– Пожалуйста, скажите что-нибудь! – Я топчусь в проеме, отделяющем кухню от остальной части дома. – Извините меня…
Мать делает глоток вина и вытирает губы тыльной стороной ладони. Ярость отпечаталась на ее лице морщинами, глубокими заломами, отмечающими все доставленные мной огорчения.
– За что именно ты извиняешься? За то, что устроила пожар и разгуливала по горящему дому, однозначно используя магию, чтобы не задохнуться в дыму? За то, что согласилась побеседовать с детективом, не удосужившись поставить в известность родителей? – Мать делает еще один изрядный глоток. – Каким местом ты думала?!
– Говоря по справедливости, у меня есть свидетели, которые подтвердят, что пожар устроила не я. И я почти уверена, что говорила детективу не начинать допрос без вас.
Папа хмурится и скрещивает руки на груди.
– Дело не в этом.
– Дело в том, что мы убедительно советовали тебе не создавать новых проблем, – вмешивается мама. – Леди Ариана просила не использовать магическую силу прилюдно. Однако, судя по тому, что огонь «вдруг» погас до приезда пожарных, ты не послушалась.
– Что мне было делать? Смотреть, как дом сгорает дотла?
– Да, – говорит мать.
– Нет, – одновременно с ней выпаливает отец, нарываясь на мамин фирменный свирепый взгляд.
Стушевавшись, он прислоняется к разделочному столику.
– Мы знаем, что ты девочка неплохая. Давай начистоту, Ханна. Что случилось сегодня вечером?
– Даже не знаю, с чего начать. – Смотрю на маму, но она лишь допивает вино из бокала и опять берет бутылку. – Джемма пригласила меня на вечеринку. Я решила, что развлечься не помешает, и пошла. – «Чтобы разобраться с Эваном». К счастью, правда у меня с языка не срывается. – Когда начался пожар, я болтала с той новенькой. Потом вывела ее на улицу и вернулась в дом.
Мать щиплет себя за переносицу.
– Зачем ты это сделала?
– На втором этаже застрял Бентон. Я не могла его бросить.
– Ханна! – в изнеможении выдыхает папа. Но что ему остается? Орать на меня за то, что не дала человеку сгореть заживо? – Супергероем быть не обязательно.
– Я и не играла в супергероя! Просто не хотелось, чтобы Бентон погиб.
Мать внимательно на меня смотрит, а скользнув взглядом по моей шее, прищуривается и поджимает губы.
– Что это?
– В смысле? – уточняю я, но рука-предательница уже тянется к самоцветам.
– Ханна Мари Уолш, если это заговоренные камни, ей-богу, я… – Мама подходит ближе и буквально срывает с меня самоцветы. Она обматывает цепочкой ладонь, и камешки начинают сиять. – Попробуем снова? Зачем ты туда пошла?
Тепло наполняет мне грудь, причем гораздо сильнее и интенсивнее того пассивного ощущения, которое я испытала на вечернике. На вопрос я отвечаю с удовольствием.
– Чтобы расспросить Эвана!
Но едва слова срываются с языка, спокойствия как не бывало. Меня прошибает холодный пот.
«Что я натворила?!»
Если в заговоре Вероники была хоть капля подобной силы, которая присуща маме, Эван наверняка почувствовал, что к нему в душу залезли без спросу, а Морган… Боже, да я куда сволочнее Нолана, раз взбаламутила ей чувства. Я и не нравлюсь ей по-настоящему. Даже если при встрече у нее появилась капля интереса, на большее бедняжку спровоцировали самоцветы.
Мне аж дурно становится.
Мама сжимает камни в кулаке.
– С какой именно целью ты расспрашивала регуляра с помощью магии?
Крошечная часть сознания сопротивляется, но соблазн выложить все слишком велик. Я рассказываю о приходах Эвана в «Котел» и перед костром, и в тот день, когда увидела кровавые руны. Сообщаю, как мы с Вероникой занимались скраингом. Как мы считали Эвана Кровавым Ведьмаком.
А потом язык превращается в настоящее помело. Я признаюсь родителям, что Вероника заговаривала самоцветы, треплюсь про семейные проблемы Эвана и даже заявляю, что целовалась с Морган. Сгорая от стыда, слышу собственный лепет о том, что злоупотребила доверием Морган и не смогу встречаться с ней, не извинившись, а извиниться не сумею, поскольку она не в курсе, что магия существует. Наконец добираюсь до задымления в доме и суеты гостей. До момента, когда я поняла, что пожар не могла устроить Кровавая Ведьма. Возвращение в горящее здание я оправдываю желанием спасти друга.
– Клянусь, у меня нет комплекса супергероя, но бросить Бентона в огне я просто не смогла.
На кухне воцаряется тишина. Материнский второй бокал вина сиротливо стоит на разделочном столе.
Папа забирает у мамы самоцветы и кладет их рядом с бутылкой вина.
– Надо ли беспокоиться о детективе? Известные ему факты опасны для ковена?
Я качаю головой.
– Вряд ли. Он вел себя так, будто считает виноватой меня, но обвинение не предъявил. – Я невесело смеюсь. – Он понятия не имеет, каков истинный расклад.
Отцу, похоже, не до смеха.
– О чем именно спрашивал детектив?
– Он решил, что жертвоприношение на прошлой неделе совершила я. – Закрыв глаза, я вспоминаю, упоминалось ли что-то, явно связанное с существованием ковена. – Детектива больше волновало, кто устроил пожар, чем то, почему огонь быстро погас. Думаю, опасности никакой нет.
Родители переглядываются, но осторожно: в чем дело, я понять не могу.
– Леди Ариане скажете? – В конце концов, настоящий судья – она. Сочтет нужным – добьется того, что Совет лишит меня магической силы, а заодно и всего, что делает меня Стихийницей. Лишит меня моей самости.
– Мы еще не решили. – Мать качает головой. – Утром мы позвоним родителям Вероники и выясним, известно ли им о ее участии в случившемся. – Она кивает в сторону самоцветов на разделочном столе. – Думаю, бабушку вводить в курс дела не следует. С твоими проступками мы и без нее прекрасно разберемся.
– Но как насчет скраинга? Мы с Вероникой…
– Вы с Вероникой – дети, которые балуются магией, сути которой не понимают. – Мама тянется к бокалу с вином и залпом выпивает половину. – Скраинг сложнее, чем вам кажется. Вы видели то, что хотели увидеть.
– Но ведь…
– Довольно. – Отец смотрит на часы и вздыхает. – Уже поздно, Ханна, тебе пора спать.
– Пора спать – и все? А где шумная выволочка? Где моральная обработка?
– Ты под домашним арестом до своего тридцатилетия, мы с мамой обсудим, не стоит ли наложить на тебя связывающий наговор, но на сегодня достаточно. – Папа показывает на дверь, отпуская меня.
Из кухни я выхожу, чувствуя, как вспотели ладони от перспективы после четырехлетнего перерыва опять носить связывающий амулет.
Вслед мне летит материнская угроза:
– Если выкинешь что-то еще, уволишься с работы, продашь машину и до тридцатилетия за порог не выйдешь!
Поднявшись в свою комнату, проверяю телефон, где меня ждет миллион эсэмэсок. Я игнорирую все, кроме двух. Перво-наперво пишу Бентону – спрашиваю, как у него дела. Он тотчас отвечает, что жив-здоров и мы скоро поговорим. Затем отсылаю Джемме краткое: «Под домашним арестом, но жива», – и отправляюсь в душ. Мытье получается самым долгим и неэффективным в моей жизни.
Утром волосы еще пахнут дымом, что вполне уместно, ну а сотовый разрывается от сообщений. Эсэмэски от Вероники я игнорирую, равно как и от троллей, называющих меня преступницей. Анонимные угрозы расправы (вероятно, от Нолана и его дружков) довольно смешны. Несколько придурков постят даже нечеткие фотки того, как детектив Арчер заталкивает меня в седан.
Теги я снимаю, а фотографии уничтожить не могу. Бесит, что это дерьмо сохранится где-то в архивах до зимы, когда я начну пробиваться в колледжи. Родители перекрывают доступ в интернет, и я испытываю искреннее облегчение. Увы, длится оно недолго: проходит, когда мне вручают связывающее кольцо, которое я носила до посвящения в тринадцать лет. Кольцо они усиливают наговором-антивзломом, сделав любую попытку снять его болезненной и очевидной. Магическая сила протестует, рвется на свободу так отчаянно, что у меня руки дрожат, когда я надеваю кольцо на указательный палец. Но дрожь стихает, а в груди, где с неумолчным гулом роилась магическая энергия, царит пустота.
Единственное, что отвлекает от действия связывающего амулета, – пропущенные сообщения от Морган. То, что они от нее, я вычисляю по двум признакам. Во-первых, код штата у несохраненного телефонного номера – не массачусетский. Во-вторых, сообщения дышат тревогой. «Пожалуйста, поторопись! Боюсь, крыша вот-вот обвалится». Потом читаю в панике набранный заглавными буквами вопрос о том, все ли у меня хорошо… и обещание прислать помощь.
А после этого – ничего. Гробовое молчание. Небось увидела, как детектив Арчер ведет меня к седану закованной в наручники. От такой мысли я густо краснею. Зрелище наверняка в зародыше убило интерес, который появился у Морган.
Если интерес был неподдельным.
Если бы только на мне не было розового кварца, когда Морган меня целовала! Из-за него сплошная путаница. Типа, сам факт того, что я целовалась с малознакомой девушкой для меня в порядке вещей.
К воскресенью неопределенность становится невыносимой. Я должна выяснить, лишила ли себя шанса узнать Морган по-настоящему. Справившись с нервами, я, в конце концов, ей отвечаю.
Х. У. Привет, извини за молчание. Я жива и невредима. Выходные получились бешеными.
Каждая секунда после того, как я кликаю на «Отправить», кажется длиной в вечность. О том, напишет Морган или нет, беспокоиться не следует. Мы с ней встречались лишь раз. Она ничего мне не должна, особенно с учетом того, как прошло наше знакомство. Но не буду скрывать: душа поет от радости, когда на экране появляются три прыгающие точки.
М. Х. Привет! Рада, что копы не посадили тебя за решетку на веки вечные. Какова на вкус свобода?))
Вот так запросто начинается стратегически хронометрированный обмен эсэмэсками с аккуратно расставленными эмодзи. Мы старательно избегаем откровений о наших бывших, но за исключением романа с Вероникой и своей тайной ипостаси Стихийной Ведьмы я рассказываю Морган все.