше случайно пукну у тебя на глазах, чем буду ходить в специальную зону для пуканья, чтобы ты каждый раз понимал, чем я собираюсь заняться. Господи, это же унизительно. Как ты себе это представляешь? Я, значит, вхожу в специально огороженную зону в гостиной, к которой никто другой не осмеливается приблизиться… Господи, я даже закончить это предложение не могу. – Ее серьезный взгляд встречается с моим. – Никакой специальной зоны. Ни в коем случае. Ты меня понял?
– Понял. Никакой зоны. – Я поднимаю руки. – Это было совершенно бесполезное предложение, и я не должен был об этом говорить.
– Не преувеличивай. Я знаю, ты пытался быть милым, и я это ценю, но будет здорово, если мы просто оставим эту тему позади.
– Конечно, да, так и сделаем. У меня есть только один последний вопрос.
Невозмутимым тоном Пенни спрашивает:
– Это про доктора Большие Мускулы?
– Мне просто нужно знать, насколько они большие.
– Какой же ты надоедливый. – Она откусывает булочку. – Когда он стоит в профиль, его грудные мышцы торчат сантиметров на семь дальше подбородка.
– Семь сантиметров? – недоверчиво переспрашиваю я. – Серьезно? – я опускаю взгляд на свою грудь, а затем снова смотрю на Пенни. – А у меня грудные мышцы выступают дальше подбородка?
Она отпивает воды из стакана.
– Не так, как у доктора Большие Мускулы.
Пожав плечами, Пенни возвращается к булочке с корицей.
– А у мужчин могут гормоны зашкаливать? – спрашиваю я. – Потому что из-за доктора Большие Мускулы я теперь себя каким-то неполноценным чувствую.
Она драматично закатывает глаза.
– У него слишком маленькая голова для таких широких плеч. Просто комично маленькая. Поверь, тебе его мышцы не нужны. Ты идеален таким, какой есть.
Мои брови удивленно приподнимаются, и я подаюсь вперед, опираясь локтями о стол.
– Идеален, да? – Я двигаю бровями, и Пенни неодобрительно качает головой. – Давай-ка поподробнее.
– Ты само совершенство, Илай, но ты мог бы приложить усилие и научиться не храпеть во сне.
Я возмущенно выпрямляюсь.
– Я, черт побери, не храплю.
Пенни просто улыбается и снова пожимает плечами, сосредоточившись на булочке с корицей.