7.7.1. Желание как стремление к самосохранению
В разделе «Определения аффектов» из ч. III «Этики» описаны и проанализированы различные типы аффектов, вытекающие из трех первоначальных, или главных (primitivi seu primarii) – удовольствия, неудовольствия и желания (cupiditas).
Желание составляет особый компонент аффективной жизни. Оно является выражением некоего экзистенциального факта, или первичного метафизического стремления (conatus) человеческого существа пребывать в своем бытии (in suo esse perseverare) (III 6, III 7). Мы уже говорили о том, что сам Спиноза, обращаясь к реальности человеческой жизни, не различает бытие (esse) человека и его существование (existentia), поэтому отмеченное им упорство (perseverare, pergere) человека в сохранении самого себя в равной мере можно считать феноменом как общеметафизического, так, в частности, и экзистенциального порядка (existentia в качестве синонима esse также фигурирует и в III 6)15.
Названное стремление человеческого индивидуума получает более выразительную артикуляцию в понятиях воли (voluntas), влечения (appetitus) и желания (cupiditas): «Это стремление, когда оно относится к одной только душе, называется волей (voluntas); когда оно относится вместе и к душе и к телу, оно называется влечением (appetitus)». В отличие от влечения, желание по большей части относится к людям тогда, когда они осознают свое влечение: «…желание есть влечение с сознанием его» (III 9 схол.). Таким образом, стремление пребывать в своем существовании может быть бессознательным (как влечение оно в равной мере относится к уму и к телу), или оно может стать фактом сознательной жизни (в уме человеческого субъекта) – как желание. Спиноза объединяет всякие стремления человека, в том числе побуждения, влечения, хотения (volitiones), воления (voluntas), под именем желания. Они могут серьезно варьироваться в соответствии с изменениями в состояниях (affectiones) человеческой сущности, которые представляют собой то или иное расположение (constitutio) названной сущности (III Определение аффектов. Объяснение). Все эти разновидности стремления могут быть противоположными друг другу и влечь человека в разные стороны, что вызывает так называемые «колебания души» (animi fluctuationes) (III 17 схол.).
Некоторые тезисы из вышеприведенной дефиниции повторяются в «Определении аффектов» из ч. III, в частности, утверждение о том, что «влечение есть сама сущность человека, поскольку она определена к таким действиям, которые служат ее сохранению», или: «Желание есть сама сущность человека, поскольку она представляется определенной к какому-либо действию». Здесь также говорится о том, что сущность человека обладает действенной (активной) природой, и смысл человеческих действий заключается в самосохранении, т. е. в стремлении человека пребывать в своем существовании. Как мы уже неоднократно убеждались, одним из важнейших мотивов этической концепции Спинозы является мысль о том, что в основании нравственности лежит стремление человека сохранять свое существование (бытие). Это стремление (conatus) не ограничено пределами биологических потребностей человека как живого существа, а выражает само свойство его природы и обнимает собой все сущее: всякая вещь, насколько от нее зависит, стремится пребывать в своем бытии (esse) (III 6). Его можно считать онтологическим фактом или метафизическим принципом, имеющим своей целью сохранение бытия как такового. Как мы видели, конкретным инструментарием самосохранения сущности человека является желание. Данное свойство человеческой природы наряду с чисто нравственным смыслом обнаруживает в себе также прагматический, или утилитарный, аспект – Спиноза считает, что названное стремление не только является свидетельством добродетели человека, но и оказывается в высшей степени полезным для него (suum utile) (IV 20).
7.7.2. Желание и стремление к сохранению своего бытия
Как уже было сказано, влечение (или желание) выражает стремление человека пребывать в своем существовании; вместе с тем само влечение (желание) подвержено воздействию внешних причин – они могут увеличивать или уменьшать, поощрять или ограничивать экзистенциальные возможности субъекта (III 57). Индикаторами, или симптомами соответствующих изменений становятся два других известных нам основных аффекта – радость и печаль. В данном случае они выступают как некоторые производные от аффекта желания. Радость как своего рода «позитивный» аффект увеличивает способность ума к действию, печаль же, будучи «негативным» аффектом, ограничивает ее. В этом разделе своего учения Спиноза воспроизводит достаточно традиционное представление об аффектах как специфических механизмах для поддержания гомеостазиса организма и в конечном счете служащих цели его самосохранения, т. е. его желания быть (существовать). Радостью отмечаются благоприятные факторы влияния, печаль же свидетельствует о неблагоприятном воздействии среды на организм или дисбалансе его внутреннего состояния: ум чувствует радость, когда он активен, или когда его способность к мышлению увеличивается (III 58); и наоборот, когда его способность к мышлению уменьшается, он испытывает печаль (III 59). Стремление человеческого существа к самосохранению можно было бы считать проявлением своего рода витализма, однако, как мы видели, желание быть Спиноза распространяет на все существующие вещи или модусы, а не только на носителей жизни, поэтому это качество сущего следовало бы, скорее, считать его универсальным признаком16. Поскольку в самой сущности каждой вещи, или в ее определении, не содержится ничего, что могло бы способствовать прекращению ее существования (бытия), и ее стремление пребывать в своем существовании не имеет временных пределов, то положить ему конец может только воздействие внешних причин. Фактор воздействия внешних причин является свидетельством принуждения, испытываемого каждой отдельной вещью (модусом).
В доктрине Спинозы мы обнаруживаем два типа принуждения, которым подвергается отдельная вещь. Первый – принуждение к существованию, которое неотделимо от способа бытия (от природы) каждого отдельного модуса субстанции. Модус существует не только по необходимости своей собственной природы, но в зависимости от иного модуса, тот – от третьего и т. д. Эта схема зависимости играет онтологически позитивную роль в жизни модуса, поскольку наделяет его присущим ему бытием (существованием). Второй тип принуждения, как мы видели, можно назвать принуждением к несуществованию, когда изменение внешних обстоятельств, случайное для самой вещи (Спиноза говорит именно о случайном — ex rerum fortuito occursu II 29 схол.), может привести ее к разрушению структуры и гибели. Очевидно, что в обычном порядке природы первый тип зависимости тождествен второму. Как уже отмечалось, в сущности (логическом определении) той или иной отдельной вещи не содержится оснований для ее необходимого существования, и последнее выступает как следствие переменчивой каузальной среды: внешние обстоятельства порождают отдельную вещь, но они же могут ее и разрушить. Это подтверждается и тем, что, согласно порядку разума (ordo intellectus), постигающему вещи в их первых причинах (II 18 схол.), в самой сущности вещи не может содержаться ничего, что принуждало бы ее к небытию (III 4).
Эта парабола вполне приложима и к этическому субъекту, который, в отличие от всех «неживых» порождений субстанции, обладает особыми индикаторами, весьма восприимчивыми к качеству внешней среды – аффектами радости и печали. Правда, эти аффекты, будучи смутными идеями ума, не могут претендовать на адекватное постижение действительной взаимосвязи вещей, поэтому их избирательность относительно факторов внешней среды, т. е. наделение того или иного явления качествами добра и зла, зачастую далека от истины, т. е. от адекватного восприятия реальности. В то же время, по мнению Спинозы, понятия добра и зла являются производными от названных аффектов – познание добра и зла есть сам аффект радости или печали, поскольку мы сознаем его (IV 8 и IV 19). Поэтому для человека определяющим в его моральных оценках будет характер его влечений, а сами влечения ума будут определяться присущими ему смутными идеями, главными из которых являются радость и печаль. Поскольку все желания зарождаются в нас из аффектов, составляющих состояния пассивные, все наши желания слепы, хотя они могут быть добрыми или злыми (IV 58 схол.). Таким образом, желания человека становятся зависимыми от страстей, наделенных легитимным правом на моральную квалификацию действительности.
Правда, в этиологии желаний мысль Спинозы в определенной мере попадает в логический круг: желание зависит от аффектов радости и печали (III 56) и само складывается из этих аффектов: «Радость и печаль составляют самое желание или влечение, поскольку оно увеличивается или уменьшается, способствуется или ограничивается внешними причинами, т. е. они составляют саму природу каждого индивидуума» (III 57). Вместе с тем желание само может влиять на аффекты радости и печали, поскольку ум стремится воображать то, что увеличивает его способность к мышлению, и избегает того, что эту способность уменьшает (III 12). Желания могут быть добрыми или злыми в зависимости от того, какими аффектами они порождаются. В то же время мы желаем чего-либо или чувствуем к чему-то отвращение не потому, что это добро или зло, наоборот, мы потому считаем что-либо добром или злом, что стремимся к нему или избегаем его. В этической доктрине Спинозы это не выглядит парадоксом. Как мы уже отмечали, он весьма скептически оценивает когнитивный статус моральных абсолютов добра и зла в человеческой практике, ведь они каждый раз выводятся из определенного натуралистического контекста, который не является устойчивой величиной. Желание есть сущность, или природа каждого, а эта природа определяется к какому-либо действию, исходя из данного ее состояния, последнее же зависит от характера воздействия на человека внешних причин, связанных с аффектами радости или печали, и т. д.
Зависимость человека от внешних причин проявляется в разнообразии расположений (constitutiones) его сущности (III Определ. аффектов), от которых зависит и характер его желаний. Динамика аффектов радости и печали, зависящая от внешних причин, существенно влияет на стремление человека пребывать в своем существовании, другими словами – на его желание жить: «Радость и печаль представляют собой страсти (passiones), которыми способность или стремление каждого пребывать в своем существовании увеличивается или уменьшается» (III 57). Таким образом, внешние причины, воздействуя на эти две основные человеческие страсти, формируют саму природу каждого индивидуума и все они различаются между собой по своей природе.
Можно заметить, что, поскольку аффекты радости и печали представляют собой своеобразные индикаторы активности или пассивности ума и тела, а также являются показателями их экзистенциальных возможностей (радость говорит о переходе ума и тела к большему совершенству, печаль, соответственно, – к меньшему), то сама тональность этих аффектов в каждом отдельном случае свидетельствует о мере реализации в человеческом существе его первичного онтологического стремления к сохранению своего бытия (существования).
В то же время радость и печаль одного индивидуума отличаются от соответствующих аффектов другого на основании разности их природ (там же). Как мы уже отметили, получается своего рода замкнутый круг, но подобная тавтология только усиливает мысль Спинозы, согласно которой различие природы не только создает многообразие человеческих индивидуумов, но и отличает аффекты человека от аффектов животных. Хотя Спиноза и называет животных лишенными разума (irrationalia), он оставляет за ними возможность чувствовать (sentire) (III 57 схол.). Удовлетворение человека присущей ему природой находит свое отражение в аффекте удовольствия (gaudium), которое обозначается как идея или душа (anima) каждого индивидуума, что тоже свидетельствует о различии сущности человека и животных.
Таким образом, существует столько же видов желания, сколько видов радости и печали и других аффектов, которые зависят от видов тех объектов, влиянию которых мы подвергаемся. То есть часто желание может выступать как страсть, или пассивное состояние (passio), поскольку представляет собой форму зависимости ума от внешних обстоятельств и оказывается связанным с неадекватными идеями. В то же время ум стремится пребывать в своем существовании, обладая как смутными идеями, так и ясными и отчетливыми. Следовательно, аффекты желания и радости могут быть активными, что происходит всякий раз, когда ум постигает адекватные идеи и познает самого себя. В этом случае его способность к действию (мышлению) увеличивается и он охвачен радостью. Спиноза отмечает сродство аффектов радости и желания: если ум активен, никакие аффекты неудовольствия к нему относиться не могут.