– Ханна!
– Что-нибудь придумаю, – бормочу я, сомневаясь, что смогу провернуть операцию.
Джемма качает головой.
– Все должно быть идеально. Давай! Попробуй на мне!
– Это обязательно?
– Да.
У меня вырывается стон, но мы отрабатываем извинение, пока оно и впрямь не начинает звучать идеально.
15
Я замираю у двери раздевалки, держа в руке коробочку, перевязанную лентами. Поверить не могу, что Джемма подбила меня на такое. Сегодня генеральная репетиция выступления, и подруга решила, что это отличный повод устроить Морган сюрприз, лично извинившись. Все, конечно, здорово, но сейчас я чувствую себя по-идиотски.
Дверь распахивается, в коридор выглядывает Джемма. Белокурые волосы убраны в идеальный балетный пучок с помощью такого количества лака, что можно все здание спалить. Обильный макияж вблизи выглядит карикатурно, но зрителей в зале сразит наповал.
– Скорее! – велит она, сердито на меня глянув. – К пяти мы должны быть за кулисами.
– Чудесно! Буду готова к десяти!
– Ты невыносима! – Джемма закатывает глаза, делает шаг в коридор, хватает меня за свободную руку и затаскивает в раздевалку.
Химозно-приторный коктейль сорока различных лаков для волос ударяет в ноздри. Взад и вперед мечутся танцовщицы самых разных возрастов: от четырехлетних балерин до старшеклассниц на пуантах. Сейчас, когда отступать некуда, здешняя суматоха кажется наихудшей обстановкой для извинения перед девушкой, брошенной в разгар первого свидания.
– Вон она, с второгодками. – Джемма показывает куда-то вправо и спешит к танцовщицам в таких же ярко-розовых пачках, как и у нее.
Я смотрю в ту сторону, но в толпе всполошенных мамаш, занимающихся своими детьми, Морган не видно.
– Где?
Джемма поворачивается ко мне и встает на носочки.
– Вон, с чечеточницами-шестилетками.
На этот раз в море суеты мне удается разглядеть девчонок в блестящих черных костюмах и стучащих по паркету степовках. Девушки постарше поправляют им банты и завязывают ленты. Среди них я высматриваю рыжеволосую.
Стиснув изящную коробочку крепче, чем нужно, я пробираюсь к юным чечеточницам. От волнения они разрумянились так, что это и толстенными слоями грима не скроешь. На полпути к ним нахожу взглядом Морган и тотчас забываю, как дышать.
У Морган, единственной во всей раздевалке, волосы не собраны, а волнами ниспадают на плечи. Узкие джинсы сидят как вторая кожа, простая зеленая футболка кажется старой, но очень удобной по сравнению с новехонькими нарядами остальных. На лице – ни капли макияжа, оно сама естественность и уязвимость: на других танцовщицах грим как броня. Вероятно, из-за переезда в Салем Морган репетировала мало и в выступлении не участвует. Она поднимает голову и перехватывает мой взгляд. Вокруг суетятся танцовщицы и мамаши, а я застыла среди раздевалки, словно камень, застрявший в бурном потоке. Морган изгибает бровь в безмолвном вопросе, и я поднимаю свой подарок так, чтобы она увидела коробочку.
На губах у нее расцветает улыбка, но вдруг кто-то откашливается. Громко.
– Внимание на меня! – На пороге стоит руководительница студии и изучает царящий в раздевалке хаос. – Все внимание!
Никто не реагирует, и руководительница быстро хлопает в ладоши. Танцовщицы тотчас прекращают разговоры и хлопают в таком же ритме. Воцаряется тишина.
– Отлично! Начнем наше шоу! Пятый год! Вы выступаете первыми. Второму году – приготовиться. Мамы, выводим чечеточниц за кулисы и ждем. Остальные перебираются в зал. Выходим, живо!
В раздевалке становится шумно: танцовщицы в последний раз смотрятся в зеркало и устремляются к выходу. В суматохе я теряю Морган из вида. Коробочка падает, ее содержимое сотрясается. Быстро поднимаю подарок, предназначенный Морган. Ну вот, суперплан Джеммы накрылся медным тазом. Я поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Это мне?
Голос Морган окутывает меня, как туман от водопада: мягко, но неотвратимо.
Я застываю – ноги прирастают к полу. Убрав за ухо выбившуюся прядь, жалею, что утром не соорудила на голове что-то получше неопрятного пучка.
– Ага. – Делаю вдох, чтобы успокоить нервы, и поворачиваюсь: теперь мы с Морган стоим в полупустой раздевалке. – Там и карточка есть.
– А что внутри? – Девушка опасливо приближается, и я протягиваю ей коробочку. Аккуратно и уверенно она развязывает бант, чтобы вытащить карточку. – Ты сама ее разрисовала?
Щеки заливает горячий румянец, и я киваю.
– Мне показалось, это долговечнее, чем живые цветы.
Морган обводит пальцем карточку, которую я расписала вчера вечером. По краям я акварелью нарисовала полевые цветы и, может, слегка пожульничала: использовала магию, чтобы краска легла идеально. На заднем плане – пятна розового, пурпурного и синего внахлестку. Поверх них с помощью набора для каллиграфии, который год назад получила на день рождения, я старательно вывела: «Прости меня».
– Как красиво! – с придыханием восклицает Морган, отводит руку с карточкой чуть подальше и склоняет голову набок. – Цветовая палитра выбрана с умыслом? Похоже на…
– На флаг бисексуалов? – перебиваю я. – Так и есть. Вообще-то я хотела извиниться за то, что сбежала со свидания… и еще за то, что не сразу поняла, почему после каминг-аута можно встречаться с парнем.
Морган молча кивает, водя пальчиком по краю карточки. Следующий ее кивок адресован, скорее, самой себе.
– А что в коробочке?
– Помнишь вечер нашего знакомства? Ты сказала, что попробовала бы мою выпечку. – Поднимаю крышку, демонстрируя свое любимое печенье с шоколадной крошкой. – Я подумала, сейчас самое время.
Морган широко улыбается и достает верхнее печенье.
– Не надо было столько труда прилагать! Эсэмэски хватило бы. – Морган откусывает кусочек и прямо дрожит от удовольствия. – Я, конечно, не жалуюсь. Вкуснятина невероятная! – Она доедает печенье, а я млею от похвалы.
– Рада, что тебе понравилось. А на свиданиях я обычно такие фокусы не выкидываю, честное слово!
– Понятно. – Морган аккуратно закрывает коробочку крышкой. – Ничего страшного, что ты не можешь поставить точку в отношениях со своей бывшей. Напрасно я торопила тебя с новым романом.
– Я поставила точку, клянусь! Вероника для меня в прошлом.
– Ханна, никаких проблем нет. Предлоги сочинять не нужно. Если хочешь просто дружить, я пойму.
Сердце падает, оставляя в груди гулкую пустоту.
– Ты этого хочешь?
– Не знаю. – Морган водит пальцем по крышке, не глядя на меня. – Печенье и карточка – это очень здорово, правда! Но в отношениях я хотела бы быть любимой девушкой, а не дублершей бывшей пассии.
– Мне не нужна дублерша.
– Ханна, она звонила тебе без остановки, пока ты не ответила. А ты ответила и рванула к ней с низкого старта. – Морган скрещивает руки на груди. – Что я должна думать?
Непослушная прядь выбивается из пучка, и я возвращаю ее на место. Не хотелось поднимать эту тему, но я не позволю Веронике испортить мне намечающиеся отношения с Морган.
– В ее дом кто-то вломился.
– Что?! – Морган поднимает голову, ее голос звенит от тревоги. – С Вероникой ничего не случилось?
– Нет, она в порядке. – Я переплетаю пальцы и прижимаю их к макушке. – Мы думаем, злоумышленник хотел ограбить дом, решив, что никого из хозяев нет. Вероника вышла из уборной и спугнула его.
Морган шумно выдыхает.
– О-па! Мне очень жаль. – Она барабанит пальцами по крышке коробочки. – Чувствую себя стервой.
– Ты ничего не знала.
Морган поднимает голову и смотрит мне в глаза с откровенным вызовом.
– Значит, Вероника для тебя в прошлом? Она больше не твоя прима?
В сердце вспыхивает искорка надежды.
– Место пока вакантно.
Морган краснеет: для меня это самая очаровательная картинка на свете. Ну или номер два – после Морган-Кусающей-Губы-В-Попытке-Спрятать-Улыбку.
– Рада слышать.
Страхов и опасений как не бывало.
– И у меня есть второй шанс? Должна ведь я исправить ошибку с первым свиданием.
Морган отвечает не сразу: поднимает глаза к потолку и изображает глубокую задумчивость.
– Хм… Вообще-то вторым шансам я не верю. – Она отмалчивается так долго, что у меня пульс подскакивает. – Но ты можешь пригласить меня на новое свидание.
С огромным трудом сдерживаюсь, чтобы не опозориться, от счастья пустившись в пляс.
– Ты не пожалеешь, обещаю! – Я улыбаюсь так широко, что начинают болеть щеки. Устрою ей настоящую экскурсию по Салему, покажу все свои любимые места… – Есть только один вопрос…
Морган подходит ближе, потом еще ближе, и вот у нас уже один воздух на двоих.
– Спрашивай что хочешь. – Ее слова многообещающе щекочут мою кожу.
Неуверенность накатывает волной, но взгляд Морган придает храбрости.
– Могу я тебя поцеловать?
Морган обнимает меня за шею, тыкая в спину коробкой с печеньем, только мне на это плевать.
– Я думала, ты никогда не попросишь.
Морган подается вперед, я притягиваю ее к себе и прижимаюсь лбом к ее лбу. Разделяющий нас воздух бурлит от энергии. Я дожидаюсь момента, когда терпеть становится невмоготу.
Наши губы соприкасаются, и все остальное отступает на второй план. И мои тревоги. И страхи. Губы у Морган – теплые и мягкие. У них вкус ягодного бальзама, новых шансов, бесконечных возможностей.
Хочу, чтобы этот момент длился вечно.
Мы с Морган идем в зал и садимся в заднем ряду. Она комментирует выступления танцовщиц, объясняет разницу между классической хореографией и современной, рассказывает, как долго и сложно готовить пуанты.
Я стараюсь слушать внимательно, не упуская ничего, но вот Морган снова меня целует, и слова теряют смысл. На втором часу репетиции я набираюсь смелости и беру ее за руку во время особенно трогательного номера в стиле модерн. Или в современном стиле? Они так похожи, что я уже забыла различия.
Ближе к концу репетиции Морган исчезает, чтобы помогать за кулисами и в раздевалке. Перед уходом она чмокает меня в щеку и оставляет всполошенной и раскрасневшейся.