– У тебя правда живот стал чуточку больше, – тихо говорю я.
Ее рука ложится поверх моей.
– Знаю. Сегодня я фотографировалась. Разница хорошо заметна. Скоро я уже вряд ли смогу носить обычную одежду, но, если честно, я себя более сексуальной в жизни не чувствовала.
Да, Пенни выглядит чертовски сексуально.
Будь моя воля, мы бы сейчас не обнимались одетыми. Мы бы трахались безо всякой одежды.
– Если бы тебя здесь не было, наверное, я спала бы голой, чтобы почувствовать, как шелк ласкает кожу. Прямо хоть обнаженной фотографируйся.
Господи…
– Может быть, так и сделаю. Хочу запомнить, как я себя сейчас чувствую, чтобы потом, на тридцать девятой неделе беременности, когда я буду толстая и отекшая, можно было вспомнить: когда-то я была прекрасна.
– Тебе не нужны фотографии, чтобы знать, что ты прекрасна, – говорю я, не убирая руки с ее живота. – Ты всегда очень красивая, Пенни.
Она переворачивается на спину, чтобы посмотреть на меня. Обхватывает мое лицо ладонями, и ее губы оказываются всего в нескольких сантиметрах от моих, когда она шепчет:
– Спасибо, Илай.
А потом запечатлевает на моей щеке легчайший поцелуй и снова поворачивается спиной.
Мой пульс стучит где-то в горле, и живот сводит от желания.
Эти губы сведут меня с ума… Ну или ее великолепные сиськи. Или то, как она заставляет меня чувствовать себя настоящим мужчиной – не просто привлекательным, но желанным. Необходимым. Нужным.
Частью семьи.
Ее семьи.
– М-м-м, чем это пахнет? – спрашивает Пенни, возникая в коридоре в одном чертовом халате, полы которого едва удерживает вместе пояс на талии. – Ты гренки жаришь?
Сегодня утром я застал ее в ванной, когда она брила ноги. Накинутый на плечи халат шелковыми волнами ниспадал вниз, а она стояла с бритвой в руках, поставив ногу на край ванны. Я увидел море обнаженной кожи, и меня в очередной раз захлестнула волна желания.
– Да, – говорю я, не отрывая взгляд от сковородки. Не смотри. Только не смотри.
Она заходит на кухню и встает мне за спину, проводя пальцами по моей обнаженной спине.
– Надеюсь, ты и мне порцию приготовил.
– Конечно, – говорю я. Пенни запрыгивает на столешницу и закидывает ногу на ногу, не потрудившись поправить распахнувшийся халат, обнаживший бедра. Все самое важное прикрыто, но мой распаленный разум уже не остановить.
– Хорошо. Гренки я люблю. – Она дергает плечом и стонет. – Ух, как все болит. Я всю ночь лежала в неудобной позе, – она крутит шеей, пытаясь ее размять, и светлые волосы веером разлетаются по плечам. – Кажется, день будет долгим.
Я перекладываю последние гренки на тарелку и выключаю плиту.
– Тебе помочь? – спрашиваю я. Очевидно, я совершеннейший идиот.
– А ты не против? – спрашивает она.
– Нет, у меня еще есть время перед тренировкой.
Она спрыгивает на пол и кладет мне на грудь ладонь, глаза ее сияют признательностью.
– Я буду вечно благодарна.
– Ладно. – Я сглатываю, когда она берет меня за руку и ведет обратно в спальню. – Э-э, а куда мы идем?
Она хихикает, и этот звук пробирает меня до глубины души.
– Не переживай, я просто подумала, что в кровати будет удобнее. Так ты сможешь сесть на меня сверху. Доступа будет больше.
Господи.
Боже.
Мой.
Не так давно я сказал, что я идиот. Так вот, я не шутил.
– Можешь воспользоваться лосьоном на прикроватной тумбочке, – предлагает Пенни.
Ага, отлично. Лосьон, от одного запаха которого я возбуждаюсь.
Потрясающе. Всецело одобряю.
– Наверное, лучше я сниму халат.
Прежде чем я успеваю возразить, она срывает его, стоя ко мне спиной, и обхватывает одной рукой грудь, чтобы немного прикрыться.
Проблема в том, что все остальное оказывается открытым взгляду.
– Надеюсь, ты не возражаешь, что я надела стринги. Но ты и раньше мою задницу видел, – она смеется и ложится на кровать, подставляя мне спину.
Да, я видел ее задницу, но у меня вообще-то секса не было уже несколько месяцев.
Несколько месяцев!
Это какая-то пытка. Я смотрю на ее задницу, словно бы умоляющую, чтобы я сжал ее в своих руках. Черт, я так сильно ее хочу. А эти стринги? Если так можно назвать три тонких красных ремешка, облегающие ее нежную кожу.
Красные.
Есть что-то особенное в этом цвете, что разжигает во мне огонь. Как будто одной только задницы было недостаточно.
Я хочу ее отшлепать.
Хочу вонзить в нее зубы.
Хочу посмотреть, войдут ли в нее мои пальцы… И мой член.
Хочу пошире раздвинуть ее ноги и провести рукой по этой красной тряпочке, чтобы увидеть, мокрая ли она. Хочется ли ей меня так же, как мне хочется ее.
– Что-то не так? – спрашивает Пенни, приподнимаясь и поворачиваясь ровно настолько, чтобы я мог заметить слабый изгиб ее груди.
– Нет, – я кашляю. – Все в порядке.
Потянувшись к тумбочке, я беру этот дурацкий лосьон и выдавливаю себе в ладонь. Я буду ощущать этот запах весь день. Даже в раздевалке. В этом у меня сомнений нет.
Затем я забираюсь в кровать и сажусь на Пенни сверху.
– Я не сильно тебя придавил? Не хочу навредить ребенку.
– Нет, все замечательно, Илай.
Мои ноздри раздуваются, когда я делаю глубокий вдох. Просто разомни ей плечи. Это все, что тебе нужно сделать – просто размять ее чертовы плечи.
Я протягиваю руку и провожу по ее напряженным мышцам.
– О, да… Прямо тут, – стонет она, вцепившись руками в одеяло. – Так приятно, Илай…
Пресвятая Богородица.
Когда я на это соглашался, я не предполагал, что Пенни будет стонать так, словно у нее оргазм. Если бы я это предвидел, я бы ни за что не предложил массаж.
Но теперь уже поздно.
– Я, э-э… Не слишком сильно массирую?
– Так хорошо… – выдыхает она. – Ох, Илай. У тебя просто восхитительные руки.
Я зажмуриваюсь, пытаясь сдержаться.
Думай о чем-то неприятном. О том, что не приведет к эрекции.
Поузи ест сэндвич с болонской колбасой.
И… Тейтерс показывает мне комок волос, который вытащил из душевого стока.
И… Рана на колене Пэйси. Мы тогда играли в хоккей на озере в его родном городе.
Кровь. Было так много крови.
Очень много крови.
– Да, – шепчет Пенни. – Да, вот тут. О-о, Илай… Я твоя должница.
Кровь!
Ему наложили шесть швов.
Без новокаина.
– У меня от тебя мурашки по коже…
Ее задница прижимается к моему члену.
Ногти. Ногти на ногах.
Он не подстриг ногти на ногах. Помню, как сказал ему: тебе следует подстричь ногти, Пэйси, а то вдруг тебя увезут в больницу и будут накладывать швы.
И вся эта кровь… Куча крови.
– Илай?
– Да? – хрипло выдавливаю я.
– Я… Это все так смущает, но… – Она переворачивается на спину, прикрыв грудь ладонями, а я сижу на ней сверху, глядя на ее великолепное раскрасневшееся лицо. – Я сейчас невероятно возбуждена. Знаю, звучит безумно, но мой врач сказал, что лучше в таких вопросах не сдерживаться. Так что можешь передать мне мой вибратор из тумбочки и выйти?
У меня пересыхает во рту.
В ушах раздается звон, и я не уверен, откуда он исходит.
Возбуждение достигает нового, доселе невиданного уровня.
– Знаю, это все очень неловко, но, если я не разберусь с этим до работы, у меня будет очень тяжелый день. Я быстро, а потом мы вместе позавтракаем гренками.
– К-конечно, – заикаюсь я, лезу в ее тумбочку и нахожу розовый вибратор. Я смотрю на него несколько секунд, терзаясь жуткой завистью, а затем передаю его ей.
– Спасибо. – Она нажимает на кнопку включения.
Комнату наполняет жужжание. Не отрываясь, я смотрю, как она подносит его к маленькому треугольнику своих стрингов.
Она хихикает.
– Так ты собираешься остаться и посмотреть?
– Что? Черт, прости. Конечно нет. Я пойду помою руки.
Я быстро исчезаю в ванной, захлопывая за собой дверь, пока жужжание эхом разносится по квартире. Нас с Пенни разделяет только дверь, и я слышу, как она мастурбирует.
Она ублажает себя, и я к этому никакого отношения не имею.
– О, да, – слышу я ее голос.
Мой член болезненно пульсирует. Не задумываясь, одной рукой я облокачиваюсь на дверь, а другой высвобождаю член из штанов.
Он ноет под моей давно уже опостылевшей ладонью. Все, чего я хочу – это распахнуть дверь и устремиться к Пенни.
– М-м, боже мой… – стонет она, и кровать слегка поскрипывает.
Наверное, сейчас она яростно двигает тазом, и соски у нее совсем твердые, а спина выгнута дугой.
Если бы я только мог видеть это вживую… Если бы я был тем, кто доставляет ей удовольствие. Кто доводит ее до пика блаженства.
Но этому не бывать, и это чертовски меня злит.
Я провожу смазанной лосьоном рукой по члену. Перед глазами ясно стоит образ обнаженной Пенни.
– Да, сейчас… Почти… – Она почти шепчет, но я все равно слышу, и этого достаточно.
Я двигаю рукой быстрее и быстрее. Дыхание со свистом вырывается у меня из груди.
Господи, я сейчас…
Мои яйца поджимаются, пресс напрягается, а член становится еще тверже.
– О боже! – восклицает Пенни, и хотя я знаю, что сейчас она лежит на кровати одна, представляю я все совсем по-другому.
Мысленно я снова возвращаюсь в свою спальню, в свою кровать, в тот самый вечер. Я вхожу в нее, глубоко, на всю длину, и это так приятно, что я едва могу мыслить. Она извивается подо мной, тяжело дыша.
Я чувствую ее запах.
Ее вкус.
Слышу ее пьянящие стоны.
Ощущаю, как крепко она обхватывает мой член.
Черт…
Моя рука замирает, и оргазм пронзает меня с такой силой, что мне приходится прислониться головой к двери, чтобы не упасть.
– Черт, – шепчу я, переводя дыхание. Я медленно двигаю рукой еще несколько раз, затем устало приваливаюсь к двери.
Все бессмысленно.
Конечно, это немного сняло напряжение, но никак не помогло избавиться от жгучего желания, от этого электрического покалывания в моем позвоночнике.