интеллектуальная любовь ума к Богу, которая заполняет большую часть нашего ума и наделяет его вечностью (V 39).
Как полагает Спиноза, свойственное нашему уму ясное и отчетливое знание и его любовь к Богу избавляют нас и от страха смерти. Ведь мы еще на земле получаем уверенность в том, что являемся причастными к лучшей части нашего ума, которая составляет вечный модус мышления, определяемый другим вечным модусом мышления, этот третьим и т. д. до бесконечности. Эта своего рода «золотая цепь» интеллекта, тянущаяся от неба к нашему разуму, привязывает наш отдельный ум к бесконечному разуму Бога уже в этой жизни (V 40 схол.).
4.8. Несовершенство добродетелей
В теореме 59 ч. III говорится об активных состояниях человеческого ума, или добродетелях, способствующих формированию в нем таких свойств, как мужество (Animositas) и великодушие (Generositas). Характерно, что Спиноза относит их к разновидностям желания и при этом называет их «действиями (actiones), вытекающими из аффектов», т. е. не отрицает их аффективной природы. И то и другое действие ума представляет определенную пользу: мужество (умеренность, трезвость и др.) имеет в виду пользу только для действующего субъекта, а великодушие (скромность, милосердие и др.) – также и пользу для другого. Очевидно, что адекватные идеи, выражающие природу нашего ума, свидетельствуют о его активности, т. е. способности человеческого ума быть адекватной причиной вытекающих из него действий. Это состояние ума представляет собой форму перехода к большему совершенству его природы и сопровождается радостью, которая свидетельствует о том, что такое состояние ума является для него благом (радость есть симптом блага). Аффект печали сигнализирует о том, что наш ум переходит в состояние меньшего совершенства (в пассивный статус) и утрачивает способность к адекватному познанию. Это является для него злом (печаль есть симптом зла). Вместе с тем и добро и зло как знаки определенного совершенства или несовершенства человека как единичного модуса субстанции в целом представляют собой синдромы пассивности и изменчивости нашей природы и нашего ума, т. е. его радикального несовершенства или непреодолимой ограниченности. Характерно, что аффект радости, как и аффект печали, обозначаются Спинозой одним термином – passio (страсть, претерпевание, страдание, пассивность. Иванцов переводит его как «пассивное состояние» – III 11 схол.). Об этом сам Спиноза говорит следующее: «Поскольку радость бывает хороша, постольку она бывает согласна с разумом (ибо она состоит в том, что способность человека к действию увеличивается или поддерживается) и составляет состояние пассивное лишь постольку, поскольку способность человека к действию не увеличивается до того, чтобы он мог адекватно представлять себя и свои действия» (IV 59). То есть человеческий разум, оставаясь в своих ординарных пределах, неспособен достигать такой степени адекватности своего познания, или такого состояния активности, при которых он мог бы стать единственной причиной всех вытекающих из него действий. Поэтому всякое добро и зло, сопровождающие обычные состояния человеческого разума, несравнимы с тем блаженством, которое достижимо человеком при высшем роде познания, приближающем его к Богу.
Двум степеням совершенства человеческого ума соответствуют два статуса нашего ума, или две его неравные части – вечная (активная и разумная) и смертная (пассивная и воображающая) (V 40 короля.). Правда, в схолии к той же теореме Спиноза замечает, что бессмертная часть ума составляет вечный модус мышления, определяющийся другим вечным модусом, этот третьим и так до бесконечности. То есть наш ум, вернее, его вечная часть, все-таки сохраняет признаки пассивной природы, поскольку представляет вечный и бесконечный разум Бога, но при этом остается только частью этой бесконечности, будучи зависимым от других его вечных частей. Таким образом, даже в бесконечном пространстве божественного разума так или иначе воспроизводится ординарная модель каузального порядка, в котором лучшая часть человеческого ума, будучи идеей тела, представленного под формой вечности (V 23 схол.), детерминирована другими вечными идеями и зависит от них. Это и отличает человека от Бога, бесконечный разум которого вмещает в себя все идеи и лишен пассивности.
Отсюда следует, что Бог, который свободен от всяких пассивных состояний, не может быть подверженным аффектам радости и печали, поэтому ему не свойственны ни ненависть, ни любовь (V 17 схол.). Как подчеркивает Спиноза, идея Бога, существующая в человеческом уме, обладает адекватной и совершенной природой, и соответственно, созерцая Бога, мы проявляем активность (действуем – agimus). Эта форму нашего отношения к Богу можно определить как любовь. При этом Спиноза подчеркивает, что человек, любящий Бога, не может желать, чтобы и Бог в свою очередь любил его. Ведь в этом случае в его желании содержалась бы мысль о несовершенстве Бога, т. е. его подверженности аффекту любви (V 19). Если же говорить о высшей познавательной способности человеческого существа, реализуемой в третьем, интуитивном виде познания, то она приводит к аффекту радости, которая сопровождается идеей о Боге как ее причине. На этом основании необходимо возникает познавательная любовь человеческого ума к Богу (amor Dei intellectualis). Спиноза допускает, что этот род любви представляет собой любовь Бога к самому себе, но, оставаясь даже в этом случае аффектом, такая любовь Бога все равно не выражает Его бесконечную природу, поскольку представляется через природу (сущность) человеческого ума под формой вечности. На самом деле это только часть бесконечной любви, которой Бог любит самого себя (V 36).
4.9. Интеллектуальная версия утилитаризма
Для выражения высших моральных приоритетов в своей системе Спиноза использует понятие добродетель (virtus), которое становится у него синонимом термина благо (bonum) – добродетель есть способность (potentia) человека, выражающая саму его сущность, или природу, заключающуюся в стремлении человека пребывать в своем существовании (IV 20). Опираясь на это понятие, Спиноза делает своеобразный шаг в сторону утилитаристского понимания моральной природы человека: «…первой и единственной основой добродетели или правильного образа жизни есть искание собственной пользы» (utile) (V 41). Польза, в свою очередь, состоит в стремлении человека к сохранению собственного бытия (suum esse conservare) или в стремлении к самосохранению (sese conser-vandi), которое он также определяет как «первое и единственное основание добродетели» (IV 22 королл.). Как мы знаем на примере гедонистического, вернее, жизнелюбивого образа мудреца, представленного в схолии 2 к теореме 45 ч. IV «Этики», желание счастливо и хорошо жить, действовать и вкушать высокие наслаждения
Спиноза относит к первичной расположенности человеческой природы, или к самой сущности человека. Ведь именно состояние радости (laetitia) всегда оказывается ближе всего к его идеалу активной, деятельной, т. е. свободной жизни, характеризующей, прежде всего, субстанцию. Хотя и радость остается аффектом, т. е. пассивным состоянием нашей природы, ее моральный оппонент – печаль – в еще большей мере отдаляет человека от его нравственного идеала, поскольку истощает силы жизни и ослабляет в нас энергию самосохранения. Поэтому печаль должна быть избегаема и в ординарной жизни. Таким образом, главная польза для человека состоит в том, чтобы быть. Конечно, это стремление манифестировано в каузальной структуре универсума, в которой всякое единичное стремление отдельного модуса поддерживается и детерминируется стремлением другого модуса как предшествующего ему элемента причинного ряда. Поэтому каждый модус, включенный в такой порядок детерминации, оказывается несвободным и, соответственно, обладающим аффективной природой, не говоря уже о том, что это естественное стремление человеческой природы к самосохранению переменчиво и не стабильно, поскольку проявляется в смене состояний человеческого ума и тела, их переходах от большего совершенства к меньшему, от большей способности к действию – к меньшей, и наоборот.
В чем же преимущественно проявляет себя добродетель? Как утверждает Спиноза, добродетель (virtus) есть способность (potentia) человека производить то, что может быть понято из одних только законов его природы (IV Определ. 8). Это определение содержит в себе коннотации адекватной причины (III Определ. 1), или свободного деяния (I Определ. 7), которые присущи исключительно субстанции и только частично – модусам. Речь идет об автономии добродетельного действия и о суверенности субъекта морального поступка – в конечном счете и в высшем смысле слова таким субъектом может быть только сама субстанция. Понимание Спинозой добродетели как субстанциального качества нравственной жизни подтверждается еще и тем, что он называет добродетелью стремление человека пребывать в своем бытии и способность действовать единственно на основании его собственной природы. Это высшее стремление противоположно бессилию (impotentia), которое заключается в том, что человек отдает себя на произвол вещей, существующих вне него, и определяется ими к действиям (IV 37 схол. 1). Как и у древних римлян, добродетель (virtus) в понимании Спинозы представляет собой манифестацию бытийной мощи субъекта, его силы (vis)9 и способности к действию10. Правда, следует внести некоторые уточнения, которые понижают градус тождества римского понимания virtus и понятия добродетели у Спинозы, – сила и добродетель человека, его способность к действию, о которых идет речь, обладают не только и не столько витальным и социальным смыслом, сколько имеют своей целью достижение адекватного познания. Ведь именно познание составляет у Спинозы первое и единственное основание добродетели человека (IV 26). Это еще одно свидетельство тяготения Спинозы к интеллектуалистскому пониманию добродетели.