Он стал относиться к этому так, словно просто жил в детском доме.
Хотя они были его родной семьей. У меня на глаза снова наворачиваются слезы. Илай был тогда всего лишь маленьким мальчиком, который потерял свою маму, а его просто бросили и отнеслись как к приблудившемуся бродяжке. Его не любили – ни как сына, ни как племянника.
– Да. Он решил, что это слабость – хотеть, чтобы тебя обняли. Просить о чем-то большем, чем об ужине и крыше над головой.
– Так, может быть, ему просто нужна любовь. Ему нужно, чтобы каждый день ему напоминали – его любят, это не просто какая-то ошибка, это случилось на самом деле. Чтобы он видел – твои действия не расходятся со словами.
– И что тогда? Мне каждый день говорить, как я его люблю, оставаясь сломанной, истерзанной, с разбитым сердцем?
– Может и так. Но, может быть, он наконец-то сможет увидеть, что он уже не брошенный мальчик, которым когда-то был. Что теперь он мужчина, который может кому-то нравиться, с которым хочется быть вместе. Мужчина, который заслуживает любви.
Глава 35
Какой же я идиот.
Ну, конечно, она никого не пытается спрятать в чертовом гардеробе. Она не раз доказывала, что ей не интересен никто, кроме меня. Что она хочет только меня. Что она нуждается во мне больше, чем любая другая женщина когда-либо будет нуждаться, и ночью, когда ее разум успокаивается, она прижимается ко мне, наслаждаясь теплом моего тела.
С чего я вообще решил, что она кого-то прячет?
Наверное, потому что с каждым днем я чувствую все большую потребность защитить ее от чужих посягательств. Хочу показать ей, как сильно она мне нужна.
Как сильно я хочу, чтобы она осталась в моей жизни.
Но каждый раз, когда она произносит слово «любовь», я, черт возьми, цепенею.
Я так сильно чувствую свою несостоятельность, свою неполноценность, что не могу вымолвить ни слова. Как она может меня любить? Она, недосягаемо прекрасная и совершенная?
Она такая умная, такая любящая, такая открытая, готовая отдать мне свое сердце. Каждое утро я просыпаюсь, обнимая ее, и удивляюсь, как же чертовски мне повезло быть рядом с ней – даже когда она выходит из себя или пытается начать ссору.
Это я постоянно лажаю.
Все порчу.
Понятия не имею, как, черт возьми, люди вообще ведут себя в отношениях.
Ненавидя себя за тупость, я скидываю туфли и ставлю их в гардероб, затем развешиваю по местам все пальто. Когда я поворачиваюсь лицом к гостиной, то вдруг замечаю на подоконнике свой ботинок.
Что, черт возьми, он там делает… И что это в нем такое?
Она… посадила туда кактус.
Какого черта?
Я беру полный земли ботинок в руки и вижу, что она не забыла тщательно полить пересаженное растение.
Ботинок я кладу обратно, не зная, что еще с ним можно сделать. Затем беру в руки телефон и набираю номер Поузи.
– Мы только что разошлись. Ты что, уже по мне соскучился?
– Чувак, я снова облажался.
– Что ты опять натворил?
Я хожу взад-вперед по гостиной, нервно ероша волосы.
– Обвинил ее в том, что она прячет в гардеробе мужчину.
– Что? – раздается смешок. – Господи, ну и веселая же у вас жизнь. Все бы на свете отдал, чтобы на это посмотреть. То вы ссоритесь по совершенно абсурдному поводу, то она вытворяет какие-то совершенно безумные вещи… Прячет пульт от телевизора, например.
– Кстати, его я нашел в морозилке.
– Я и говорю – у вас чертовски весело. Так с чего ты взял, что она прячет в гардеробе мужчину?
– Когда я вернулся домой, она вела себя очень подозрительно. Хлопнула дверью гардероба и сказала, чтобы я не смел туда заходить. Я спросил ее, в чем дело. Наконец, она разрешила мне посмотреть. Я открываю дверь, готовлюсь дать в челюсть ее любовнику, а там… ничего. Только вся верхняя одежда валяется на полу.
– Странно. Что она вообще там делала?
– Понятия не имею. Но я только что нашел на подоконнике свой ботинок. Она посадила в него кактус.
– Ха, правда?
Я становлюсь серьезным.
– Чувак, она сказала, что меня любит. – Я вздыхаю, сажусь на диван и кладу ноги на кофейный столик.
– Черт, серьезно? И раз ты мне звонишь, полагаю, взаимностью ты ей не ответил.
– Нет. Я просто стоял и пялился на нее, как полный кретин. Она конечно же ушла. В общем, я просто на отлично справляюсь со своей жизнью.
– И в чем проблема? Ты что, ее не любишь?
– Я… Не знаю, Поузи. Я вообще не помню, что такое любовь. Как я могу ответить ей взаимностью, если я даже не знаю, что это такое? Все, что я знаю, – это то, что я ей одержим. Даже когда она сажает в мои ботинки кактусы. – Я провожу рукой по лицу. – Я просто с ума тут схожу. И становится только хуже. С каждым днем она злится на меня все сильнее. И еще… Она выглядит грустной.
– Может, это просто из-за беременности?
– Может, и так, но из-за меня все явно становится только хуже. Единственное, что меня успокаивает и помогает поверить, что я ее не потеряю – это когда мы ложимся спать. Она спит у меня на груди. И тогда я чувствую с ней связь. Как будто я подзаряжаюсь от этого чувства и… – я замолкаю, когда замечаю фотографии, висящие на стене. – Что за черт?
– Что такое? Нашел еще один ботинок с кактусом внутри?
– Нет, – отвечаю я, подходя поближе. – Она… Она взяла мои фотографии с Льюисом, Фарвеллом и Кавински и заменила их на, я предполагаю, свои собственные рисунки. Там, значит, нарисован пенис. Он встречает беременную женщину и радуется. Потом она уходит, и он снова грустит.
Поузи громко смеется.
– Черт возьми, ты должен это сфотографировать.
– Зачем она это сделала?
– А зачем она посадила кактус в твой ботинок? О! Слушай, а может, она гнездо обустраивает?
– По-моему, это не так должно выглядеть. Беременные женщины вроде начинают с детской комнаты.
– По-моему, они все в квартире вверх дном переворачивают. Точно, сходи в детскую, посмотри, все ли там нормально. Втайне надеюсь, что она перешила твои костюмы на простыни.
– И что тебя в этом так радует?
– Да просто это смешно.
Я собираюсь уже идти в детскую, как мой взгляд натыкается на подушки.
– Погоди. Все подушки остались без чехлов.
– Это уже похоже на какой-то психотический приступ.
– Может, она случайно что-то пролила.
– Звучит логично, но мы же о Пенни говорим. Думаю, логика тут вообще не поможет.
Неприятно это признавать, но Поузи прав.
Не обращая внимания на подушки, я захожу в детскую и останавливаюсь как вкопанный, когда вижу слова, выведенные на стене серой краской.
Я с трудом сглатываю, а затем произношу:
– Поузи, приятель. По-моему, мне хана.
– Что она сделала?
– Поверь, ты не хочешь этого знать.
Входная дверь открывается, и в квартиру заходит Пенни, держа в одной руке сумку, а в другой – телефон. Она снимает туфли и ставит их в гардероб, а затем, не говоря ни слова, уходит в спальню.
Я стою на кухне, сжимая в руках зарядку для телефона, и отчаянно пытаюсь понять, на кой черт она засунула ее в холодильник. Отложив зарядку в сторону, я иду следом за Пенни.
В спальне она бросает сумку на пол, а затем забирается под одеяло, кладет голову на подушку и глубоко вздыхает. Ее глаза закрываются, а я стою и размышляю, что же мне делать.
Оставить ее в покое?
Лечь рядом и обнять?
Попробовать поговорить?
Когда я вижу, как спокойно лежит Пенни, я точно понимаю, что мне следует сделать. Я снимаю рубашку, складываю ее и кладу на комод, ложусь на кровать. Она двигается в сторону, освобождая мне место, и я укрываю нас одеялом, а потом обнимаю ее, положив ладонь на живот. Она устраивается поудобнее, кладет свою ладонь поверх моей.
– Мне жаль, – шепчу я ей на ухо.
Тихо и печально она отвечает:
– Я знаю, Илай.
– Я поступил глупо. Я никогда и ни за что не должен был сомневаться в твоих чувствах ко мне. Это было несправедливо.
Пенни вздыхает, но ничего не говорит. Наверное, просто хочет спать. Я не хочу ее отпускать – просто лежу рядом, прижав к груди, и медленно осознаю, что в жизни не может быть ничего лучше этого.
Ни поход в бар с друзьями.
Ни выиграть матч в последнюю секунду.
Ни даже получить чертов кубок.
Ничто не может сравниться с Пенни. Абсолютно ничего.
А потом… Я слышу, как она шмыгает носом.
Я лежу неподвижно.
Когда она снова шмыгает носом, я нежно сжимаю ее в объятиях и тихо спрашиваю:
– Детка, все в порядке?
Она качает головой.
– Нет.
– Эй, – мягко говорю я, пытаюсь развернуть ее к себе лицом, но она не двигается. – Пенни, что происходит?
Когда она отвечает, я слышу в ее голосе только боль, и это меня убивает.
– Я просто хочу быть твоей девушкой, Илай. Хочу, чтобы меня любили.
Черт…
Такое простое, банальное желание.
Но для меня оно кажется совершенно невыполнимым.
Мне сложно строить с людьми отношения. Мне нельзя обзаводиться близкими людьми, потому что я не могу смириться с тем, что рано или поздно их потеряю.
Я этого не вынесу. Если я подпущу Пенни ближе и потеряю ее… Это меня уничтожит.
Но разве я уже не подпустил ее ближе всех?
– И я знаю, что тебе это не нужно, – добавляет она, и в ее голосе столько печали, что мне становится физически больно. – Но я не знаю, как изменить свои чувства. Так что… Вот так. Я люблю тебя, Илай, и, вероятно, буду любить тебя вечно.
Она тяжело вздыхает и прижимается ко мне еще крепче. Не проронив больше ни слова, она погружается в глубокий сон, от которого не очнется до следующего утра.
Я же лежу без сна всю ночь, снова и снова прокручивая в голове ее слова, и пытаюсь собраться с духом, чтобы найти в себе силы почувствовать то же самое.
– Привет, – тихо говорит Пенни, когда я захожу в квартиру и ставлю свою спортивную сумку на пол. Она сидит на диване, одетая в легинсы, туфли на каблуках и новую блузку, которая просто восхитительно на ней сидит. Волосы у нее завиты и падают на плечи длинными волнами, на лице – естественный макияж, слегка подчеркивающий ее прекрасные черты.