Мэй. Но если люди поступают так, как по их понятиям следует поступать, они, конечно, правы?
Профессор. Нет, Мэй, добро всегда добро и зло всегда зло. Только безумец, совершая неправду, убеждает себя, что действовал с благими намерениями. Но зато и Библия сильнее прочих корит безумцев. Они, преимущественно и главным образом, отрицают Бога тем, что признают общественное мнение всегда правым, а веления Бога – не имеющими особенно важного значения.
Мэй. Но никто ведь не может всегда знать, где правда?
Профессор. Вы всегда можете знать это применительно к сегодняшнему дню, и если поступаете, сообразуясь с тем, что считаете сегодня правдой, то завтра она раскроется вам полнее и яснее. Вот вы, например, дети, находитесь в школе и должны обучаться французскому языку, арифметике, музыке и многим другим предметам. В этом ваша правда и право в настоящее время; наша же правда, или право ваших учителей, состоит в наблюдении за тем, чтобы ваша учеба была организована как можно лучше, без ущерба для обеда, сна и игр, и чтобы то, чему вы учитесь, вы запомнили хорошо. Вы все знаете, когда учитесь охотно, а когда толчете воду в ступе. Надеюсь, у вас не бывает никаких сомнений на этот счет?
Виолетта. Не бывает. А что если у кого-нибудь из нас возникнет желание прочитать какую-нибудь интересную книжку, вместо того чтобы учить уроки?
Профессор. Вы спрашиваете несерьезно, не так ли, Виолетта? Ведь тогда вам предстоит твердо решить, желаете вы совершить дурное или нет.
Мэри. Но сколько трудностей может выпасть в жизни, как бы человек ни старался узнать, в чем правда, и сколько бы он ни пытался жить хорошо.
Профессор. Вы слишком разумная девушка, Мэри, чтобы испытывать подобные затруднения, как бы ни складывалась жизнь. Большая часть затруднений у молодых женщин происходит от того, что они влюбляются в людей недостойных; так пусть же юные леди не спешат влюбляться, пока не узнают человека.
Дора. А сколько тысяч годового дохода должен он иметь?
Профессор (не удостаивая ответа). Конечно, немало есть превратностей судьбы, когда человек должен заботиться о себе и мучительно искать разумное решение. Но и тут нет серьезных сомнений относительно пути, только идти по нему, может быть, придется медленно.
Мэри. Ну а если авторитетная для вас личность принуждает вас жить не по правде?
Профессор. Дорогая моя, никого нельзя принудить делать зло, так как преступность в воле, в том, что делается по свободному выбору. Но вы можете быть принуждены когда-нибудь совершить роковой поступок, как и принять яд. И, как ни странно, по закону природы, несчастны в этих случаях бываете вы, а не тот, кто дал вам отраву. Странный закон, но это закон. Природа наблюдает только неизбежность результатов действия мышьяка. Ее никогда не волнует вопрос, кто вам дал его. Так и вы можете быть доведены до нравственной или физической смерти преступлением других людей. Вот все вы, здесь присутствующие, славные девочки, но неужели вы думаете, что ваша доброта – это ваша заслуга? Неужели вы воображаете, что вы милы и симпатичны, потому что от природы наделены более ангельскими свойствами, чем те дикие девочки с диким взглядом, которые играют в пыли на улицах наших городов и которым со временем предстоит пополнить тюрьмы? Одному небу известно, где в Последний день будут стоять они и где мы, бросившие их на улицу. Но главный вопрос на Страшном суде, я полагаю, будет для всех нас один: «Сохранили ли вы чистое сердце от начала до конца вашей жизни»? На вопрос: «Чем вы были?» – могут ответить другие, но на вопрос: «Чем вы старались быть?» – должны ответить вы сами. Ответьте же, были ли ваши сердца чисты и правдивы? Мы вернулись к грустному вопросу, Люцилла, обсуждение которого я отложил. Вы бы не решились сказать, что ваше сердце было чисто и правдиво, не так ли?
Люцилла. Вы правы, сэр.
Профессор. Потому что вас научили считать, что у людей по природе злое сердце. Как бы то ни было, но часто, когда люди говорят это, мне кажется, что они не верят тому, что говорят. А вы действительно так думаете?
Люцилла. Да, сэр, я в этом не сомневаюсь.
Профессор. Не сомневаетесь в том, что у вас злое сердце?
Люцилла (чувствует небольшую неловкость, но тем не менее продолжает упорствовать). Да, сэр.
Профессор. Флорри, я уверен, что вам надоело слушать. И мне не нравится, что вы пытаетесь слушать через силу: вы ведь знаете, что нельзя играть с кошкой во время беседы.
Флорри. О нет, мне не надоело слушать! Я только убаюкаю ее, и она прикорнет в складках моего платья.
Профессор. Постойте! Я вспомнил, что мне надо кое-что показать вам. Речь пойдет о минералах, похожих на волосы. Мне нужно выдернуть для этого волосок из хвоста Тити.
Флорри удивлена до такой степени, что сурово повторяет последние слова Старого профессора: «Волосок из хвоста Тити».
Профессор. Да, темный волосок. Вы, Люцилла, можете осторожно взять кошку за кончик хвоста из-под руки Флорри и выдернуть для меня волосок.
Люцилла. Но, сэр, ведь ей будет больно!
Профессор. Нисколько. К тому же она не сможет вас оцарапать, так как Флорри будет держать ее. Да, кстати, выдерните лучше пару волосков.
Люцилла. Но она, пожалуй, оцарапает Флорри, да и самой Тити все-таки будет больно! Если вам нужны темные волосы, не подойдут ли мои?
Профессор. Неужели вы и вправду скорее готовы выдернуть волос у себя, чем у Тити?
Люцилла. Да, конечно, если мой годится.
Профессор. Но это очень безнравственно с вашей стороны, Люцилла!
Люцилла. Безнравственно, сэр?
Профессор. Да. Если бы у вас было не такое злое сердце, вы бы скорее выдернули все волоски у кошки, чем один у себя.
Люцилла. О, я не имела в виду ничего плохого.
Профессор. Я думаю, что если бы вы, Люцилла, говорили правду, то с удовольствием привязали бы камень к хвосту Тити и гонялись бы за ней по всей площадке для игр.
Люцилла. Нет, я не сделала бы этого.
Профессор. Это неправда, Люцилла, вы знаете – это не может быть правдой.
Люцилла. Сэр?
Профессор. Конечно, неправда. Как может исходить правда из такого сердца, как ваше? Ведь оно во зле своем лживо.
Люцилла. О нет-нет! Вы придаете не тот смысл моим словам, я вовсе не имела в виду, что сердце заставляет меня лгать.
Профессор. Вы имели в виду, что оно само лжет внутри вас?
Люцилла. Да.
Профессор. Иными словами, вы знаете, что истинно вне вашего сердца, и говорите сообразно этому, и я могу верить внешней стороне вашего сердца. Внутри же оно грязно и лживо. Не так ли?
Люцилла. Предполагаю, что так, хотя мне не совсем это понятно.
Профессор. Понять этого нельзя, но чувствуете ли вы это? Уверены ли вы, что сердце ваше лживо во всем, что оно безнадежно испорчено?
Люцилла (более оживленно, так как смысл разговора стал ей понятнее). Да, сэр, я уверена в этом.
Профессор (задумчиво). Я очень огорчен этим.
Люцилла. И я.
Профессор. Чем же вы огорчены?
Люцилла. Как чем?
Профессор. Я хочу спросить, в чем вы чувствуете это огорчение? В ногах?
Люцилла (хихикнув). Конечно нет, сударь.
Профессор. В таком случае в плечах?
Люцилла. Нет, сэр.
Профессор. Уверены? Очень рад, так как огорчение в плечах недорого стоит.
Люцилла. Мне кажется, что я чувствую его в сердце, если только это именно огорчение.
Профессор. Именно огорчение? Хотите ли вы этим сказать, что уверены в своей испорченности и нимало этим не огорчаетесь?
Люцилла. Нет, не то. Я сама часто плакала из-за этого.
Профессор. Ну хорошо, значит, вы чувствуете печаль в вашем сердце?
Люцилла. Да, если печаль того стоит.
Профессор. А даже если и не стоит – не может же она быть в каком-нибудь другом месте. Ведь не хрусталик же ваших глаз огорчается, когда вы плачете?
Люцилла. Конечно нет.
Профессор. В таком случае у вас два сердца: одно испорченное, а другое сокрушающееся об этой испорченности? Или, может быть, одна сторона вашего сердца сокрушается о другой?
Люцилла (утомленная перекрестным допросом и несколько раздраженная). Вы понимаете, что я не могу этого объяснить, и знаете, что об этом сказано в Писании: «В членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего».
Профессор. Да, Люцилла, я знаю Писание, но не думаю, что это прояснит нам что-нибудь, если мы не постараемся не только понять, но и прочувствовать эти слова. Вы же, не уяснив себе значения одного стиха Библии, как только он ставит вас в тупик, немедленно переходите к другому, вводя три новых слова – «закон», «члены» и «ум», значение которых вам пока непонятно, а может быть, и никогда не будет понятно: такие люди, как Монтескье и Локк, потратили большую часть жизни на разъяснение двух из них.
Люцилла. Ах, сэр, спрашивайте, пожалуйста, кого-нибудь другого.
Профессор. Если бы я думал, что кто-нибудь ответит лучше вас, Люцилла, я бы именно так и поступил. Но, представьте, я стараюсь не себе, а вам разъяснить ваши чувства.
Люцилла. О, в таком случае продолжайте, пожалуйста.
Профессор. Заметьте, я говорю «ваши чувства», а не «ваши верования», потому что я не могу взяться за разъяснение чьих бы то ни было верований. Однако я должен попытаться хотя бы отчасти понять и ваши верования, так как хочу привести вас к какому-нибудь заключению. Насколько я понимаю ваши слова или слова других людей, которых учили так же, как и вас, вы полагаете, что существует внешнее добро, вроде гробов повапленных, снаружи кажущихся красивыми, а внутри полных всякой нечистотой или глубоко скрытой неправдой, которую мы сами не чувствуем и которую видит лишь Творец.