– Ты правда странно себя ведешь. – Он идет по коридору в гостиную, где ставит сумку на пол и поворачивается ко мне. – Мне немного страшно оставлять тебя в таком состоянии.
Я складываю руки на груди.
– Это в каком таком состоянии?
Он неопределенно взмахивает рукой.
– В сумасшедшем.
Я принимаюсь выбивать пальцами тревожный ритм. Наклонив голову, я спрашиваю:
– Тебя кто-нибудь предупреждал, что нельзя называть беременную женщину сумасшедшей?
Когда я поднимаю взгляд, в глазах Илая плещется паника, и я начинаю смеяться. Что плохо – это то, что я почему-то не могу остановиться. Я подхожу поближе и, все еще посмеиваясь, обнимаю его.
– Не волнуйся, я не собираюсь откусывать тебе голову.
Я прижимаюсь щекой к его груди, и он неуклюже обнимает меня в ответ.
– Что ж, это хорошо.
Ему явно неловко – скорее всего потому, что я крепко обхватываю его руками, а обычно мы так долго не обнимаемся. Но я, кажется, просто не могу его отпустить. Это все ребенок – он не позволяет мне отстраниться.
Впитывает его в себя.
Его силу.
Его восхитительный запах.
Его жесткие, но теплые объятия.
Проходит несколько секунд, и Илай наконец крепко прижимает меня к себе. Я наслаждаюсь этим ощущением. Раньше я особо об этом не думала, но на самом деле люди прикасаются ко мне очень редко. Как бы я ни любила жить одна, мне часто не хватает общения.
И сейчас это ощущается так правильно – просто стоять и обнимать его.
Это успокаивает.
И кажется совершенно необходимым.
Илай гладит меня по спине и спрашивает:
– С тобой все будет в порядке?
– Ага, – отвечаю я. – Просто мне хотелось, чтобы меня обняли.
Это заставляет его слегка отстраниться и взглянуть мне в глаза.
– Тогда тебе стоило просто попросить.
– Мне больше подходит просто неловко на тебя вешаться.
– Так тоже можно. – Он снова прижимает меня к себе. – Мы с тобой сейчас проходим через очень необычный жизненный этап. Поэтому если тебе нужно обняться, не стесняйся попросить.
– Ладно. Спасибо.
Он продолжает гладить меня по спине, пока я не понимаю, что скоро он попросту опоздает на самолет. Я отпускаю его и делаю шаг назад.
– Ты в порядке? – спрашивает он меня.
– Да, все нормально. Спасибо.
Он кивает.
– Хорошо. Я позвоню тебе, когда доберусь до гостиницы. – Он протягивает руку и приподнимает мне подбородок. – Поговорим позже.
Почему я чувствую себя такой несчастной? Я не хочу, чтобы он уходил. Я хочу, чтобы он снова сидел со мной на диване, а я могла закинуть ноги ему на колени и болтать о всякой ерунде. Я хочу слышать его низкий голос, хочу, чтобы он рассказывал мне о хоккейном матче, хочу видеть, как он ерошит волосы, когда я хвалю его мастерство. Я хочу, чтобы он остался здесь, рядом со мной…
На глаза наворачиваются слезы, и я снова проклинаю чертовы гормоны за то, что не могу держать себя в руках.
– Что не так? – спрашивает Илай, сразу замечая, как я расстроена.
Я вытираю глаза.
– Ух. Просто гормоны. Я в порядке.
Он издает сдавленный звук, а затем снова заключает меня в объятия.
– Пожалуйста, не плачь. Я уже чувствую себя виноватым за то, что мне приходится тебя бросать. Когда ты плачешь, становится только хуже.
– Это не я плачу. Это ребенок несправедливо управляет моими чувствами. Ты его туда засунул. Сам виноват.
Илай смеется и целует меня в макушку.
– Полностью признаю свою вину. – Он отстраняется и снова легонько приподнимает мой подбородок, чтобы встретиться со мной взглядом.
В глазах у меня стоят слезы.
Его глаза полны беспокойства.
– Я позвоню тебе позже.
– Ладно.
– Обязательно возьми трубку.
– Хорошо.
– Ладно. – Он тяжело вздыхает и берет свою сумку. – Дай мне знать, если тебе что-нибудь понадобится.
Он машет мне рукой, и я машу в ответ.
– Надери им зад, Хорнсби. – Когда он пронзает меня взглядом, я с усмешкой поправляюсь: – Надери им зад, Илай.
– Так лучше.
Затем он уходит, тихо закрыв за собой дверь.
Я откидываюсь на спинку дивана и прикрываю глаза рукой. Господи, как все сложно!
Я не могу понять, нравится ли мне Илай на самом деле или это просто гормоны. И как бы то ни было, я совершенно не могу контролировать реакцию моего тела. Я знаю – это только вопрос времени, когда я больше не смогу держать себя в руках.
Я лежу на диване и наблюдаю за забавными приключениями Мелиссы Маккарти на экране телевизора, а на груди у меня покоится огромная миска с вишневым мороженым. Я очень люблю Мелиссу. Если бы мне предложили подружиться с любой знаменитостью на выбор, я бы выбрала именно ее. Она очень веселая, а еще добрая и совсем не заносчивая. Я чувствую с ней такое духовное родство, что у меня вдруг возникает искушение написать ей и спросить, не хочет ли она, чтобы мы стали друзьями.
Согласится ли она?
Я разравниваю мороженое ложечкой и хорошенько обдумываю эту идею.
– Со мной приятно проводить время, – говорю я вслух, ни к кому особенно не обращаясь. – Возможно, иногда я немного странная, но разве быть странным – это плохо? Наоборот. Со мной никогда не соскучишься, что является ключом к сохранению долгих отношений, – я делаю паузу. – Я что, правда говорю сама с собой?
Тук-тук.
Я быстро поворачиваюсь к двери. Это еще кто?
Сейчас явно неподходящее время для гостей. Уже девятый час вечера, и, с моей точки зрения, это значит, что все приличные люди давно расползлись по домам и деградировали до состояния троллей. Поэтому я и сижу в пижамных штанах и запачканной мороженым рубашке.
Я выпутываюсь из пледа, ставлю мороженое на стол и подхожу к двери. В глазок я вижу большой букет.
Ага. Доставка цветов.
Я открываю дверь, но никакого курьера не вижу. Вместо этого на меня обрушиваются радостные вопли моих родителей.
Что.
За.
Черт.
– Пенни! – вскрикивает мама и, вручив букет папе, заключает меня в крепкие объятия. – Ох, дорогая, мы так рады тебя видеть.
Э-э… Что они тут делают?
Я что-то упустила? Электронное письмо какое-нибудь? Или, может, предварительное уведомление о своем прибытии? Пэйси должен был передать мне, что они едут, но забыл?
В любом случае… Слава тебе господи, что ребята уехали в Вашингтон. Было бы совершенно невозможно объяснить, что́ высоченный хоккеист без рубашки – потому что конечно же он отказывается носить рубашку – делает у меня дома.
И тут у меня на спине выступает пот, когда я вспоминаю, что это чудовище, вообще-то, переехало жить ко мне. Что, если они увидят какие-нибудь его вещи?
Пока мама обнимает меня, а папа с любовью на нас смотрит, я отчаянно осматриваю гостиную, пытаясь понять, не оставил ли он в углу носок или еще какую-нибудь очевидно мужскую вещь.
Отсюда вроде бы ничего не видно, но это не значит, что опасность миновала.
– Ой, ты такая худенькая. Ты вообще ешь? – Мама отстраняется и замечает пятно от мороженого на моей рубашке. – Вижу, что да.
– Подержи, Тина. – Папа вручает ей букет, а затем заключает меня в объятия, крепко прижав к груди. – Как ты, маленькая моя?
Прямо сейчас – лихорадочно пытаюсь найти какие-либо признаки существования отца моего будущего ребенка, а так неплохо.
– Немного удивлена, – говорю я, зажатая в его крепких медвежьих объятиях. Я стою, уткнувшись лицом ему в грудь, и даже не могу оглянуться. – А вы говорили, что приедете? – сдавленно спрашиваю я.
– Нет, – с гордостью отвечает мама. – Мы просто решили заглянуть. Хотели сделать сюрприз. Мы дождемся, пока Пэйси не вернется с игры, а до тех пор мы хотели бы провести время с нашей дорогой девочкой. И пока ты не взбесилась – не волнуйся, мы сняли номер в отеле.
Надо же. Чудеса все еще существуют.
– Какой приятный сюрприз, – говорю я, когда папа меня отпускает. Я поправляю рубашку и еще раз осматриваю квартиру. Кажется, ничто не кричит о том, что здесь живет хоккеист. – Простите, что я так одета.
– Было бы за что извиняться, – мама пренебрежительно отмахивается. – Не нужно из-за нас наряжаться.
– И вы принесли мне цветы. – Я беру вазу с букетом. – Как мило.
– Это не мы. – Мама удивленно поднимает брови. Что значит – не они? – Мы нашли букет у порога, когда приехали.
Хм. Мне казалось, что я слышала стук, когда шла в ванную, но тогда я решила, что это просто шумят соседи.
– Кто бы мог тебе его прислать? – спрашивает мама, следуя за мной на кухню, пока папа закрывает дверь и снимает обувь.
Какой хороший вопрос. Никто никогда не присылал мне цветы, так что понятия не имею.
Погодите-ка… Нет, не может быть.
Ни за что.
Илай бы не стал присылать мне букет.
Зачем ему это делать?
Это не в его стиле – делать такие романтические жесты.
Он мог прислать мне цветы?
– Тут открытка. – Мама протягивает руку. Следуя инстинкту самосохранения, я отбиваю ее руку в сторону, выхватываю открытку и прижимаю ее к груди.
– Никто мне ничего не присылал, – говорю я в панике. – Это, э-э, это я сама себе прислала, – звучит очень правдоподобно. – Да, понимаешь ли, я прочитала в одной книге, что иногда следует себя баловать. Так что я заказала себе цветы. Знаю, звучит отстойно, но поверь, у меня поднялось настроение, когда я поняла, как сильно о себе забочусь.
Я бросаю открытку на стол.
– Кстати, не хотите мороженого? Думаю, у меня найдется немного. Граммов сто.
– Тут написано: «От И». Кто такой этот «И»?
Я резко оборачиваюсь и вижу, что мама читает открытку. Да какого черта? Пожилые люди что, не знают о существовании частной жизни?
– И почему этот «И» благодарит тебя за объятия?
Он что, это написал? Зачем?
– Э-э-э. Ну, «И» – это я, – я киваю и маниакально улыбаюсь. – «И» – это в честь буквы «и» в имени Пенни. Знаешь, мне нужно было придумать себе какое-то прозвище. Для блога. Челлендж – придумай себе прозвище. Очевидно, я не очень изобретательна. В общем, это я себя обнимала, долго и крепко, и боже мой, как это было здорово. Настолько здорово, что я решила заказать себе цветы, – я вздыхаю. – Так вот, мороженое, – я показываю на морозилку.