ла облачена в белое одеяние, поверх которого ее до колен окутывало облако, пронизанное солнечными лучами. Но только вся золотистая рябь его превратилась в перья, так что образовались два блестящих крыла, как у ястреба. На плече у нее висел ткацкий челнок с пряжей, а в левой руке женщина держала стрелы с огненными наконечниками.
Изабелла (хлопая в ладоши). О, это была Нейт[5], это была Нейт! Теперь-то я знаю!
Профессор. Да, это была она. А когда два великих духа приблизились ко мне, я увидал, что это были Брат и Сестра, так как столбообразная тень принадлежала великому Птаху[6].
Они заговорили, и звук их голосов был подобен доносившемуся издалека пению. Я не мог разобрать каждого слова отдельно, но смысл сказанного был мне понятен. Я узнал, что Нейт спустилась на землю, чтобы взглянуть на работу своего брата и на ту, которую, по ее совету, царь должен был возложить на своих подданных. И богиня осталась недовольна, увидев лишь куски темной глины, а не порфира, или мрамора, или какого-нибудь другого прекрасного камня, на котором люди могли бы начертать изображения своих богов. Нейт стала упрекать брата: «О Владыко Истины! По твоей ли воле люди отливают в формы только глиняные кирпичи, перестав отливать статуи богов?» Владыка Истины вздохнув отвечал: «О сестра, ведь они на самом деле не любят нас; зачем же им воздвигать наши статуи! Пусть делают, что могут, и не лгут; пусть выдалбливают они свою глину, пусть трудятся и погибают».
Синие глаза Нейт потемнели, и сказала она: «О Владыко Истины! Зачем им любить нас? Любовь их суетна. Зачем им бояться нас? Страх их низок. Пусть они свидетельствуют о нас и признают, что мы вечны».
Но Владыка Истины отвечал: «Они и знают, и не знают нас. Пусть же они молчат – истинно лишь их молчание».
Но Нейт возразила: «Брат, неужели ты вступишь в союз со смертью, потому что и она истинна? О ты, гончар, изваявший столько человеческих существ для бесчестья и так мало для славы, неужели ты не хочешь позволить им увидеть мое лицо? Не ужели ты решил погубить их в рабстве?». – «Пусть строят, сестра, пусть строят», – только и ответил Птах.
Но Нейт не отступала: «Что же они станут строить, если я не буду участвовать в этом?»
Тут Птах принялся чертить жезлом на песке, и я вдруг увидел наброски больших городов, сводов, куполов, акведуков, бастионов и башен, поднимавшихся выше обелисков, скрывавшихся в облаках. И ветер вздымал мелкими волнами песок, по которому чертил Птах, и движение волн напоминало людскую толчею. А там, куда устремляла свой взор Нейт, линии стирались и исчезали.
«О брат, – сказала она наконец, – к чему это тщеславие? Если я, Царица Мудрости, не насмехаюсь над сынами человеческими, то как можешь делать это ты, Владыко Истины?» Но Птах отвечал: «Они думали связать меня, и будут связаны сами. Они будут работать в огне тщеславия».
Нейт посмотрела на песок: «Брат, в этом нет истинного труда, а только утомительная работа и бесполезная смерть».
И Птах отвечал: «Но не истиннее ли этот труд, сестра, чем твои изваяния сновидений?» Нейт лишь улыбнулась в ответ.
Она посмотрела на солнце, касавшееся горизонта пустыни, потом на груды кирпича с синеватым оттенком, лежавшие на берегу озера.
«Брат, – снова обратилась она к Птаху, – а долго ли будет строиться твоя пирамида?»
«Бог Тот приложит десять раз печать к свитку лет, прежде чем сложена будет ее вершина». – «Брат, ты не умеешь учить своих детей работать, – сказала Нейт и продолжала: – Должна ли я возвести твою пирамиду до захода солнца?» – «Да, сестра, – отвечал Птах, – если ты хочешь приложить к этому свою крылатую руку». Нейт выпрямилась во весь рост; я слышал, как дыбом стал аспид на ее шлеме, и видел, как загорелись ее глаза. Она вынула одну пламенеющую стрелу из связки, которую держала в левой руке, и простерла стрелу над кучами глины. И кучи эти поднялись, как стаи саранчи, и рассеялись в воздухе, так что мгла покрыла все вокруг. А Нейт концом своей стрелы указала их место, и они выстроились рядами, как будто над землею нависло темное облако. Точно так же указала она на север и на юг, на восток и на запад, и летящие комочки глины разделились на четыре больших стройных потока, и один остановился на севере, другой на юге, третий на востоке, а четвертый на западе. Нейт на мгновение широко расправила крылья, но тут же сложила их, издав звук, похожий на шум морского прибоя, и махнула рукой в сторону фундамента пирамиды, заложенного на возвышении. И четыре потока, точно четыре птичьих стаи, потянулись вместе и опустились, подобно морским птицам, усаживающимся у подножья скалы. Когда они сошлись вместе, внезапно вспыхнуло пламя, такое же широкое, как сама пирамида, и поднялось до облаков. Пламя ослепило меня, и я на минуту зажмурился. А когда снова открыл глаза, то увидел на утесе уже готовую пирамиду, на горизонте же горело пурпуром заходящее солнце.
Девочки (каждая радуясь своему). Как я рада! Как хорошо! Но что же сказал Птах?
Профессор. Нейт не дождалась его ответа. Когда я обернулся назад, его уже не было, и я увидел лишь белое облачко у самого края заходящего солнца. Когда же солнце совсем закатилось, образ Птаха слился с мощной тенью и исчез.
Египет. Но пирамида Нейт осталась, не правда ли?
Профессор. Осталась. Но вы, Египет, и представить себе не можете, какое странное состояние душевного одиночества овладело мной, когда исчезли оба бога. У меня было такое чувство, будто я до тех пор никогда не знал, что значит быть одиноким, и необъятная даль пустыни была ужасна.
Египет. Я испытывала это чувство, когда была королевой. Мне хотелось наполнить весь дворец хотя бы изображениями богов, но я была бы очень рада увидеть и настоящих богов, если бы только это было возможно.
Профессор. Наберитесь терпения, ведь я еще не досказал свой сон. Вскоре сумерки сменились темнотой, и я уже с трудом различал пирамиду. Вдруг в воздухе раздалось глухое жужжание, и рогатый жук со страшными когтями упал у моих ног на песок – удар от его падения был похож на удар молота. Затем жук приподнялся на задние лапы, вытянул когти передних, и они тут же превратились в сильные руки, из которых одна сжимала настоящие железные щипцы, а другая – большой молот. На голове у него был шлем, и не было на нем видно отверстий для глаз. Задние же лапы жука превратились в сильные искривленные ноги со ступнями, изогнутыми во внутрь. Итак, передо мной, опираясь на молот, стоял карлик в блестящих черных доспехах, более всего напоминавших спинку жука. Я от удивления не мог вымолвить ни слова, он же заговорил, и голос его звучал как заунывный, замирающий вдали звон колокольчика. «Я хочу великую пирамиду Нейт сделать малой, – начал жук, – я низший Птах, я имею власть над огнем. Я могу обессилить все сильное и придать мощь всему слабому. Из большого могу сделать малое, а из малого – большое». И он прихрамывая направился к пирамиде, и по мере его приближения пирамида делалась сначала темно-пурпурной, потом алой как кровь и, наконец, бледно-розовой. Я увидел, что пирамида внутри раскалилась докрасна. Низший, или маленький, Птах дотронулся до нее своими щипцами, и частицы пирамиды посыпались вниз, как песок в песочных часах, потом собрались, снова посыпались и, казалось, превратились в прах. Но вооруженный карлик нагнулся, взял все частицы в руку и сказал: «Со всем великим я могу сделать то же, что и с этой пирамидой, и отдать в руки людей для уничтожения». И я увидал в руках его пирамиду, построенную так же, как и большая, и во столько же рядов, но только очень маленькую. Внутри она была еще раскалена, так что я боялся до нее дотронуться, но Птах сказал: «Дотронься, я обуздал огонь, и он уже не может жечь». Я коснулся пирамиды, взял в руку, и она оказалась холодной и красной, как рубин. Птах расхохотался и, превратившись снова в жука, принялся яростно зарываться в песок. Мне показалось, что он и меня хочет закопать – я отпрыгнул и проснулся. В руке я крепко, до боли сжимал маленькую пирамидку.
Египет. Что вы сжимали в руке?
Профессор. Пирамидку.
Египет. Пирамиду Нейт?
Профессор. Да, скорее всего, но построенную не для Азихиса. Я знаю только, что это была маленькая розовая прозрачная пирамида, построенная из стольких рядов крошечных кирпичиков, что им и счету нет. А вы, я вижу, сомневаетесь в моих словах, недоверчивая египтянка. Но вот она. (Подает кристалл розового флюорита.)
Девочки толпятся, стараясь получше разглядеть кристалл, но на их лицах проступает лишь разочарование.
Сивилла (не совсем отдавая себе отчет в том, почему она и другие девочки разочарованы). Вы показывали нам это и раньше.
Профессор. Да, но тогда вы не обратили на кристалл внимания.
Сивилла. Неужели ваш чудесный сон ограничился лишь этим?
Профессор. Но что же может пригрезиться прекраснее? Пирамида мала, спору нет, но когда вы начнете правильно судить о вещах, то понятия малого и великого перестанут для вас существовать. Созидание этой пирамиды было в действительности так же чудесно и так же непонятно, как и тот сон, который я вам рассказывал. Оно совершилось не так быстро, полагаю, но с той же скоростью, с которой создаются и большие предметы. Когда Нейт слагает снежные кристаллы, ей приходится куда больше возиться с атомами, приводя их в порядок с помощью огнедышащих стрел, чем когда она создает кристаллы флюорита, но богиня и со снежными справляется за минуту.
Египет. Зачем вы сбиваете нас с толку? Почему вы говорите, что это дело Нейт? Ведь вы не думаете, будто она действительно существует, не правда ли?
Профессор. Неважно, кем считаю ее я. Вам стоит подумать над тем, кем считали ее египтяне, окрестив Нейт, – или Гомер, называвший ее Афиной, или Соломон, определявший ее словом «Мудрость». Свидетельство о ней всех одинаково, и все народы принимали его: «Я была при Нем художницею, – читаем мы в притчах Соломона, – и была радостью всякий день, веселясь перед лицом Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя была с сынами человеческими».