Кто бежит потому, что видит бегущими других, или кто боится потому, что видит боящимися других, кто, видя, как другой обжег себе руку, притягивает к себе свою руку и делает такие движения телом, как будто он сам обжег свою руку, об этом мы скажем, что он подражает аффекту другого, но не скажем, что он соревнуется с ним; и это не потому, что причина соревнования одна, а причина подражания другая, но просто потому, что принято называть соревнующимся только человека, который подражает тому, что мы считаем честным, полезным или приятным. Впрочем, о причине соревнования см. положение 21 этой части с его схолией. Но почему с этим аффектом большей частью соединена зависть, – об этом см. положение 32 этой части с его схолией.
Признательность или благодарность есть пожелание или побуждение любви, по которому мы стремимся делать добро тому, кто по такому же аффекту любви оказал нам благодеяние. См. положение 39 со схолией положения 41 этой части.
Благожелание есть желание делать добро тому, кого мы жалеем. См. схолию положения 27 этой части.
Гнев есть пожелание, которым мы из ненависти побуждаемся причинить зло тому, кого мы ненавидим. См. положение 39 этой части.
Месть есть пожелание, которым мы вследствие взаимной ненависти побуждаемся причинять зло тому, кто по такому же аффекту нанес нам вред. См. королларий 2 положения 40 этой части с его схолией.
Жестокость или свирепость есть пожелание, которым кто-нибудь побуждается наносить зло тому, кого мы любим или кого мы жалеем.
Жестокости противопоставляется милосердие, которое не есть страсть, но способность души, которой человек умеряет гнев и мстительность.
Опасение есть пожелание посредством меньшего зла избежать большего, которого мы боимся. См. схолию положения 39 этой части.
Смелость есть пожелание, которым кто-нибудь побуждается делать что-нибудь с опасностью, подвергнуться которой боятся ему равные.
Малодушие признается в том, чьи пожелания сдерживаются страхом перед опасностью, которой не боятся подвергнуться равные ему.
Итак, малодушие есть не что иное, как боязнь какого-нибудь зла, которого многие обычно не боятся. Поэтому я не отношу его к аффектам пожелания. Но я хотел объяснить его здесь, потому что, поскольку мы рассматриваем пожелания, оно действительно противопоставляется аффекту смелости.
Смущение приписывается тому, у кого пожелание избежать зла сдерживается удивлением к злу, которого он боится.
Стало быть, смущение есть вид малодушия. Но так как смущение происходит от двойного страха, то удобнее определить его так, что оно есть страх, который приводит человека в такое ошеломление и колебание, что он не может устранять зла. Я говорю в ошеломление потому, что его способность избежать зла подавляется удивлением к нему. Я говорю в колебание, поскольку мы понимаем, что это пожелание подавляется страхом перед другим злом, которое его также мучит; из этого следует, что он не знает, какое из двух зол ему следует предотвратить. См. об этом схолию положения 39 и схолию положения 52 этой части. О малодушии и смелости см. схолию положения 51 этой части.
Вежливость или скромность есть пожелание делать то, что нравится людям, и оставлять то, что им не нравится.
Честолюбие есть неумеренное желание славы.
Честолюбие есть пожелание, которым поддерживаются и усиливаются все аффекты (по пол. 27 и 31 этой части), и потому этот аффект почти непреодолим. Ибо пока человек одержим каким-нибудь пожеланием, он в то же время необходимо бывает одержим и этим. «Лучшие люди, – говорит Цицерон[5], – всего более руководятся славой. Даже философы на тех книгах, в которых пишут о презрении к славе, выставляли свое имя» и проч.
Сластолюбие есть неумеренное пожелание или даже любовь к пиршествам.
Пьянство есть неумеренное пожелание и любовь к напиткам.
Корыстолюбие есть неумеренное пожелание и любовь к богатству.
Сладострастие есть также пожелание и любовь к телесному совокуплению.
Умеренно ли это желание половых удовольствий или неумеренно, оно обыкновенно называется сладострастием. Далее, эти пять аффектов (как я уже упомянул в схолии пол. 56 этой части) не имеют противоположных себе. Ибо скромность есть вид честолюбия, о чем см. схолию положения 29 этой части. Затем, что умеренность, трезвость и целомудрие указывают на силу души, а не на страсть, – об этом я также упоминал. И хотя возможно, что человек корыстолюбивый, честолюбивый или робкий воздерживается от неумеренности в пище, питье и половом соитии, но корыстолюбие, честолюбие и робость не противоположны сластолюбию, пьянству или сладострастию. Ибо корыстолюбец часто желает поесть и попить за чужой счет. Честолюбец же, если бы только он был уверен, что все останется в тайне, ни в чем не будет воздерживаться, и если бы ему пришлось жить между пьяницами и людьми сладострастными, то по тому самому, что он честолюбив, он еще более будет предаваться этим порокам. Наконец, робкий делает то, чего сам не хочет. Хотя корыстолюбец для избежания смерти и может бросить в море свои богатства, однако он все-таки останется корыстолюбцем; и хотя человек сладострастный и печалится о том, что он не может обуздать своей страсти, однако он от того не перестает быть сладострастным. И вообще, эти аффекты имеют своей сущностью не столько сами действия пирования, пьянства и проч., сколько сам позыв и любовь к ним. Итак, этим аффектам ничего не может быть противопоставлено, кроме благородства и энергии души, о чем речь пойдет дальше. Определение ревности и остальных волнений души я давать не буду – как потому, что они происходят от соединения аффектов, которые мы уже определили, так и потому, что многие из них не имеют названий, что показывает, что для практической жизни достаточно знать их вообще. Да притом, из определений аффектов, объясненных нами, видно, что все они происходят от пожелания, радости или печали, или, вернее, что нет других, кроме этих трех, из которых каждый обычно называется разными именами по их различным отношениям и внешним признакам. Если же мы захотим вникнуть в эти три первоначальных аффекта и в то, что мы сказали выше о природе души, то мы будем иметь возможность определить аффекты, поскольку они относятся только к душе, таким образом:
ОБЩЕЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ АФФЕКТОВ
Аффект, который называется страстью души, есть смутная идея, которой душа утверждает большую или меньшую, чем прежде, силу существования своего тела или какой-нибудь его части, и которой, когда она дана, душа определяется к мышлению более об одном, чем о другом.
Я говорю прежде всего, что аффект или страсть души есть смутная идея. Ибо мы показали (см. пол. 3 этой части), что душа страдает лишь постольку, поскольку имеет неполные или спутанные идеи. Затем, я говорю, которой душа утверждает большую или меньшую, чем прежде, силу существования своего тела или какой-нибудь его части. В самом деле, все идеи тел, которые мы имеем, показывают больше действительное состояние нашего тела (по короля. 2 пол. 16 части 2), чем природу внешнего тела, а идея, которая составляет форму аффекта, должна показывать или выражать то состояние тела или какой-нибудь его части, в котором находится само тело или какая-нибудь его часть, на том основании, что его способность к деятельности или существованию увеличивается или уменьшается, поддерживается или стесняется. Но нужно заметить, что когда я говорю большую или меньшую, чем прежде, силу существования, я разумею под этим не то, что душа сравнивает настоящее состояние тела с прошедшим, но только то, что идея, составляющая норму аффекта, утверждает о теле нечто такое, что действительно содержит больше или меньше реальности, чем прежде. И так как сущность души состоит (по пол. 11 и 13 части 2) в том, что она утверждает действительное существование своего тела, а под совершенством мы разумеем саму сущность вещи, то из этого следует, что душа переходит к большему или меньшему совершенству, когда ей случается утверждать о своем теле или о какой-нибудь его части что-нибудь такое, что содержит больше или меньше реальности, чем прежде. Поэтому, когда я выше сказал, что способность мышления души увеличивается или уменьшается, то я не хотел понимать под этим ничего другого, как то, что душа образует такую идею своего тела или какой-нибудь части, которая выражает более или менее реальности, чем она утверждала прежде о своем теле. Ибо превосходство идей и действительная способность мышления оцениваются по превосходству предмета. Наконец, я прибавил: и которой, когда она дана, душа определяется к мышлению более об одном, чем о другом, для того, чтобы, кроме природы радости или печали, которую объясняет первая часть определения, выразить также и природу пожелания