лько разве другие варианты возможны? Охотнику известно, кто я, и с огнем он уже боролся.
На следующем светофоре мы останавливаемся, а пожарные машины несутся дальше. Я подаюсь вперед: хочу посмотреть, высоко ли поднимается дым и успеют ли пожарные что-нибудь спасти.
– Зеленый.
Голос Морган вырывает меня из плена мыслей. Я проношусь через перекресток, пытаясь – без особого успеха – держать панику в узде. Она судорогой сводит мне горло, не давая дышать.
Папа.
Он не допустил бы такого крупного пожара. Наверное, отец вышел погулять, иначе наш дом не пострадал бы. Я сворачиваю на следующую улицу. Еще два дома – и наш. Достаю из кармана сотовый.
– Позвони моему папе. – Я ввожу четырехзначный пароль и передаю телефон Морган.
– Что ему сказать? – Морган тычет пальцем в экран. – В контактах «папы» нет. Как его?..
– Уолш. Тимоти Уолш.
Небо алеет от бушующего пламени, всполохи которого мелькают над крышами и деревьями, отделяющими нас от дома. На последнем повороте я слишком спешу, шины снова скрипят по асфальту.
– Ханна, осторожнее! – Морган тянется к рулю, своим прикосновением возвращая меня к реальности.
Я ударяю по тормозам, едва не врезаюсь в машину, припарковавшуюся впереди, включаю режим парковки, выбираюсь из салона и замираю у обочины. Здесь дым гуще: черный, как ночь, он забивает легкие, облепляет пеплом.
– Это… твой дом? – спрашивает Морган, вылезая из автомобиля вслед за мной.
У меня пропал дар речи. Я молча киваю, глядя, как пожарные спешат к гидранту. Ревущее пламя пожирает все – воспоминания, фотографии, рисунки. Все, кроме вещей, которые сейчас на мне.
Запускаю руку в карман, но там пусто.
– Телефон… – Нужно позвонить папе. Он найдет выход. Он все исправит. – Где мой телефон?
– Здесь. – Морган протягивает мне сотовый. – Твой отец не ответил.
Я едва ее слышу: окна взрываются, стекло бьется, пожарные в защитных масках кричат. Нахожу папин номер в избранном… и слушаю гудки.
Гудки, гудки, длинные гудки.
– Он не отвечает.
Горло саднит. Слезы жгут глаза. Я снова звоню отцу. И слушаю длинные гудки.
Один из пожарных прижимает рацию к уху и недовольно морщится.
– Где скорая, черт ее дери?! – орет он. – У нас пострадавший.
Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
– Папа! – Я бросаюсь вперед – через заслоны прямо к пожарным. – Папа!
Кто-то резко останавливает меня, схватив за пояс. Колени подгибаются, я падаю в чьи-то объятия. Потом опять кричу, но меня держат крепко.
– Ханна, прекрати! – Слышу голос Морган, кожей чувствую ее дыхание, но оно кажется холодным в сравнении с пламенем, бушующим впереди. – Ты ничего не можешь сделать.
– Могу! – Рвусь из ее объятий, только Морган сильнее. – Я могу остановить пожар. Я справлюсь с огнем. – Пытаюсь отодрать от себя руки Морган. – Я могу спасти его, если ты пустишь!
Адреналин бурлит в крови. Я кричу, пинаюсь, вырываюсь как бешеная, а Морган все нипочем. C поразительной для такой хрупкой девушки силой она держит меня в объятиях. Если бы не она, я рванула бы прямиком в огненный ад.
– Знаю, что тебе страшно и больно. – Голос Морган прорезает рев сирен подъезжающих машин. – Но туда нельзя!
– Мне нужно! Мой папа… – Договаривать не стану. Нет. Он не в доме. Его там быть не может.
Морган все равно не отпускает, но, может, получится потушить пламя отсюда. Я тянусь к огню, ищу его энергию.
Он слишком сильный и слишком далеко от меня.
Ноги перестают двигаться, и я наваливаюсь на Морган. Она подхватывает меня, не дает упасть на землю и разбиться на тысячу осколков.
За спиной у нас еще больше сирен. Больше мигалок. Больше шума. Красный, алый, белый и голубой сливаются в расплывчатое пятно, и я уже не знаю, где пламя, где проблесковые маячки.
Еще чьи-то руки сжимают мне плечи, но лицо в дымке не разглядеть. Низкий голос продирается сквозь шум и крики, прорезает толщу паники.
– Ханна, послушай, все будет хорошо! – Пальцы впиваются глубже, боль рывком возвращает к реальности. Из дымки материализуется Арчер. – Сосредоточься. Объясни, в чем дело.
Я таращусь на него, чувствуя себя пятилетней.
– Мой папа… – Слезы душат меня, не дают говорить.
– Мы возвращались из похода и увидели пожарные машины. – Морган меняет позу, и я утыкаюсь ей в шею. – Мы думаем, что ее отец в доме.
Арчер кладет мне руку на спину, но я резко отстраняюсь. Ему следовало предотвратить пожар. Ему надо нас охранять. Детектив снова возникает в поле моего зрения.
– Ханна, ты уверена, что он там?
– Не знаю. – Голос срывается. Я цепляюсь за Морган, словно рискую провалиться сквозь землю, если отпущу.
Арчер переводит взгляд на Морган.
– Не давай ей уйти!
– Да, сэр.
Арчер уходит – он пробирается сквозь толпу пожарных, разыскивая человека, владеющего информацией.
– Господи… – охает Морган.
– Что?.. – Я пытаюсь вырваться, но Морган стискивает меня еще сильнее.
– Тебе это лучше не видеть, – предупреждает Морган и ослабляет хватку ровно настолько, чтобы я повернулась. Одной рукой она крепко держит меня за пояс, не давая рвануть в горящий дом.
Только все это теряет смысл, когда я вижу, как по лужайке бежит пожарный и несет на плечах моего отца. Навстречу им бросаются фельдшеры с носилками и санитарными сумками. Кажется, они целую вечность укладывают папу на носилки и фиксируют. Одна из фельдшеров, невысокая темнокожая женщина с решительным лицом, начинает делать прямой массаж сердца.
– Нет… – Мир наклоняется, свет гаснет, я падаю.
Глаза открываются с колоссальным трудом, сесть не удается. Лишь через несколько секунд я догадываюсь, что тоже лежу на носилках, грудь перетянута лямкой-фиксатором. На лице – кислородная маска, вокруг стоят люди.
– Ханна, ты меня слышишь? Как ты себя чувствуешь? – из-за спины у двух фельдшеров спрашивает Арчер.
Я срываю кислородную маску.
– Где папа? Как он?
– Его везут в больницу. Доктора будут знать больше после осмотра.
– Он жив? Дыхание ему восстановили?
– Мисс, маску снимать нельзя! – Фельдшер опускает ее мне на лицо и подталкивает носилки к машине скорой помощи. Судя по взгляду, который она бросает на коллегу, стоящего напротив, меня собираются занести в салон.
Испуганно смотрю на Морган.
– Я приеду в больницу на твоей машине, – обещает она.
Прежде чем фельдшеры успевают вмешаться, я срываю кислородную маску.
– Позвони Джемме. Пусть свяжется с моей мамой.
Кивка Морган я не дожидаюсь: носилки рывком задвигают в машину, где видны лишь мигающие огни и слышен вой сирен.
К папе меня не пускают.
Я меряю шагами приемный покой, боясь остановиться. Если сяду, придется признать, что все это не сюр. Как пациентку меня выписали два часа назад, убедившись, что жизненные показатели в норме. Морган устроилась на краешке стула рядом с пустующим моим и смотрит, как я маюсь.
Вопреки плакату, запрещающему использовать сотовые, цепляюсь за свой, как за спасательный круг. Мама позвонила, когда я ждала выписку: лекцию она закончила пораньше, но автобус встал в пробке на обратном пути из Бостона.
Стоит появиться доктору, у меня сердце екает, но он каждый раз называет другую фамилию. От стресса и томительного ожидания начинает мутить. Мне нужны ответы. Сию секунду.
– Ханна, сядь. Ты вконец себя загонишь. – Морган трет виски, словно голова кружится и у нее. – Доктор выйдет к нам, как только появятся новости.
– Знаю. – Я замедляю шаги и впервые за несколько часов останавливаюсь. – Тебе не обязательно здесь находиться. Со мной все будет в порядке.
Морган смотрит на ладони, потом на меня.
– Я хочу быть рядом с тобой.
Падаю на стул рядом со своей девушкой и тянусь к ее руке. Морган переплетает пальцы с моими, и я, в конце концов, чувствую крепкую связь с реальностью. Возле меня – человек, который не позволит мне уплыть в сюрность.
– Что же делать?
Морган задумчиво растирает мое запястье большим пальцем.
– Разбираться с этой ситуацией шаг за шагом.
Невеселый смешок застревает в горле.
– Если бы я понимала, что это за шаги, может, и попробовала бы.
– Первым шагом было связаться с мамой. Ты его уже сделала. Кому-то еще из родственников позвонить нужно?
Я качаю головой.
– Ни у мамы, ни у отца нет братьев и сестер.
Следует позвонить бабушке, но я не смогу, потому что разревусь и выложу наши секреты приемному покою. А если выйду на улицу, то рискую пропустить новости о папе.
В душе кипит горький гнев. Совет должен защищать нас. Весь смысл его существования в том, чтобы оберегать нас.
Он не справился.
Я не намерена ждать Арчера. И не хочу ждать, когда Совет утвердит оптимальный план действий. С меня хватит.
Я разыщу Охотника и заставлю заплатить за содеянное.
– Ханна, что с тобой?
– А тебе не ясно?! – огрызаюсь я, изливая на Морган свою обиду.
Она смотрит на меня так, словно пытается разглядеть ответ на какой-то вопрос, и не знает, как относиться к увиденному.
– Ханна! – Вслед за возгласом Джеммы раздается скрип костылей.
Джемма заходит в приемный покой и обводит помещение взглядом.
– Ханна!
Я встаю и направляюсь к подруге.
– Я здесь!
Джемма пробирается сквозь толпу посетителей, бросает костыли и порывисто меня обнимает. По щекам у меня текут слезы. Я жадно вглядываюсь в родное лицо. Наконец рядом человек, который меня поймет. Джемме наверняка ясно, насколько все плохо.
– Как он себя чувствует? – спрашивает Джемма, вытирая мне слезы большими пальцами.
– Не знаю. Доктора ничего не говорят. Мама застряла в пробке, мой дом сгорел, не осталось ни одежды, ничего вообще.
Я выдаю ей всю историю: как мы Морган ехали за пожарными машинами, как спасатель вынес папу из пламени.
– Ханна, не бойся, все образуется. – Джемма крепко обнимает меня и шепчет на ухо: – Думаешь, это Сама-Знаешь-Кто?