Это была очередная аналитическая записка, в которой очень убедительно доказывалось, что идея об образовании автономии полевиков принадлежит, скорее всего, не конунгу Магнусу Альградскому, а его сестре, занимающей в Альграде должность канцлера.
Отдельным пунктом в этой записке была отмечена торжественная закладка в единственном городе Межевья церкви Святой Ингрид на средства полянских общин.
«Где-то я это сегодня слышал уже… – вспомнил Виктор. – Ага! Милая компания в „Ферзе“. Ох, спасибо учителям, натаскивали запоминать все подряд… Альградский парень охал, как его все достало и какая от полевиков куча проблем. Как же его… Олег! Секретарь фрайин Ингрид! Да, действительно, мы сегодня поутру наблюдали эту самую компанию. Вполне логичное совпадение: мы искали еще работающий кабак, они засиделись в „Ферзе“, естественно, что мы все оказались в единственном открытом заведении в округе… А еще – „Ферзь“ рядом с местом убийства. Неужели все так просто? Да уж, проще некуда… Племянник князя Гнездовского и его приятели – подозреваемые. Ох, хапнем горя… Как там шеф говорил? „Дерьмовая банка с пауками“? Ладно, завтра разберемся».
Виктор дочитал записку. По мнению автора, в Альграде после смерти старого конунга его дети поделили роли: из одного правителя сделали двух, и тандем получился действенный. Платежи по кредитам, набранным покойным конунгом, вносились в срок, армия исправно обустраивала границы и проводила учения, морская торговля велась все активнее, стража охраняла покой подданных и даже не особо брала на лапу.
Благодать, если бы не размеры долгов.
– Прямо как-то неловко завтра отвлекать от дел госпожу канцлера, – хмыкнула Анна.
– Работа такая, – пожал плечами Виктор. – Согласитесь, вполне рабочая версия: кому-то хочется намекнуть альградцам на необходимость учитывать интересы соседей в своих реформах.
– Остается надеяться, что фрайин Ингрид испугается злого некроманта и кинется в спасительные объятия следственного управления в вашем лице. – Анна говорила с совершенно серьезным видом, но Виктор был уверен, что это очередная подколка.
– Значит, распахнем объятия. – Он убрал папку в сейф и закрыл замок. – И до конунга добраться бы, он тут тоже, вполне возможно, потенциальная жертва.
– Дамы вперед, – ответила Анна. – Начнем с госпожи Ингрид, а дальше как получится. Нам еще эту пятерку приближенных как-то надо найти.
– А вы их не узнали? Один из них на вас в «Ферзе» заглядывался, мне прямо неловко стало, что я мешаю возможному счастью, – ухмыльнулся Виктор.
– Нет… – задумчиво протянула Анна. – Покажите еще раз портреты, пожалуйста.
Виктор разложил перед ней рисунки. Магичка долго вглядывалась в лица, потом прикрыла глаза, пытаясь, видимо, вспомнить…
– Простите, – со вздохом сказала она, – я… черт, как неловко… Я так выматываюсь, что не вижу ничего вокруг. Проклятая диссертация… Который?
– Вот этот. – Виктор выдвинул вперед портрет худощавого брюнета. – Я тоже не чемпион по внимательности, но, насколько я помню, его называли Петер.
– Петер… А не тот ли это Петер, про которого мы с вами только что читали? Незаконный сын барона Эзельгаррского, его вероятный наследник?
– Прекрасная партия для любой девушки, – не удержавшись, хохотнул Виктор.
– И не говорите! – поддержала Анна. – Надо будет завтра платье новое надеть и накраситься!
Не то чтобы Виктору было совсем не интересно посмотреть, как магичка будет выглядеть при макияже, но фрайин Ингрид его интересовала намного больше. Эзельгаррская вдова, канцлер Альграда… любопытно будет посмотреть на эту дамочку. Небось, «железная леди»: сплошные цифры и расчеты, образчик чистейшего прагматизма.
Виктор ерничал, прекрасно отдавая себе отчет в том, что это – от зависти. Парочка альградцев меняет мир, а у него – «по существу дела свидетель показал…»
«Все, уймись, – одернул себя Виктор. – У всех своя жизнь».
Когда тебе было восемь лет…
Марька был почти белый. Он тихонько скулил, зажимая поврежденную ногу, а из-под маленьких ладошек текли капли крови.
Вы с утра скакали по каменной осыпи, пугали птиц, кидались камнями, все было так весело, пока Марька не оступился и не проехался голенью по булыжнику, очень сильно содрав кожу.
Вот дурак.
Теперь все точно узнают, что вы не только уроки прогуляли, но и пошли играть, куда не надо.
Ох, влетит вам…
– Да ладно, не вой, – мрачно бормочешь ты, – сейчас замотаю.
Носового платка у тебя конечно же нет. У твоего приятеля тоже. Ты перочинным ножиком обрезаешь подол Марькиной рубашки (его все равно будут ругать за игру в камнях, так что семь бед – один ответ) и начинаешь неумело бинтовать.
Марька очень старается не плакать, но у него не получается – слишком больно. Слезы текут сами по себе, и Марька утешается тем, что вырастет и станет рыцарем.
У рыцаря такой доспех, что ему ничего не страшно. Потому, наверное, рыцари и не плачут никогда. Чего тут плакать, когда ты весь в железе?
Марька шмыгает носом, вытирает слезы и представляет, что он – Кшиштоф Великий, раненный в битве за Гронееву Падь.
Становится легче терпеть. Правда, шипя от боли и взвизгивая, когда твои неумелые руки прикасаются к ободранной ноге особенно неосторожно.
Но Марька уверен, что шипеть от боли рыцарю можно.
А по тебе снова, как тогда в больнице, разливается восторг. Поменьше и не так ярко – Марьке просто очень больно и страшно, умирать он не собирается.
Жаль.
«Стой! – одергиваешь ты себя. – Марька друг, ему не надо помирать!»
«Жаль…» – шепчет что-то внутри.
– Чего ухмыляешься? – зло спрашивает Марька, когда перевязка закончена. – Я вырасту – рыцарем буду. Я теперь боль терпеть умею. У тебя друг ранен, а ты…
– А я другу помогаю, – улыбаешься ты.
Тебе хорошо. Тебе давно не было так хорошо…
Но ты никогда и никому об этом не скажешь.
Ты понимаешь, что есть радости – только для тебя.
Глава 8
Замок князя Гнездовского, окруженный парками, переходящими в богатейшие охотничьи угодья, стоял в паре километров от города. Древняя, многократно перестроенная цитадель, родовое гнездо и сердце княжества. Он был мощным укреплением и одновременно – прекрасным дворцом.
Земляной вал вокруг замка порос ровной, аккуратно подстриженной ярко-зеленой травой. Первая линия укреплений, невысокая стена сразу за рвом, в котором отражалось ослепительно синее гнездовское небо, казалась милым украшением – но Виктор понимал, какой проблемой она может стать для осаждающих. Над валом поднималась вторая стена, с башенками, пушечными амбразурами и узкими бойницами для кулеврин и пищалей. А уже за ней стоял блистательный княжеский дворец.
В Гетской империи строили в основном из гранита – благо каменоломен хватало. Здесь предпочитали красный кирпич и отделку мрамором. Возможно, из-за празднично-красного цвета, идеально вписывающегося в зелень и синеву, замок казался Виктору немного сказочным. И как это ни странно – почти родным. Несмотря на то, что яркий, недавно перестроенный дворец ни капельки не был похож на древние серые стены Бергена.
… Жуткий запах гари преследовал его все эти годы. Разрушенный, разграбленный замок Берген, обгорелые остатки стен и стая ворон. Тел не было. Только могила с корявым деревянным крестом. Одна на всех…
За годы, проведенные в Гнездовске, Виктор ни разу не подходил к княжеской резиденции. Незачем простому стражнику ошиваться вблизи благородных господ, – саркастически подумал он когда-то. И строго придерживался своего решения.
О замке ходила масса самых разных слухов. Рассказывали, что по ночам, предрекая беду, здесь бродит призрак Белой Дамы, прабабушки нынешнего князя. Втихомолку шептались, что она сошла с ума, когда муж поймал ее с любовником и приказал его живьем закопать в парке. А княгиня вскоре умерла от горя, прокляв мужа. Кто-то, правда, утверждал, что княгиня сама травила надоевших кавалеров, и ей отомстил кто-то из их родни… Но человек, хоть чуть-чуть знакомый с историей рода гнездовских князей, совершенно обоснованно считал обе версии полным бредом.
Ярослав, прадед нынешнего князя Николая, погиб в пограничном конфликте с герцогством Кошицким в возрасте двадцати четырех лет. Его жена София правила княжеством еще одиннадцать лет, до совершеннолетия их сына, да и потом пользовалась большим влиянием. Так что, цинично заключил Виктор, никто не мог ей помешать развлекаться любым способом.
Правда, современники дружно писали о чрезвычайной нравственности и набожности княгини Софии. Умерла она глубокой старухой, и не в замке, а в монастыре, который сама же основала за несколько лет до смерти. Так что подозрения в ее адрес казались совершенно беспочвенными.
Но слухи есть слухи. Реальность меркнет на фоне грязных сплетен.
От городских ворот к замку вела роскошная дубовая аллея. Сейчас на ней было очень оживленно: в замок направлялись подводы с деликатесами и вином, туда-сюда сновали курьеры, слуги, порученцы и еще масса народу, чей род деятельности был не настолько очевиден. Навстречу Виктору попалось несколько людей в одеждах цветов герцога Кошицкого, явно из свиты. Приближенные герцога с Виктором вежливо раскланялись, определенно приняв за своего коллегу, вассала кого-нибудь из съехавшихся сеньоров. Узнать в молодом дворянине вчерашнего следователя было довольно трудно.
Утро началось с громкого конского ржания. Виктор подскочил мгновенно, спросонья не сообразив, что вообще происходит. И увидел в окно курьера из управления, державшего за уздечку великолепного гнедого скакуна.
– Господин следователь, – счастливо выдохнул курьер, увидев вышедшего ему навстречу Виктора, – заберите эту скотину, а то он меня сейчас вместо сена съест. И вот еще, шеф велел вам передать.
Парень, стараясь держаться от гнедого подальше, насколько возможно, вручил Виктору записку и ножны с кинжалом.
«Коня зовут Леший, отвечаешь за него головой. За кинжал тоже. Успеха!» –