— Какого черта вы лезете со своим сочувствием?! — истерично кричит Дима на Груздина.
Тот сразу отходит поближе к Креймеру.
«Разве я виноват, что директор уехал за границу и мне приходится заменять его? Но я же человек и не могу делать вид, будто мне безразличны ваши неудачи»… — Не нужно быть богом, чтобы прочитать все это на лице худенького безобидного зама.
Когда Груздин, как всегда, незаметно исчезает, Креймер считает нужным высказаться:
— В нашей профессии чувство такта необходимо наравне с другими ингредиентами…
— Особенно в вашей профессии врача, — резко отвечает Дима и тут же жалеет об этом. В конце концов он не классная дама. Богу стоило больших усилий остаться невозмутимым. Почему он промолчал? — думал Дима. — Неужели ему действительно нечего сказать в оправдание?
Откуда он мог узнать? — думал Креймер. — Скорее просто совпадение… Он вообще в последнее время хандрит. Потому и дерзит, должно быть…
Так ты, оказывается, совсем не монах… Дима косится на шевелюру шефа. Сегодня он приглядывался к Илье Борисовичу по-новому, с точки зрения женщины…
Дима был объективным парнем. Таким, как Бог, можно увлечься.
— Мы слишком увлеклись… — задумчиво произнес Креймер.
«И не только активатором», — подумал Дима. Но вообще-то шеф прав. У макак-резусов не появилось даже первичных признаков заболевания. Теперь уже окончательно ясно, что активаторы имеют такое же отношение к возникновению злокачественного роста, как Дима к государственному перевороту в Бразилии.
Школа действовала на Нину не хуже бетатрона. Быстрые сорокапятиминутки, суета детей, приятная усталость после работы — и дня как не бывало. А вечером был Илья…
Вот и сегодня — точно в восемь она вышла из подъезда.
Илья в первый раз приехал на своей «Волге». Несколько дней тому назад он полушутя сказал, что, наконец, получил санкцию матери.
На заднем диване, — она не любила сидеть впереди, — лежал целлофановый пакетик с мятными конфетами.
— Чтобы не укачивало, — сказал он, захлопывая дверцу.
Машина плавно выскользнула за город.
— Где ты научился править?
— В Восточной Пруссии. Не хватало шоферов, и я ездил на санитарке сам.
— Видишь, пригодилось, — улыбнулась Нина в зеркальце.
— Тогда мы многому научились…
Дальше ехали молча. Фары раздвигали тесный ряд сосен, лишь изредка жмурясь на встречный свет.
Дима зажмурился, чтобы дать отдых глазам. Потом опять склонился над толстой, обернутой в черную клеенку, тетрадью.
«Кажется, она кончится раньше меня», — подумал он, переворачивая страницу. И все же сегодня пишется гораздо медленнее. Его опять отвлекала мысль об активаторе.
— Эта злополучная находка меня доконает, — пробурчал он, вырывая из тетради листок. Когда Дима Маленький думал о чем-то серьезном, ему было просто необходимо фиксировать мысли на бумаге.
…Джемме на протяжении ряда лет вводили канцерогенные вещества и добились получения предрака. Скрытый период малигнизации завершился возникновением неизвестного внутриклеточного элемента. Это, конечно, не вирус, иначе его можно было бы культивировать в лаборатории. Но почему же мы решили, что имеем дело с активатором авторепродуктивной М-«РНК»? Да потому что это казалось очевидным.
Активатор был обнаружен в первоначальных раковых клетках, именно в период, предшествовавший злокачественному росту. Затем возникла и опухоль, утвердившая наше предположение. До сих пор все выглядит очень логично.
А дальше? Джемма чихает на рак и по-прежнему лопает бананы. Ее поведение становится объяснимым, когда вдруг выясняется, что новообразование носит доброкачественный характер. Это вынудило нас прийти к выводу об ошибочности в определении злокачественности первоначальных клеток.
Но когда и у кого мощное воздействие химических канцерогенов не вызывало злокачественного сдвига?! А если сдвиг все-таки произошел, то каким образом привел к таким невинным последствиям?
Какой-то заколдованный круг. До сих пор мы пытались выбраться из него, приняв за основу уверенность в первоначальной ошибке. Ну, а если раковые клетки все-таки были?..
Зашуршал гравий. Послышалось?.. Нет, Дима явственно уловил дыхание мотора. Кого это на ночь глядя? Маленький выключил свет и подошел к окну.
Из автомашины выходила Нина. Илья Борисович придержал дверцу.
Вот это номер! Можно подумать, их взаимоотношения нуждаются в научном исследовании…
Так и есть, идут сюда. Первым делом Дима схватил тетрадь, а потом, прежде чем решил, что ему делать, ноги сами вынесли его в соседнюю комнату.
Щель вспыхнула светом.
— Видишь, темно… тебе показалось… — это сказал он.
— Ты не сердишься? Я сама толком не знаю, что потянуло меня сюда…
Звук поцелуя.
«Психопаты! Во всем Ленинграде места не хватило», — разозлился Дима.
Стукнуло распахнутое окно.
— Придется слушать серенаду, — буркнул Дима, усаживаясь на стул.
— Я обязательно должна умереть, Илья?
Тишина. Потом приглушенное Ильи Борисовича…
— Нам не надо было сюда приходить.
— Я не раскисла. Просто здесь легче вспомнить об этом и только здесь я могу окончательно поверить в свою бессрочность… Я устала обманывать себя настоящим… В этой комнате ты снова недосягаем, ты бог! Здесь я поверю тебе… Молчишь?
— Боги не умеют любить, Нина, — выдохнул он. — Значит, я не бог.
От необычной для Креймера тоски у Димы перехватило дыхание.
«Иднот слепой, ревнитель нравственности, тошно вспомнить», — сморщился он.
— Знаешь, Илья, отчего у меня рак? Кашица из отрубей, я точно знаю, от этого.
Поцелуй. Нет, много поцелуев. Шепот. Щель потухла.
Дима тихонько раздвинул рамы и на руках перемахнул через подоконник.
Электронно-микроскопическое исследование клеточных штаммов, взятых у макак, привело к совершенно неожиданному результату. Отсутствовали не только признаки мелигнизации, бесследно исчез и сам активатор.
— Вот это да! Ко всему прочему, мы имеем дело с невидимкой. Что же мы все-таки нашли?!
Энтузиазм Маленького не произвел впечатления на Креймера.
— Их происхождение меня больше не интересует. Я — онколог.
Не вовремя ты перестал быть богом, — подумал Дима и тут же от внезапной боли в правом боку согнулся огромным вопросительным знаком. Через несколько минут он стряхнул со лба капельки пота, выпрямился, старательно, как пьяный, выговорил:
— Я в столовую.
Илья Борисович закусил на ходу, разломив бутерброд прямо на каком-то исписанном листе. Он смял его, собираясь выбросить вместе с крошками. В глаза бросилась фраза: «Ну, а если раковые клетки все-таки были?..» «Действительно, если были?..» — сперва подумал Креймер, а уж потом прочел все, от начала до конца.
— Ведь это же просто обязательный эксперимент! — Он крупно зашагал по комнате.
— Производственная гимнастика! — буркнул, входя Маленький.
Илья Борисович резко свернул к нему:
— Вы умница!
— Да, — сразу признался Дима, — а что, за это уже бьют?
Кренмер помахал перед его носом листком:
— Мы прошляпили одну важную вещь… — Нахмурился, оборвав на полуслове: — Опять морфий?..
Дима молчал.
— Печень, конечно, штука болезненная, — уже мягче добавил Илья Борисович. — И все же лучше обгрызть руку, чем глушить себя наркотиками.
«Интересно, что бы ты делал на месте того мичмана, которому я без наркоза делал трепанацию?» — подумал он.
— Легко сказать — обгрызть, так можно остаться без конечностей, — ответил Дима.
«Что бы ты запел в моей шкуре, профессор?» — подумал он.
— Так вот, узнав, что на здоровый организм активатор не оказывает никакого влияния, больше того, исчезает, мы так и не выяснили его роль в опухолях in vivo, — вернулся к прерванному разговору Креймер. — Мы должны восполнить этот пробел.
Вошел Груздин.
— Не подведите, Илья Борисович: все-таки иностранцы, неудобно, знаете, если из профессуры половина не явится…
— Нет, нет, не пропадут, — улыбаясь сказал Креймер, засовывая в карман два пригласительных билета.
Маленький повернул в руках свою пару билетов, строго сказал:
— Гостеприимство — наша традиция.
Так весело Нине было, пожалуй, впервые.
Туристы оказались прекрасными ребятами. Один француз остроумно копировал Райкина. а венгр так сыграл «Цыганские напевы», что Дима, обожавший эту вещь, полез к нему обниматься…
Можно жить скупо с дальним прицелом. Нина жила так, будто жизнь — один день. Наверно поэтому она казалась самой счастливой. И она действительно чувствовала себя так.
Все в ней вызывало радостное эхо. Вон француз бормочет что-то важное молоденькой медсестре… Белинский с каменным лицом кружится с чешкой прима-танцору института нельзя ошибиться… А худенький Груздин стоит, прижавшись к окну и на лице просто написано: «Как хорошо, что все так замечательно организовалось». Разве не счастье вальсировать с Богом, ловить на себе восторженные взгляды?
— Какая она красивая, Дим…
— Сегодня очень, — соглашается с женой Маленький.
— Ты знаешь, она героиня.
— Может быть.
— Я бы так не смогла.
— Тебе и не надо, — кривит душой Дима.
— А ты никогда не разлюбишь меня за то, что я такая?
— Никогда, — очень твердо отвечает он.
Танец кончился. К ним подходит Креймер с Ниной.
— Мадам Нинель, — торжественно говорит Маленький, — в честь вашего присутствия и во имя студенческих воспоминаний я. тряхну сейчас юностью.
Он исчезает и возвращается с гитарой. За ним идет ее владелец — бородатый кубинец. Потом еще кто-то, Дима пробующе прошелся по струнам, озорно подмигнул заволновавшемуся Груздину и запел высоким баритоном:
Природа-девушка успела
Нагородить без счета тайн.
Двадцатый век, ты больно смелый,
Поди попробуй, отгадай!
Раскрой, биолог, все секреты.
Врывайся мыслью в микромир,
На все загадки там ответы