Свою работу по этике П. А. считал нужным и революционным делом. В одном из своих последних писем (от 2-го мая 1920 г.) он говорит:„Я возобновил свои работы по вопросам нравственности потому, что считаю, что эта работа абсолютно необходима. Я знаю, что не книги создают умственное направление, но совершенно обратно. Я также знаю, что для раз‘яснения этой идеи необходима помощь книги, которая выражает базисы мысли в их полной форме. И чтобы положить основание морали, освобожденной от религий, и выше религиозной морали, … необходимо иметь помощь раз‘ясняющих книг“.
„Нужда в таких пояснениях чувствуется особенно настойчиво теперь, когда человеческая мысль бьется между Ницше и Кантом”…
В своих разговорах со мною, он не один раз говорил: „Конечно, если бы я не был так стар, я не стал бы сидеть над книгой по этике во время революции, а, разумеется, принял бы активное участие в строительстве новой жизни…“
Реалист и революционер, П. А. смотрел на Этику не как на отвлеченную науку о человеческом поведении, но видел в ней прежде всего конкретную научную дисциплину, цель которой состоит в том, чтобы вдохновить людей в их практической деятельности. Кропоткин видел, как люди, даже называющие себя революционерами и коммунистами, морально неустойчивы; как у большинства из них нет руководящей моральной идеи, высокого морального идеала. Он не один раз говорил, что, может быть, именно вследствие отсутствия этого возвышенного морального идеала русская революция и оказалась бессильной создать новый общественный строй на началах справедливости и свободы, и зажечь другие народы революционным пламенем, как это было в эпоху Великой Французской Революции и Революции 1848 года.
И он, старый революционер-бунтарь, все помыслы которого всегда были сосредоточены на мыслях о счастьи людей, думал своей книгой об этике вдохновить молодые поколения на борьбу, вселить в них веру в справедливость социального переворота и зажечь в их сердцах огонь самопожертвования на пользу своих ближних, убедив людей, что „счастье не в единоличном наслаждении, не в эгоистических хотя-бы и высших радостях, но в борьбе за правду и справедливость среди народа и за одно с народом… “
Отрицая связь нравственности с религией и метафизикой, П. А. хотел обосновать этику на чисто-естественных основах и стремился доказать, что только оставаясь в мире действительности, можно найти силу для истинно-нравственной жизни. Вместе с поэтом, Кропоткин, своей „Этикой” дает человеку как-бы свой последний завет:
„Милый друг, не рвись усталою душой
От земли, — порочной родины своей. —
Нет, трудись с землею и страдай с землею
Общим тяжким горем братьев и людей…”
Очень многие ожидают, что „Этика“ Кропоткина будет какой-то особой „революционной” этикой или „анархической” и т. п. Когда на эту тему приходилось говорить с самим П. А-чем, то он всегда отвечал, что его намерение написать чисто человеческую этику (иногда он употреблял выражение „реалистическую”).
Он не признавал никаких отдельных этик, а считал, что этика должна быть едина и должна быть одинакова для всех людей. Когда ему указывали на то, что в современном обществе, разделенном на классы и касты, враждующие между собою, не может быть единой этики, он говорил, что всякая „буржуазная“ или „ пролетарская “ этика, в конце-концов, покоится на общем основании, на общем этнологическом фундаменте, который иногда в очень сильной степени влияет на принципы классовой или групповой морали. Он указывал, что все мы, к какому бы классу или партии не принадлежали, прежде всего люди и являемся частью общего животного вида человека. Род homo sapiens от самого наикультурного европейца до бушмена, и от самого раффинированного „буржуа” до последнего „пролетария”, несмотря на все различия, представляет одно логическое целое. И в своих построениях будущего общества Кропоткин мыслил просто людей — без той накипи социальной табели о рангах, которая густым слоем насела на всех нас за время длинной исторической жизни человечества.
Этическое учение Кропоткина можно охарактеризовать как учение братства, хотя слово „братство” почти не встречается в книге Кропоткина. П. А. не любил употреблять слово братство, а заменял его солидарностью. Солидарность, по его мнению, представляет нечто более реальное, чем братство. В доказательство своей мысли он указывал иногда, что часто братья враждуют друг с другом, ненавидят друг друга и доходят даже до убийства. По библейской легенде история человеческого рода начинается именно с братоубийства. Понятие же солидарности выражает физическое и органическое отношение между элементами каждого живого существа, а в мире моральных отношений солидарность выражается в сочувствии, взаимной помощи и сострадании. Солидарность согласуется со свободой и равенством, причем солидарность и равенство являются необходимыми условиями социальной справедливости. Отсюда этическая формула Кропоткина: „без равенства нет справедливости, а без справедливости нет нравственности”.
Конечно, этика Кропоткина не разрешает всех моральных проблем, волнующих современное человечество (да и вряд-ли они когда нибудь и будут разрешены полностью, так как с каждым новым поколением моральная проблема, оставаясь одной и той же в своей сущности, принимает новые аспекты и порождает новые вопросы). Кропоткин в своей „Этике” лишь намечает пути и предлагает свое решение этической проблемы. Его труд — это лишь попытка революционера-анархиста и ученого естествоиспытателя дать ответ на мучительный вопрос: почему я должен жить нравственной жизнью? Очень жалко, что смерть помешала П. А-чу написать в законченном виде вторую часть своего труда, в которой он намеревался изложить основы естественной и реалистической этики и дать свое этическое credo.
Для нас, Кропоткин с его поисками реалистического обоснования этики является вещим разведчиком в сложном мире моральных отношений. Для всех, стремящихся к достижению обетованной земли свободы и справедливости, но еще обреченных на глубокие боли безуспешных блужданий в мире насилия и вражды, Кропоткин — одна из незыблемых и путеводных вех. Он указывает пути к новой этике, к морали будущего, которая не будет знать безнравственного деления людей на „господ” и „рабов“, на „правителей” и „подвластных”, а явится выражением вольного коллективного сотрудничества всех на общую пользу, которое только одно даст возможность установить на земле не призрачное, а действительное царство братского труда и свободы.
Еще несколько слов. При редактировании я старался руководиться теми замечаниями, какие мне приходилось слышать от самого П. А–ча во время наших бесед и разговоров, также и теми указаниями, какие он оставил в записках „Наставление как распорядиться с моими бумагами” и в кратком наброске „A un continuateur”. В этой последней записке П. А., между прочим, пишет: „si je ne reussi pas à terminer mon Ethique, — je prie ceux qui tacherout peut-être de la terminer, d’utiliser mes Notes”.
Для настоящего издания эти заметки остались неиспользованными, так как, во-первых, родные и близкие друзья покойного П. А–ча решили, что гораздо важнее и интереснее издать „Этику” так, как она была оставлена П. А—чем, а во-вторых, работа над этими заметками потребовала бы много времени и труда, и сильно задержала бы выход „Этики” в свет.
В следующих изданиях все материалы, оставленные П. А—чем и касающиеся Этики, конечно, будут использованы в том или другом виде и напечатаны.
Н. Лебедев.
Москва
1-го мая 1922 г.
28-я Государственная типография. Международный проспект дом № 75.
Р. Ц. № 392.