му не может составить никакого понятия о зле (по короля, пол. 64 этой части), а следовательно (ибо добро и зло соотносительны) и о добре, – что и требовалось доказать.
Что предположение этого положения ложно и может быть понято не иначе как лишь постольку, поскольку мы имеем в виду одну человеческую природу или, лучше, Бога, не поскольку он бесконечен, а поскольку есть лишь причина человеческого существования, – это видно из 4 положения этой части. Это, как и другое, что мы уже доказали, по-видимому, указывается Моисеем в его истории первого человека. Ибо в ней не представляется никакое другое могущество Божие, как то, которым он создал человека, т. е. могущество, по которому он заботился лишь о пользе человека. И соответственно этому там повествуется, что Бог запретил свободному человеку вкушать от древа познания добра и зла и что как только он вкусит от него, сразу же станет бояться смерти больше, чем желать жить. Затем, когда человек нашел жену, которая была совершенно согласна с его природой, то признал, что в природе нет ничего, что было бы для него полезнее, чем она; но когда он подумал, что животные подобны ему, он стал подражать их аффектам (см. пол. 27 части 3) и потерял свою свободу, которую впоследствии восстановили патриархи, руководимые духом Христа, т. е. идеи Бога, от которой одной зависит то, что человек бывает свободным и что он и другим желает того же добра, какого хочет для себя, как мы доказали выше (по пол. 37 этой части).
ПОЛОЖЕНИЕ LXIX
Сила души свободного человека является равно великой как в избежании, так и в преодолении опасностей.
Аффект может быть задержан или уничтожен не иначе как аффектом сильнейшим и противоположным задерживаемому (по пол. 7 этой части). Но слепая отвага и страх суть аффекты, которые можно представить равно великими (по пол. 5 и 3 этой части). Следовательно, одинаково великая сила души или храбрость (см. опр. ее в схолии пол. 59 части 3) требуется для отваги, как и для обуздания страха, т. е. (по опр. 40 и 41 афф.) свободный человек с той же силой души отклоняет опасности, с какой пытается преодолеть их, – что и требовалось доказать.
Таким образом, свободный человек одинаково руководится мужеством как в своевременном бегстве, так и в битве; или свободный человек с тем же мужеством или присутствием духа выбирает бегство, с каким и сражение.
Чтб такое мужество, и что я разумею под ним, – это я объяснил в схолии пол. 59 части 3. Под опасностью же я подразумеваю все то, что может быть причиной какого-нибудь зла, именно печали, ненависти, раздора и проч.
ПОЛОЖЕНИЕ LXX
Свободный человек, живущий между невеждами, старается, насколько может, отклонять их благодеяния.
Каждый по своему уму судит о том, что такое добро (см. схол. пол. 39 части 3). Таким образом, невежественный человек, оказывающий кому-нибудь благодеяние, будет ценить это благодеяние по своему уму, и если он видит, что его не так много ценит тот, кому оно оказано, то он будет печалиться (по пол. 42 части 3). Но свободный человек старается привязать к себе остальных людей дружбой (по пол. 37 этой части) и не оплачивает людям подобными благодеяниями по их аффекту, но желает себя и других руководить свободным суждением разума и стремится делать только то, что сам считает первым. Следовательно, свободный человек, чтобы не вызывать ненависти у невежественных людей и чтобы не повиноваться их влечениям, а одному разуму, будет стараться, насколько может, отклонять их благодеяния, – что и требовалось доказать.
Я говорю насколько может. Ибо хотя люди и невежественны, но они все-таки люди, которые в нужде могут оказать человеческую помощь, лучше которой ничего не может быть; а потому часто случается, что необходимо бывает принимать их благодеяния и, следовательно, благодарить их согласно с их понятиями. К этому присоединяется еще то, что, даже отклоняя их благодеяния, нужно наблюдать осторожность, чтобы не показалось, будто мы презираем их или по скупости боимся отплаты, и, таким образом, чтобы, избегая их ненависти, нам тем самым не оскорбить их. Поэтому при отклонении благодеяний нужно иметь в виду пользу и честь.
ПОЛОЖЕНИЕ LXXI
Только свободные люди бывают друг другу наиболее благодарны.
Только свободные люди наиболее полезны друг другу, взаимно соединяются теснейшими узами дружбы (по пол. 35 и 1 его королл.) и стремятся делать друг другу благодеяния с одинаковым усердием любви (по пол. 37 этой части). Поэтому (по 34 опр. афф.) только свободные люди бывают друг другу наиболее благодарны, – что и требовалось доказать.
Благодарность, которую питают друг к другу люди, руководящиеся слепыми пожеланиями, есть скорее торг или хитрость, чем благодарность. Далее, неблагодарность не есть аффект. Однако же неблагодарность постыдна, потому что она большей частью показывает, что человек находится под влиянием чрезмерной ненависти, гнева, гордости или корыстолюбия и проч. Ибо того, кто по глупости не умеет отплачивать за подарки, нельзя назвать неблагодарным, а тем менее – того, кого подарки продажной женщины не соблазняют развратничать с ней или подарки вора не заставляют скрывать его воровство, или еще кого-нибудь в этом роде. Напротив, такой человек показывает, что у него твердый дух, которого никакими подарками нельзя подкупить на что-нибудь гибельное для него или для всех.
ПОЛОЖЕНИЕ LXXII
Свободный человек никогда не действует со злым умыслом, но всегда действует с прямодушием.
Если бы свободный человек, поскольку он свободен, делал что-нибудь со злым умыслом, то он делал бы это по предписанию разума (ибо только в таком случае мы называем его свободным); поэтому действовать со злым умыслом было бы добродетелью (по пол. 24 этой части), и следовательно (по тому же пол.), каждому для сохранения своего существования было бы лучше действовать со злым умыслом, т. е. (как это ясно само собой) для людей было бы гораздо лучше соглашаться между собой только на словах, а на деле противодействовать друг другу, – что (по короля, пол. 31 этой части) абсурдно. Следовательно, свободный человек и проч., – что и требовалось доказать.
Если бы предложено было такое возражение: «Если человек посредством вероломства может избавиться от опасности немедленной смерти, неужели разум не внушает ему, чтобы он для сохранения своего существования сделался вероломным?», то на него нужно отвечать таким образом: если бы разум посоветовал это, то, значит, он советует это также всем людям, и поэтому разум вообще советует людям, чтобы они вступали между собой в договоры, соединяли свои силы и имели общие права только со злым умыслом, т. е. чтоб они на самом деле не имели общих прав, – что абсурдно.
ПОЛОЖЕНИЕ LXXIII
Человек, руководящийся разумом, более свободен в гражданском обществе, где он живет сообразно с общими постановлениями, чем в уединении, где он повинуется только одному себе.
Человек, руководящийся разумом, повинуется не по страху (по пол. 63 этой части), но поскольку он стремится сохранять свое существование по предписанию разума, т. е. (по схол. пол. 66 этой части) стремится жить свободно, сообразоваться с общей жизнью и пользой (по пол. 37 этой части), и следовательно (как мы показали в схол. 2 пол. 37 этой части), желает жить согласно с общими постановлениями гражданского общества. Следовательно, человек, руководящийся разумом, чтобы жить свободнее, желает соблюдать общие права гражданского общества, – что и требовалось доказать.
Это и подобное, что мы показали об истинной свободе человека, относится к храбрости, т. е. (по схол. пол. 59 части 3) к мужеству и великодушию. И я не считаю необходимым доказывать здесь отдельно все свойства мужества и еще менее – то, что мужественный человек ни к кому не питает ненависти, ни на кого не гневается, никому не завидует, не приходит в негодование, никем не пренебрегает и нисколько не гордится. Ибо это и многое, что относится к истинной жизни и религии, легко выясняется из положений 37 и 46 этой части, именно, что ненависть нужно побеждать любовью, и что каждый, руководящийся разумом, желает и другим того добра, какого хочет для себя. К этому присоединяется еще то, на что мы указали в схолии положения 50 этой части и в других местах, именно, что мужественный человек прежде всего имеет в виду то, что все вытекает из необходимости божественной природы, и отсюда все, что он считает тягостным и злым и что, кроме того, кажется нечестивым, ужасным, несправедливым и постыдным, происходит оттого, что он представляет себе вещи в беспорядочном, изуродованном и спутанном виде; и по этой причине он прежде всего старается понимать вещи как они есть в себе и устранять препятствия к истинному познанию, каковы: ненависть, гнев, зависть, осмеяние, гордость и остальное в этом роде, что мы отметили выше; а потому он, как мы сказали, стремится, насколько может, хорошо поступать и радоваться. Но до чего может простираться человеческая способность в достижении этого и что для нее возможно, – это я покажу в следующей части.