Петр Алексеевич КропоткинЭтика
«Лучшее в анархизме может быть и должно быть привлечено»
Этика человечности
Имя Петра Алексеевича Кропоткина (1842–1921) ассоциируется в нашем сознании прежде всего с отечественным анархизмом, возникшим в недрах революционного народничества. Действительно, в 1876 году, после смерти М. А. Бакунина, именно он стал признанным теоретиком и пропагандистом анархии. Однако многогранность и незаурядность личности П. А. Кропоткина не могут быть сведены только к этой стороне его деятельности. Его пытливый исследовательский ум плодотворно работал во многих направлениях. Политика и история, социология и философия, география и этнография, сельское хозяйство и кооперация, литература и этика, блестящая публицистика, проблемы образования и воспитания, история науки и политэкономия — вот далеко не полный перечень предметов, в развитие которых он так или иначе внес свой позитивный вклад, ставший достоянием человеческой культуры.
С точки зрения обывательского сознания такие люди и их поведение непонятны. Он мог сделать блестящую военную карьеру при императорском дворе, но предпочел ей службу в рядовом казачьем полку в Сибири. Его научные исследования по физической географии Сибири и Дальнего Востока получили признание в научном мире, ему предлагали пост секретаря Российского географического общества, но он не воспользовался возможностью сделать карьеру ученого. В чем причина столь неординарных поступков, вызывавших недоумение и раздражение его родных и знакомых?
Природа щедро наделила П. А. Кропоткина недюжинным умом и редкостным трудолюбием, способными реализоваться в любой области человеческой деятельности, но одновременно она одарила его и чрезвычайно чутким и отзывчивым сердцем, которое не выносило разлада между личным благополучием и несправедливостью и злом, окружавшими его. Именно этот нравственный разлад души заставил его отказаться сначала от удачной военной, а потом и научной карьеры и отдать все силы и талант делу борьбы с существующим общественным злом — делу, которое не сулило лично для него ничего, кроме невзгод и лишений, поскольку этим выбором он ставил себя в конфронтацию с власть предержащими.
В этой своеобразной позиции самопожертвования, которая была характерна для лучших представителей революционного народничества, не было ни грана тщеславного расчета. Если бы таковой и имелся, то они легко могли бы удовлетворить его и в рамках существовавшего строя. Как справедливо отмечал П. Л. Лавров, оценивая современное ему состояние русского общества, «недеятельность при виде стеснения развития безнравственна. Участие в организации, стесняющей человеческое развитие, преступно»[1].
Были, конечно, среди революционных народников и люди типа С. Г. Нечаева (организатора тайного общества «Народная расправа», автора «Катехизиса революционера»), для которых революционная борьба была, возможно, единственным способом реализации их честолюбивых замыслов, но, повторим, для П. А. Кропоткина это был осознанный нравственный выбор уже сложившегося человека. Его выбор не был проявлением и максимализма молодости: он все пропустил через собственное сознание, взвесил все «за» и «против» и до конца жизни не изменял выбору своей судьбы.
И здесь сразу встают весьма сложные вопросы: как соотносятся этическая теория П. А. Кропоткина и его нравственная позиция? Является ли теория отражением личного нравственного опыта автора, или она продиктована более общими целями и задачами? И, наконец, какое значение его этическая теория и личный нравственный выбор имеют для современности?
Попытаемся ответить на эти вопросы, учитывая существование подчас прямо противоположных оценок социалистического идеала и отношения к тем, кто стоял у истоков формирования различных его вариантов.
Мы не случайно упомянули о социалистическом идеале, ибо изначально он и возник как чисто этический идеал справедливого общества, ставший знаменем различных социальных сил и революционных движений, каждое из которых вносило в него свое содержание и понимание. Их объединяло общее недовольство порожденной капитализмом пропастью между бедностью и богатством, политическим господством одних и угнетением и бесправием других. Зло было очевидным, а иллюзии лозунгов буржуазной революции «свобода, равенство и братство» были еще достаточно свежи. И это явное несоответствие действительности провозглашенным буржуазией лозунгам порождало резкую критику существовавшего строя, его институтов, экономической и политической системы. Поэтому в устах многих теоретиков социализма категории «справедливость», «равенство» выдвигались не только как социальные и экономические требования, но и как этические нормы, выступавшие в качестве фундамента будущего общества, гаранта гармонизации альтруистических и эгоистических устремлений его представителей.
Для П. Ж. Прудона, например (а его взгляды оказали заметное влияние и на М. Бакунина и на П. Кропоткина), идея справедливости выступала высшим законом и мерой всех человеческих деяний, из нее он выводил понятия «равенство» и «свобода», ибо только она дает возможность определить и упорядочить явления общественной жизни, по своей природе неопределенные и противоречивые. Именно такой, одновременно социологический, обществообразующий и этический, подход к рассмотрению категории «справедливость», понимание ее атрибутов — равенства и свободы — как естественных субстанций человека, оказали существенное влияние на формирование этических взглядов П. А. Кропоткина.
Следует отметить, что воспитание и становление П. А. Кропоткина как человека и как революционера происходило в предреформенную эпоху, насыщенную важнейшими социальными и политическими переменами. Поэтому еще задолго до того, как проблемы построения справедливого общества встали перед Кропоткиным в качестве осознанной социальной задачи, в его детском и юношеском сознании происходили сложные процессы нравственной оценки действительности.
Потомок Рюриковичей и гетмана Сулимы, Петр Кропоткин по всем условиям жизни и воспитания должен был стать барином и господином своих крепостных. Во всяком случае, он мог бы вполне впитать в себя достаточно яркие и убедительные примеры проявления его отцом крепостничества. Причем, как вспоминал сам П. А. Кропоткин, его отец был не из жестоких помещиков, но и он посылал своих дворовых за провинности «на съезжую», где их пороли розгами.
Такие эпизоды рождали в душе ребенка чувства вины и жалости. Это еще не протест, но это уже элемент будущей нравственной позиции. Вот как он описывает свои переживания: «Слезы душат меня. После обеда я выбегаю, нагоняю Макара в темном коридоре и хочу поцеловать его руку, но он вырывает ее и говорит не то с упреком, не то вопросительно:
— Оставь меня, небось, когда вырастешь, и ты такой же будешь?
— Нет, нет, никогда!»
Эту детскую боль сострадания, чистую и светлую душу ребенка П. А. Кропоткин, по воспоминаниям сподвижников и товарищей, сохранил до конца своих дней.
Семейная обстановка как бы специально создала контраст впечатлений и наблюдений для любознательного и пытливого ума П. А. Кропоткина. С одной стороны — жизнь крепостных и дворовых, с другой — жизнь родственников и друзей семьи, многочисленными нитями связанных с высшим обществом и императорским двором. Богатейший социальный эмпирический материал, который накапливался памятью ребенка, отрока, юноши, зрелого человека, плюс, конечно, огромная тяга к знаниям, неудовлетворенность обязательными образовательными программами Пажеского корпуса, особенно по гуманитарным дисциплинам, все это формировало особый склад характера и строй мышления П. А. Кропоткина. Круг его интересов был весьма широк и разнообразен, хотя первоначально и достаточно хаотичен: философия и этика, литература и искусство, социология и политэкономия, естественные науки и, наконец, знакомство с запрещенной литературой (статьями журналов «Колокол», «Полярная звезда», работами Н. Г. Чернышевского, Н. В. Шелгунова и др.).
Не без противоречий и преодоления иллюзий вырабатывает он свое отношение к царю и самодержавию, к крестьянской реформе и религии, к самому главному вопросу о цели своей жизни, о собственной нравственной позиции и роли нравственности в жизни общества. Было бы упрощением полагать, что такой выбор — дело легкое и подразумевался он сам собой: так называемый принцип «двойной морали», когда официально провозглашается одно, а в реальной жизни делается совсем другое, был весьма распространен во все времена.
Доведенный до отчаяния самодурством отца, старший брат Петра Алексеевича Александр в феврале 1860 года в своем письме-трактате о нравственности с горечью писал о том, что огромное большинство людей живет несообразно требованиям нравственности, а, сообразуясь прежде всего с обстоятельствами, личными выгодами, и по мере необходимости, ворует, лжет, льстит, унижается, прелюбодействует и т. д. «Замечательно, — восклицает Александр, — что даже в взаимных беседах эти люди согласны между собой: когда говорят: «NN получил посредством просьб, денег и т. п. от ММ очень доходное место» — никто почти не возмущается поступками этих двух N и М, а, напротив, — зовет их всех умниками»[2]. И задает вопрос: почему я не могу поступать так же, сообразно обстоятельствам и личной пользе?
Правда, даже находясь в крайне возбужденном состоянии, Александр тем не менее признавался: «…не знаю, способен ли я буду, когда дойдет до дела, унижаться, красть и т. д.»[3]. Петр Кропоткин в своем ответном письме прямо связывает личную нравственность человека с обществом и отмечает, что общество пойдет назад в своем развитии, если в нем соблюдение нравственных требований будет необязательно[4]