Что ж, очевидно, где я буду спать сегодня ночью.
Просто замечательно. Я вспоминаю, что я сказал Пенни сегодня утром.
«То, как ты ведешь себя на льду, напрямую зависит от того, какой ты человек». И тут же набросился на ее друга.
Да, нехорошо вышло.
Я ставлю свою сумку в прихожей и подхожу к дивану. Откидываю подушку в сторону, разворачиваю одеяло и бросаю его на диван. Когда моя «постель» готова, я направляюсь к спальне, чтобы воспользоваться ванной. Тут я и замечаю полоску света под дверью.
Пенни не спит.
Расстегивая на ходу пиджак, я подхожу к двери спальни и медленно поворачиваю ручку, морщась от волнения. Вдруг замок окажется заперт? Но нет – ручка поддается, и я слегка приоткрываю дверь, чтобы заглянуть внутрь. Пенни лежит в постели и читает книгу при свете настольной лампы.
Я распахиваю дверь пошире и делаю шаг внутрь.
– Привет, – говорю я, снимая пиджак.
– Ты видел одеяло и подушку? – спрашивает Пенни. не отрывая взгляд от книги.
– Да, я отлично уловил твой намек. Я только почищу зубы и переоденусь, а потом не буду мозолить тебе глаза.
Я подхожу к шкафу и раздеваюсь до трусов – их я недавно поменял после того, как сходил в душ. Натянув шорты, я направляюсь в ванную. Я ловлю на себе взгляд Пенни, а потому останавливаюсь и говорю:
– Вообще-то, он наговорил о тебе кучу гадостей. Вот почему я его ударил.
– Мне плевать, что он там говорил, – парирует она. – Ты что, думаешь, я хочу, чтобы наш ребенок видел такое?
Я останавливаюсь у самого порога в ванную и разворачиваюсь к ней.
– Ты же в курсе, что я играю в хоккей? Это нормально для хоккея. И твой брат тоже дрался.
– Мой брат прекрасно знает, насколько мне это не понравилось. Я не хочу, чтобы наш ребенок считал, что это нормально – бить кого-то, если тебе так захотелось. Как, по-твоему, мне объяснять это нашему сыну или дочери? «А, ну это просто хоккей, ничего страшного»?
– Он говорил о твоих сиськах, – отвечаю я. – Что мне, черт возьми, надо было делать?
– Не обращать на него внимания! – кричит она. – Гаспер всегда так делает. Он провокатор. Он пытался тебя разозлить, и ему это удалось, и в итоге «Полярники» выиграли матч. Потому что ты не мог себя контролировать.
– Я не мог себя контролировать, потому что он говорил о тебе! Я что, не заслуживаю хоть какого-то снисхождения за то, что не позволил тебя оскорблять?
– Мне не нужен рыцарь на белом коне, Илай. Мне нужен кто-то, на кого я могу положиться.
– И, судя по всему, ты, как и твой брат, считаешь, что положиться на меня нельзя.
– После того, что я сегодня увидела? Да. Серьезно. Ты поддался на его провокацию. Поэтому тебе разбили губу, а твоя команда проиграла. – Она медленно хлопает в ладоши. – Ух ты. На славу потрудился, Илай.
– Ну… Может быть, если бы тебя не вырвало в мой ботинок, ничего бы этого не случилось, – парирую я в ответ, потому что я полнейший идиот.
Пенни резко садится.
– А, так во всем виновата моя утренняя тошнота? Такая у тебя позиция?
Я устало провожу рукой по лицу.
– Нет, я не хотел этого говорить. Просто… Черт возьми, Пенни, он вел себя так, будто вы в прошлом трахались, и мне не понравилось, как неуважительно он о тебе отзывается.
Она встает и идет ко мне, пока между нами не остается всего несколько сантиметров. На ней шелковая рубашка, очерчивающая затвердевшие соски, и ее короткие шорты идеально сочетаются с кружевной отделкой подола.
И пахнет от нее свежо и приятно, как будто она только что вышла из душа. Ее горящий взгляд прожигает меня насквозь. Я снова чувствую, как меня обуревает тоска по ее телу, это жгучее желание, которое не прекращалось с самого моего дня рождения.
– Во-первых, мы с Реми никогда ничем подобным не занимались. Во-вторых, это не твое дело. Мы просто пытаемся научиться сосуществовать, чтобы вместе воспитывать нашего ребенка. И в-третьих, ты за меня не отвечаешь и не обязан меня защищать. Я вполне могу постоять за себя самостоятельно, и мне не нужно, чтобы ты вмешивался.
– Значит, мне нужно было просто позволить ему говорить о тебе гадости? Этого ты хочешь?
– Я хочу, чтобы ты осознал, что поступил безрассудно и что ты мог пострадать. Что бы я тогда делала? Как мне объяснить все это ребенку, если он когда-нибудь увидит запись по телевизору? «Вообще-то так делать нельзя, но папочке можно»? Это так не работает. – Она тычет мне в грудь. – Значит, тебе нужно взять себя в руки.
– Ты так говоришь, как будто я постоянно дерусь.
– Одного раза вполне достаточно, чтобы понять, что больше тебе нельзя себя так вести.
– Это часть игры, Пенни, – со стоном говорю я.
– Ты напал на него, и ты прекрасно это знаешь. Игра еще даже не началась. Ты просто ждал, что он скажет что-нибудь, чтобы найти для себя оправдание.
– Ты правда его защищаешь? – спрашиваю я.
– Ты невозможен. – Она пытается пройти мимо, но я хватаю ее за талию и притягиваю к себе. Ее шелковистые волосы щекочут мое обнаженное плечо. Я медленно заправляю прядь волос ей за ухо и наклоняю голову.
– Я не позволю никому говорить о тебе дерьмовые вещи – ни сейчас, ни в будущем. Никому. Даже если мы просто друзья. Ясно?
У Пенни перехватывает дыхание, когда она поднимает на меня напряженный, сосредоточенный взгляд. Мы смотрим друг на друга секунду, две, три. Я вижу, как она осторожно сглатывает, ее дыхание щекочет мне кожу, когда она отворачивается в сторону.
Не говоря ни слова, она проскальзывает в ванную и захлопывает за собой дверь.
Похоже, зубы мне удастся почистить не скоро.
Глава 15
– А вот и пицца! – объявляет Винни, врываясь в квартиру. – Я еще салатов захватила. Клетчатка необходима всем.
– Просто неси все сюда и поставь на кофейный столик, – говорю я. Игра уже начинается, и пока все занимают свои позиции, дикторы говорят о Пэйси – о том, как он поддерживал команду на плаву, в то время как Илай со своими обязанностями защитника справлялся все хуже.
Сравнив его игру в начале сезона и сейчас, они приходят к неутешительному выводу, что Илая отвлекают какие-то жизненные неурядицы. Я знаю, что это из-за меня.
– Они снова про Хорнсби? – спрашивает Винни, садясь рядом и открывая коробку с пиццей.
– Ага. В основном о том, какой он отстойный. Говорят, что ему стоит перейти во второй состав.
– Ух, серьезно? Это было бы настоящим ударом. Не только для него – для всей команды. – Она смотрит на экран телевизора и улыбается, когда камера переключается на разминающегося перед матчем Пэйси. – Он такой гибкий. Ты только посмотри.
Я хихикаю.
– Он довольно гибкий, да. Сколько я себя помню, он всегда делал упражнения на растяжку.
– И каково это было – с ним расти? Он был полным придурком?
Я громко смеюсь.
– Ну, иногда он бывал придурком. Но вообще-то он был хорошим старшим братом. Он везде брал меня с собой, и когда мы не играли в хоккей, он спрашивал, чем я хочу заняться. Обычно мы ходили в кино. Я обожала наши походы в кино, мы на это целый день тратили. Мы брали два огромных ведра с попкорном, изюм в шоколаде и колу, а потом тайком смотрели фильмы.
– Это как? – спрашивает Винни, протягивая мне тарелку с салатом.
– Это когда ты идешь смотреть следующий фильм, не заплатив за билет. Нужно было просто прокрасться в соседний кинозал, когда кончится фильм, на который вы взяли билеты. Однажды мы так три фильма подряд посмотрели. И, конечно, можно набрать сколько угодно попкорна и колы. Это одно из моих самых счастливых воспоминаний из детства.
– Очень мило и незаконно.
Я смеюсь и погружаю в салат вилку.
– Да, пожалуй, делать этого не стоило, но тогда это казалось веселым. Сейчас я бы, наверное, никогда так не сделала. В детстве я была куда бесстрашнее. Верила, что мы никогда не попадемся.
– Когда мне было десять, я почему-то предположила, что гравитации не существует. Так что я решила убедиться наверняка: забиралась на булыжники и падала вниз, чтобы посмотреть, притянет меня к земле или нет. Когда мне не удалось взлететь и на десятый раз, я подумала, что возможно, гравитация все-таки реальна.
– Жалко, что мы не были знакомы в детстве.
– Поверь, ты не хотела бы встретиться со мной в детстве. – Винни принимается за свой салат. – Ну что, у вас с Хорнсби все наладилось?
– Зависит от того, что ты имеешь под этим в виду.
– Вы разговаривали после ссоры?
– Практически нет, – отвечаю я.
– Вы почти не разговаривали? Прошло две недели. Чем вы вообще эти две недели занимались?
– Избегали друг друга. – Я ковыряюсь вилкой в салате, вороша латук. – Мы как будто вернулись к самому началу, только все еще хуже. Он спит на диване…
– На этом диване? – удивленно спрашивает Пенни. – Как он сюда, черт возьми, помещается?
– Довольно плохо. Ноги у него свешиваются, шея изогнута, и я слышала, как он несколько раз падал на пол. Очень сомневаюсь, что ему удобно. Я сказала ему, что он может спать на кровати, но он отказался. Так что, да, это были веселые две недели.
– Вы вообще говорили об этом или просто делаете вид, что ничего не случилось?
– Мы пытались один раз поговорить, когда он вернулся после той игры, и все. Дальше он просто замкнулся в себе. Он спрашивает только, как я себя чувствую и не беспокоит ли меня ребенок. Как-то вечером я собиралась сходить за молочным коктейлем, а он остановил меня и пошел за коктейлем сам. Потом вернулся домой, вручил мне стакан и снова замолчал. На этом наше общение и кончилось.
– Боже, я бы уже с ума сошла. Я не выношу ссор. Наверное, ты счастлива, что они уехали.
– Ты себе даже не представляешь. – Я наконец отправляю салат в рот. В этот самый момент на поле выбрасывают шайбу, и матч начинается.
– Ты не хочешь с ним поговорить?
– Да я даже не знаю что мне сказать.
– Ну а о чем вы разговаривали перед ссорой?
Я вспоминаю события двухнедельной давности и недоверчиво качаю головой.