Кант И. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. С. 327). Интересно, что в этом разделе своего труда Кант ставит в вину Спинозе приверженность последнего важной идее самостоятельности морального интереса как такового, или чистоты моральной мотивации в человеческих поступках, которую он сам же и развивает в «Основах метафизики нравов». Речь идет, прежде всего, об автономии моральной воли в ее бескорыстном следовании нравственному закону, к которому, как полагает Кант, она должна испытывать одно только чувство уважения (Achtung) без примеси всякого иного интереса. Ожидание загробной жизни и осуществление идеала счастья, которые все же нашли свое место в этике Канта, выглядят здесь как мотивы гетерономного порядка по отношению к чистому требованию моральной воли. В данном рассуждении Канта образ Спинозы, во-первых, обретает отчетливые стоические черты, а во-вторых, его моральная доктрина в изложении Канта в значительной мере утрачивает сходство с оригиналом. Причиной такой аберрации идей, скорее всего, служило то обстоятельство, что Кант не был знаком с самими сочинениями Спинозы, а черпал свои представления о его доктрине на основании трудов современных ему интерпретаторов философии великого голландского мыслителя (см.: Lord В. Kant and Spinozism. Transcendental Idealism and Immanence from Jacobi to Deleuze. L.: Palgrave Macmillan. 2011).
20 Спиноза, в отличие от стоиков, не говорит о предопределенности всех происходящих в космосе событий, о промысле или о судьбе. Ведь при допущении существования хоть какого-то промысла ему пришлось бы признать наличие определенной целесообразности в процессе порождения (продуцирования) субстанцией своих модусов, которые следуют из нее только по необходимости ее божественной природы и только в порядке механических, но не целевых причин (I 16). Правда, его представления о существовании бесконечного разума Бога (II 11 кор.), о способности Бога мыслить бесконечно многое бесконечно многими способами (II 3) и о том, что Бог является имманентной причиной всех вещей (I 18), все же могут навести на мысль о допустимости в его доктрине некоторой версии предопределения божественным умом всего происходящего.
21 См. ссылку VI в главе «Ум и тело».
22 А. Матерой приходит к такому же выводу на основании следующего рассуждения, предполагающего переход из пространства метафизики в правовую сферу. Во-первых, Бог у Спинозы является абсолютным владыкой всей Природы и потому обладает правом делать то, что захочет, то есть всё, поскольку Он соединяет в себе суверенное право и могущество. Во-вторых, следуя геометрическому порядку, можно предположить, что поскольку Бог является имманентной причиной всех вещей, всякий индивидуум, в том числе и человек, будучи в какой-то мере Богом (Deus quatenus), обладает частью божественной мощи. Она выражается в свойственном нам стремлении к самосохранению (conatus). Именно эта присущая всякому человеку доля божественного могущества и дает нам право делать все то, что мы желаем и на что мы способны в меру наших сил. Отсюда правило человеческого бытия: «Делай, что захочешь и что сможешь!» (Matheron A. Individu et communaute chez Spinoza. P.: Minuit, 1988. R 290–292).
23 См. примечание 20 в главе «Добро и зло».
24 «Никакое действие, рассматриваемое исключительно само в себе, ни хорошо, ни дурно» (IV 59. Иначе).
25Спиноза Б. Соч.: В 2 т. Т. 2. СПб.: Наука, 1999. С. 549 и 557. Интересно сравнить рассуждения Спинозы в данных письмах к Ольденбургу с мыслями, изложенными им в письме к В. ван Блейенбергу (19) (см. в настоящем издании раздел «Метафизические и моральные основания поступка» в главе «Ум и тело»).
26 А.А. Столяров, описывая безнадежные попытки схоларха стоической школы Хрисиппа соединить ее доктринальный фатализм с автономией (моральной свободой) субъекта, замечает: «Ведь он мог, не создавая себе больших сложностей, рассуждать, в духе монолитного трагического сознания, весьма созвучного провиденциальному пафосу учения, примерно так: “Человек, по велению рока ты неизбежно должен был совершить этот поступок, а мы с такой же необходимостью должны похвалить или осудить тебя”» (Столяров АЛ. Стоя и стоицизм. М.: АО КАМИ ТРУП, 1995. С. 173–174). Как мы видим, в цитируемом нами письме Спиноза фактически воспроизвел смысл этой фразы, которая, кроме того, перекликается с заключением одного античного философа относительно возможности наказания для нерадивого раба. Этот раб, видимо имеющий навыки в софистике, для оправдания факта совершенной им кражи заявил: «Мне суждено было украсть», на что философ ответил: «А мне – наказать тебя».
27 В этом разделе моральной доктрины Спинозы его мысль приближается к рассуждениям Жана Кальвина в его Комментарии на послание к Римлянам (9, 14) ап. Павла: «Бог по Своему хотению удостоил милосердия того, кого было Ему угодно, а в ком захотел, осуществил строгость Своего суда. Ибо апостол хочет научить нас, чтобы в различии, которое мы видим между избранными и отверженными, наш разум довольствовался тем, что именно так и было угодно Богу – одних просветить ко спасению, а других ослепить к смерти». Речь идет у него о мотивах, по которым Господь отделил сосуды гнева от сосудов милосердия. Кальвинистская среда, в которой вращался Спиноза после своего отлучения от синагоги, могла оставить отпечаток на его миропонимании. Правда, божественная воля, лежащая в основании всякой твари, замещается у Спинозы столь же безоговорочными и неисповедимыми определениями судьбы всякой индивидуальности, исходящими от природы, субстанции и Бога. Последний лишен у него личностных качеств и самого важного из них – своеволия.
28 Мудрец (sapiens) свободен от душевных волнений: Цицерон. Тускуланские беседы IV 27; Диоген Лаэрций VII, 117; Сенека Луций Анней. О спокойствии души II.
29 Сравним: Спиноза: «Никто не может желать быть счастливым, хорошо действовать и жить, не желая вместе с тем быть, действовать и жить» (IV 21) и Аристотель: высшее благо как счастливая жизнь (to eudaimonein) совпадает с благоденствием и благополучием. (Никомахова этика, I, 4, 1095 а 19–20). Аристотель. Соч.: В 4 т. Т. 4. М., 1984. С. 57.
30 Возможно, перед нами аллюзия на известное различение двух типов отношения человека к реальностям мира (uti и frui) у Августина (De doctrina Christiana I).
31 В переводе теоремы 42 ч. V «Этики» у Иванцова mens gaudet звучит как «ум наслаждается (этим блаженством)». Почему не «радуется»? А ведь это совсем разные аффекты.
32 Еще одно определение гедонистического характера дополняет приведенные выше рассуждения о природе добра и зла у Спинозы: зло есть то, что может препятствовать нам существовать и наслаждаться разумной жизнью, поэтому нам необходимо удалять это от себя; добром же мы будем называть все то, что полезно для нашего самосохранения и наслаждения разумной жизнью (IV Прибавл. 8).
33 Сравним у Эпиктета: «Винил ли я тебя когда-нибудь? Жаловался ли я на твое управление? Я болел, когда ты хотел того. И другие болели, но я – не противясь. Я был беден, как ты хотел того, но – с радостью… Видел ли ты меня из-за этого омраченным? Не обращался ли я к тебе всегда с светлым лицом, готовый повиноваться любому твоему приказанию, любому твоему знамению?» (Эпиктет. Беседы III 5, 8—10).
34 Stoicorum veterum fragmenta, coll. L ab Arnim. Lipsiae 1903, III 443. Определение laetitia, gaudium и др.
35 Спиноза подчеркивает, что стремление к самосохранению есть первое и единственное основание добродетели (IV 22 королл.), а стремление сохранять собственное существование составляет основание человеческого счастья (IV 18 схол.). Может возникнуть вопрос – допустимо ли ради самосохранения прибегать к аморальным действиям, например, лжи, подкупу и т. д. (IV 72)? О возможности спасения человека от смертельной опасности ценой вероломства Спиноза рассуждает в теореме 72 ч. IV «Этики». Он ее отвергает, поскольку в этом случае ложь ради сохранения жизни отдельного индивидуума привела бы к разрушению общих прав, на которых держится человеческое общество (Спиноза был сторонником теории общественного договора). Эти размышления Спинозы предвосхищают некоторые аргументы Канта относительно допустимости лжи, изложенные им в его известном эссе «О мнимом праве лгать из человеколюбия». См. современную полемику по этому вопросу в сб.: О праве лгать. Под ред. Р.Г. Апресяна. М., 2011. Интересный анализ той же темы: Garrett D. «А Free Man Always Acts Honestly, Not Deceptively» // Spinoza. Issues and Directions. The Proceedings of the Chicago Spinoza Conference. Ed. by E. Curley and P.-F. Moreau. Leiden, 1990. C. 221–239.
36 В этом тексте глагол «pendere» по своему смыслу должен выражать не столько зависимость человеческого ума от Бога, сколько привязанность его к Богу. Это указание на мистическое качество третьего рода познания у Спинозы.
37 Спиноза отождествляет блаженство с любовью (V 36 схол.), поэтому можно считать блаженство аффектом.
38 Знаменитая формула amor Dei intellectualis, которая предположительно была заимствована Спинозой у известного средневекового еврейского мыслителя Хасдая Крескаса, грамматически может читаться двояко – amor Dei как выражение Genetivus Subjectivus (интеллектуальная любовь Бога, когда Бог является субъектом любви) и как Genetivus Objectivus (интеллектуальная любовь к Богу, где Бог оказывается объектом любви).. Очевидно, что единственным и высшим объектом и одновременно субъектом божественной любви может быть у Спинозы только Бог, который любит самого себя. Но в акте интуитивного человеческого познания эта любовь Бога к самому себе преломляется через особое состояние (affectio) или модификацию атрибута мышления у субстанции – через единичный модус (modus) человеческого ума. Бог любит самого себя, когда человек любит Бога (V 36).