Пожар мог начаться случайно, стоило кому-то уронить сигарету на ковер или пролить пиво на розетку. При таком раскладе тот, кого я видела бегущим, просто потерялся и из-за дыма не мог выбраться в первую минуту. Но что, если дом подожгли намеренно? Кого избрали жертвой? На вечеринке-то были практически все подростки Салема. Может, Бентона на второй этаж заманили специально? Или кто-то злился на Нолана и хотел отомстить?
Арчер сворачивает на парковку полицейского участка, а ответов на вопросы у меня нет. Детектив помогает мне выбраться из салона, и я, вдохнув свежий воздух, морщусь: одежда воняет дымом. Меня заводят в участок: каждый коп, мимо которого я прохожу, поворачивается посмотреть. Каждый морщит нос от запаха. Кто-то прищуривается, безмолвно осуждая меня за якобы содеянное. А у сообразивших, кем является мой отец, от шока глаза на лоб лезут.
Арчер оставляет меня в какой-то комнатушке. Некогда белые стены покрыты пятнами, потертостями и разводами, похожими на кровавые.
Крепкий металлический столик напротив меня щеголяет вмятинами и царапинами, оставленными буйными арестантами. Стул качается на неустойчивых ножках, потолочная лампочка жужжит и мигает, явно корчась в предсмертной агонии. Паника терзает, ворочается в животе спящим львом, который старается игнорировать назойливую муху в виде моей самоуспокоительной мантры.
Я понимаю, что попала в комнату для допросов: словно для пущей убедительности, верхняя половина дальней стены покрыта мутным зеркалом. Я гадаю, сколько людей стоят с другой стороны, наблюдают, обсуждают, решают мою участь, не дав мне ни малейшего шанса защититься.
Кто знает, какие грязные мотивы они сочиняют в объяснение того, почему я подожгла дом однокашника. Небось записали меня в ревнивую воздыхательницу. Абсурд, полный абсурд, я аж усмехаюсь. Нолан и я! Простите, меня сейчас вырвет! Смотрю на свое отражение и кажусь себе слегка виноватой: волосы растрепаны, лицо в копоти, на губах – самодовольная улыбка.
Судя по мерному тиканью за спиной, минуты перерастают в часы. Я ерзаю на стуле (руки по-прежнему заведены за спину, плечи болят) и зло смотрю в зеркало. Наверное, в соседней комнате, справа от центра, стоит детектив Арчер.
– Вы планировали сегодня поболтать? У меня же комендантский час. – Я вспоминаю предлог, который использовала некоторое время назад.
В ответ тишина. Ну и ладно…
– Моим родителям кто-нибудь позвонил? Или адвокату? Сдается мне, вы обязаны это сделать.
Дверь, в конце концов, открывается, в помещение заходит Арчер и кладет на стол папку.
– А что? Вам нужен адвокат?
– Не знаю, – хмуро отвечаю я. – Вы в чем-то меня обвиняете? – Пытаюсь откинуться на спинку стула, но не могу: очень сильно болят руки. – А можно без наручников? У меня плечи отваливаются.
Детектив вздыхает, словно я его уже замучила. Будто мне хочется торчать здесь в столь поздний час. Он встает, расстегивает наручники, но лишь для того, чтобы застегнуть их на мне спереди.
– Вот как, значит? – Я морщусь, приспосабливаясь к новой позе. – Вроде физической угрозы не представляю…
– Давайте поговорим о пожарах, – предлагает детектив, игнорируя мое ворчание.
Арчер достает из папки листочки с записями и фотографии и раскладывает их на столе.
– О пожарах? Во множественном числе? – Смотрю на фотографии, лежащие передо мной вверх ногами. Кажется, детектив гадает мне на Таро, только вместо арканов «Шут» и «Башня» мою судьбу определяют останки истерзанного енота.
Детектив кивает, не сводя глаз с моего лица.
– Да, поджога пока два. Сначала мы застигли вас, когда вы, видимо, скрывали улики у костра. Сегодня пожарный обнаружил вас невредимой в доме, незадолго до этого объятом пламенем. – Арчер подается вперед и прищуривается. – Не соблаговолите дать объяснения?
Я подбираю правдоподобную ложь, но от тушения пожара устала физически и соображаю вяло.
– Какие объяснения вам нужны? – спрашиваю я, вместо лжи используя подходящую правду. – Не одна я присутствовала на тех двух вечеринках.
«А енота убил Эван», – думаю я, но вслух не говорю. Парню хватает проблем и без прихода полиции к нему домой.
Детектив поворачивает четыре фото так, что теперь они лежат передо мной в нормальном положении, и стучит пальцем по крайнему слева.
– Смотрите, какой ущерб нанесли хозяевам дома ваши мелкие шалости.
Пожар устроила не я, но не смотреть на снимок просто не могу. Похоже, здесь запечатлена спальня родителей Нолана. На стенах – рамки с фотографиями, все они сломались и обуглились. Остов кровати треснул пополам, матрас и одеяло почти испепелились. Я сглатываю комок в горле и жду вопроса, на который не сумею ответить, – о том, как огонь погас, а не как разгорелся.
– Я очень сочувствую семье Нолана, но не понимаю, с чего вы решили, что это моих рук дело? У меня есть алиби.
– Алиби. Слова другого несовершеннолетнего подростка, который тоже баловался алкоголем? – Детектив изгибает бровь. – Вы наверняка понимаете мой скепсис по отношению к свидетельским показаниям ваших друзей. – Он со вздохом берет ручку и держит ее над желтой линованной бумагой. – Я весь внимание, мисс Уолш.
– Во-первых, я алкоголь не пила. Можете проверить это любым способом. – Огрызаться мне не следует, но снисходительное пренебрежение детектива действует на нервы. – Когда начался пожар, я на кухне разговаривала с Морган. – Стараюсь вспомнить ее фамилию. Хаггерти? Хью? – Хьюз! С Морган Хьюз.
У Арчера глаза на лоб лезут. После небольшой паузы он записывает имя Морган, а потом тихо уточняет: «Возможное алиби», – словно мое объяснение не внушает доверия.
– Когда начался пожар, вы разговаривали на кухне с мисс Хьюз… – произнеся имя Морган вслух, детектив запинается. – Раз так, почему пожарный обнаружил вас в доме? На кухне есть дверь черного хода. – Он придвигает к первому фото второе, запечатлевшее кухню Эбботтов. Не успеваю я ответить, в дверь стучат. – В чем дело?
Молодой полицейский приоткрывает дверь и заглядывает в комнату. Он смотрит на меня, затем сосредоточивает внимание на детективе.
– Мистер и миссис Уолш приехали, чтобы забрать дочь.
«Мама… Папа…»
– Мы закончим через минуту, – заявляет Арчер, самим тоном веля копу закрыть дверь с той стороны.
Однако молодой человек даже с места не двигается.
– Мистер Уолш… Он… ну… Он заместитель окружного прокурора. Сэр, он весьма настойчив. И раз никаких обвинений не предъявлено…
Что? Я встаю и прислоняю скованные наручниками запястья к холодному металлическому столу.
– Значит, я не арестована?
Арчер зло смотрит на молодого полицейского, но бледнеет так, что я понимаю: иметь отца, который является заместителем окружного прокурора, гораздо круче, чем я думала.
– Нет, пока не арестованы. Мне нужно задать вам еще несколько вопросов.
– Зачем? Чтобы выдавить из меня признание в том, чего я не совершала? Это вряд ли. – Придвигаю скованные запястья к детективу. – Снимите с меня наручники. Немедленно!
Ситуация патовая: мы стоим, не желая уступать друг другу. Тишину нарушает лишь жужжание лампочки под потолком.
Молодой полицейский ерзает у двери.
– Детектив…
Чары рассеиваются. Арчер достает ключ из кармана и расстегивает наручники. Металлические браслеты размыкаются, обнажая красную, болезненно выглядящую кожу.
– Не уезжайте из города, мисс Уолш. И в переделки не попадайте. – Детектив поворачивается к стоящему у двери коллеге. – Отведите ее к родителям.
– Сюда, мисс Уолш! – молодой полицейский распахивает дверь и жестом показывает на коридор.
Напоследок глянув на детектива, я делаю глубокий вдох и устремляюсь навстречу своим безжалостным судьям.
10
Домой мы едем в полном молчании.
Машину ведет папа, сжав руль так, что костяшки побелели. Он не успел переодеться после работы, а трудился сегодня в офисе, если судить по веселому галстуку. Мама смотрит прямо перед собой в ночной сумрак, а сумочка может намертво приклеиться к рукам – настолько сильно она ее стиснула.
На фоне родительского молчания возвращаются разъедающие душу сомнения. Я побывала в полицейском участке на допросе у самого настоящего детектива. Никогда, даже в самых жутких кошмарах я не представляла, что такое возможно. А то, что об этом узнали предки, еще ужаснее.
Судорожно выдохнув, гадаю, в порядке ли Бентон. А известно ли его родителям о том, что с ним случилось? Так и подмывает написать ему эсэмэску – убедиться, что парень в порядке и не в курсе, каким образом я его спасла. Но это рискованно: мама может заметить подсветку на дисплее и конфисковать телефон.
Приближается поворот к дому Нолана, но отец не собирается сбавлять скорость. После поворота я, обернувшись, смотрю, как ответвление дороги тает вдали.
– А что с моей машиной?
Воздух в салоне охлаждается до такой степени, что я вижу пар своего дыхания: верный признак того, что мама бесится. Но теперь, по крайней мере, ясно, что родители меня слышат. И я не призрак, поселившийся в их автомобиле. После пассивно-агрессивного «спасибо», брошенного мамой молодому полицейскому в участке, предки не проронили ни слова и вообще перестали реагировать на мое присутствие. Лучше бы они кричали: молчание пугает сильнее. Я ожидала нравственных проповедей на повышенных тонах, а не жуткой «для нас – ты мертва» тишины.
Отец сворачивает на нашу подъездную аллею и глушит мотор. Я готова к шумному нагоняю, но не слышу ни слова. Мы втроем сидим неподвижно, как статуи, каждая секунда кажется длиннее предыдущей. Наконец статуя-мама оживает – отстегивает ремень безопасности и выходит из салона.
Свет фар тускнеет, затем гаснет.
– Папа…
– С матерью поговори. – Он вздыхает и торопится за ожившей статуей-мамой.
Я со стоном откидываюсь на подголовник сиденья. Приближается гроза, в этом нет ни малейших сомнений. Жизненный опыт подсказывает, что избегать лобового столкновения с матерью себе дороже, поэтому я отстегиваю ремень и вслед за родителями плетусь в дом. Вспыхивает свет лампочки, и я иду на кухню, где мама наполняет вином исключительно большой бокал.