Слез становится только больше.
Я не могу их остановить. Не могу контролировать. Я даже не могу пообещать себе, что все будет в порядке. Я как будто потеряла всякую власть над своим телом.
– Мне стыдно, – говорю я. – Я не хочу перед тобой рыдать. Вот бы это все оказалось просто кошмаром.
– Тебе не стоит стыдиться. – Илай заключает меня в объятия. Он обхватывает меня за плечи своими сильными, теплыми руками, но я стою как вкопанная, не зная, можно ли мне прикоснуться к нему или нет. От него приятно пахнет. Вкусненько так. Не лучшее описание, но какое уж есть. Илай вкусненький.
Я знаю, что если обниму его в ответ, то, возможно, уже никогда не отпущу. Все это так страшно, так необычно, так сложно. Кажется, что я вот-вот растаю в его объятиях.
– Насколько я понимаю, все беременные плачут. По крайней мере, я об этом читал.
Это заставляет меня отстраниться от него минимум на полметра. Я вытираю щеки, чувствуя приближающуюся панику.
– Что ты там читал?
Мы смотрим друг на друга, и я вижу, что ему тоже не по себе.
– Э-э… Просто статью.
– Какую статью?
– Ну, знаешь, – он сглатывает. – Мне вроде как каждую неделю присылают новую, чтобы я знал, что ты чувствуешь и как тебе помочь. Не злись, я знаю, что ты просила меня ничего об этом не читать, но я не могу просто сидеть сложа руки. Я хочу понимать, через что ты проходишь. Это для меня полезно.
– Так значит, ты смотришь на меня и думаешь: «Она такая эмоциональная просто потому, что у нее гормоны не в порядке, ничего страшного»?
– Да, вроде того. По-моему, это лучше, чем если бы я думал, что ты законченная психопатка.
– Я что, выгляжу как психопатка? – спрашиваю я, тыкая себя пальцем в грудь.
Илай молчит, подыскивая правильные слова.
– Ты выглядишь как человек, который очень напуган и не до конца понимает, что с ним происходит. Так что я думаю, что нам на пользу то, что я занят самообразованием и могу тебе помочь.
Нет, ну вы только посмотрите. Он точно знает что сказать. Это… Это так мило.
Мои глаза снова наполняются слезами, и я начинаю всхлипывать.
– Я такая развалина, – говорю я, когда он обнимает меня. На этот раз я обхватываю его руками в ответ и прижимаюсь щекой к его черной рубашке, прекрасно понимая, что ему, вероятно, придется ее сменить. – Прости.
Его ладонь ложится мне на затылок.
– Не извиняйся. Все в порядке.
– У меня ничего не получается.
– Ты проходишь через тяжелое испытание. Все нормально. Я здесь именно для этого – чтобы помочь тебе.
Я смотрю на него снизу вверх.
– Так вот о каком Хорнсби говорила Винни.
Он насмешливо приподнимает брови.
– Ты это про что?
– Она сказала, что когда в прошлом году набрела на вашу хижину, ты с самого начала был очень добрым и внимательным парнем. Только благодаря тебе она не переживала, что останется с вами на ночь. Теперь и я это вижу.
– И каким парнем я был для тебя?
– Поначалу фривольным. Затем – настоящим альфа-самцом. Потому у нас и случился секс. Затем неловким. Стеснительным. Нервным. А теперь и добрым.
– Мне понадобилось время, чтобы раскрыться, – усмехается он. – Но теперь я буду таким всегда. – Он обнимает меня крепче. – Обещаю.
Кажется, мне очень повезло.
Глава 14
– Это не твои счастливые ботинки для игры с «Полярниками», – замечает Тейтерс, пока мы идем в раздевалку, чтобы подготовиться к игре.
– Я прекрасно об этом осведомлен.
– Ты что, пытаешься понизить наши шансы на победу?
– Мои ботинки выведены из строя.
– И что, черт возьми, это значит?
Я раздумываю, не рассказать ли ему обо всем, что случилось этим утром – начиная со рвоты и заканчивая ударом в пах, – но решаю, что не стоит рассказывать всем о проблемах Пенни. Ей и так очень неловко. Последнее, что ей нужно – это чтобы остальные «Агитаторы» узнали, что происходит.
– Не беспокойся об этом. – Я легонько пихаю его плечом. – Ты готов к сегодняшней игре?
– А когда это я был не готов?
– Да вот совсем недавно. Ты очень плохо играл.
– Кто бы говорил. Ты сам-то в последнее время не блистаешь.
– У меня сейчас сложный период жизни, – оправдываюсь я.
– Ага. Вот только ты не единственный.
– О чем ты? – спрашиваю я. Позади нас разносится звук шагов.
– Подождите, ребята! – Поузи догоняет нас. Я оборачиваюсь, и он пихает мне в руки пакет мармеладных мишек. – Вот, держи. Твои счастливые мишки. Обязательно съешь перед игрой. – Он кидает взгляд вниз. – Эй, это неправильные ботинки.
Я издаю стон.
– Знаю я. Хватит о ботинках, ладно?
– Да что случилось? – спрашивает Поузи, поднимая руки.
– По-видимому, его ботинки вышли из строя, – предполагает Тейтерс.
– И, по-видимому, Тейтерс сейчас проходит через какой-то эмоционально сложный период жизни.
– Да, проблемы с Сарой, я знаю, – выпаливает Поузи и морщится, когда встречает взгляд Тейтерса. – То есть… Понятия не имею, о чем ты.
Я останавливаюсь посреди коридора и поворачиваюсь к Тейтерсу.
– Вы что, снова встречаетесь?
– Вчера точно виделись… – Поузи замолкает под убийственным взглядом Тейтерса. – Знаете что, ребята… Пожалуй, побегу-ка я дальше. Ноги разомну. – И он спешно нас покидает.
– Не хочу ничего слышать, – возобновляет шаг Тейтерс.
– Чувак, да она тебе голову морочит.
– Ты этого не знаешь, – отрезает он. – Ты вообще не знаешь, о чем мы разговаривали.
– И о чем вы разговаривали? – спрашиваю я.
– Не лезь в мою личную жизнь. Иди со своими проблемами лучше разберись – например, с беременной от тебя сестрой Пэйси.
Прежде чем я успеваю его остановить, он разворачивается и быстро уходит.
Что за черт? Почему он мне ничего не рассказал? Он же всегда мне все рассказывает. Что изменилось?
Стоя в коридоре с пакетом мармеладных мишек в руках, я осознаю, что мне не очень хочется идти в раздевалку – особенно после этого восхитительного разговора. Так что вместо этого я направляюсь к кабинетам, чтобы еще раз проверить, как там Пенни. В конце концов, когда начнется матч, времени на это у меня уже не будет.
– Удачи тебе сегодня, – бросает кто-то мне в спину. К сожалению, я не знаю по именам всех ребят, работающих с командой, – в этой части здания я бываю нечасто. Я просто стукаюсь кулаком с окликнувшим меня парнем и иду дальше.
– Отлично выглядишь, – говорит парень из отдела маркетинга. – Эй, а где твои счастливые ботинки?
Итак, никакого больше тщательно продуманного гардероба. В долгосрочной перспективе это создает лишние проблемы.
– Испачкал, – говорю я. – Но и эти ботинки вполне сойдут. – Я неловко подмигиваю в ответ, потому что не знаю, как еще реагировать, и сворачиваю направо в коридор, ведущий к кабинету Пенни.
Оказавшись у двери в кабинет, я вежливо стучу, прежде чем войти внутрь, и тут же останавливаюсь как вкопанный, когда замечаю еще одного мужчину.
И не просто какого-то мужчину… Реми Гаспера.
Какого, собственно, черта?
– Гаспер, – произношу я, выпрямляясь во весь рост. – Какого черта ты тут забыл?
Он встает со стула и застегивает пиджак.
– Зашел поздороваться со старой подругой, – отвечает он со своей вечной раздражающей ухмылкой. – Я тоже рад тебя видеть, Хорнсби.
Пенни встает с взволнованным лицом, и это отвлекает меня от желания вышвырнуть Гаспера прямо через стеклянную дверь.
– Ну, раз ты поздоровался, то теперь можешь идти.
Он ухмыляется еще шире, а затем обходит стол, заключает Пенни в объятия и целует в макушку.
– Подумай насчет ужина, ладно? Я бы хотел еще немного пообщаться.
Ну уж нет, никаких ужинов. Только через мой гребаный труп.
Он отпускает Пенни и идет к выходу, толкая меня плечом.
– Смотрю, ты по-прежнему веришь, что мармеладные мишки принесут тебе удачу. Уморительно. Увидимся на льду. – И он выходит, прикрыв за собой дверь.
– Привет, Илай…
– Откуда, черт возьми, ты его знаешь?
В глазах Пенни появляется беспокойство.
– Ты о чем? Мы с ним вместе росли. Он был хорошим другом Пэйси. Они долго играли в одной команде.
Да, возможно, что-то такое я припоминаю. Пэйси никогда особо не говорил о Гаспере, потому что знает, как сильно мы все его ненавидим – между прочим, по веской причине. Если бы он только знал, что это из-за Гаспера меня не было рядом с Холденом… Полагаю, после этого Пэйси больше не захочет с ним дружить.
– Между вами что-то есть? – спрашиваю я.
– Ты серьезно? Илай, я только сегодня утром сказала, что у меня нет на это ни времени, ни сил. Ты можешь это понять? И вообще, какое тебе дело? Мы с тобой не встречаемся. Ты не имеешь на меня никаких прав.
– Я не хочу, чтобы этот ублюдок ошивался рядом с моим ребенком.
– Твоим? – спрашивает она, складывая руки на груди.
– Нашим ребенком, – поправляюсь я. – Он дерьмовый человек.
– Вовсе нет, – защищается она, что, конечно, заставляет меня разозлиться только больше. – Ты его вообще знаешь?
– Да, черт возьми. Он по меньшей мере трем парням из нашей команды врезал клюшкой по коленной чашечке. Он грязно играет и готов на все, чтобы победить, даже если это оборвет чужую карьеру. И ты с ним еще дружишь?
– Да, он агрессивно играет, но он не пытается кого-то специально покалечить.
– Ты его еще защищать будешь? – взмахиваю я руками – в одной из которых, кстати, я все еще сжимаю дурацкий пакет мармеладных мишек.
– А ты будешь орать на меня в моем же кабинете? – спрашивает она.
Опуская руки, я делаю глубокий вдох.
– Тебе не следует с ним общаться, и ты совершенно точно не пойдешь с ним на ужин.
– Прошу прощения? Ты мне сейчас указываешь, что я должна делать, а что нет?
– Я пытаюсь тебя вразумить.
Глаза Пенни загораются огнем, и я сразу понимаю, что зря это сказал.
– Мне не нужно, чтобы меня кто-то вразумлял, – цедит она сквозь стиснутые зубы. – Я знаю Реми. Ты видишь его только во время матча. А я знаю, какой он в реальной жизни. Он – хороший человек. На протяжении многих лет он помогал нашей семье. Вместе с Пэйси он участвовал в благотворительности и многое сделал для нашего родного города. Да, на льду он может быть чересчур воинственным, но это не определяет его как человека.