было окно, но потом его заделали.
Касаюсь его, чтобы удостовериться в этом. Твердая, холодная стена. И у меня снова начинает кружиться голова.
Смотрю на совиные глаза.
Калеб так и не появился. Может, у него нет доступа к записям. Может, только Эван и Блэр просматривают их, но они, скорее всего, сейчас в школе и понятия не имеют, что я тут вытворяю. Или, может…
Может, лучше не задаваться этим вопросом.
Добираюсь до двери и верчу ручку. Заперто. Калеб отпирает дверь ключом, чтобы выйти из комнаты, а уходя, захлопывает ее, так что она, должно быть, запирается автоматически.
Передвигаясь на цыпочках, изучаю комнату.
Санузел: здесь нет ничего острого или тяжелого.
Под кроватью: паутина и пыль.
Книжные полки: просто старые игрушки.
Кресло Калеба: слишком громоздкое, чтобы его можно было использовать как оружие.
Во всей комнате нет ничего полезного. Может, только за исключением лампы.
Прячусь за дверью, будто стою на стартовой линии и жду выстрела пистолета. Прокручиваю в голове возможные варианты развития событий. Калеб войдет, и, будем надеяться, руки у него окажутся заняты чашкой и тарелкой. Я положил под одеяло подушки, как это делали дети в старых телепередачах, когда хотели, чтобы их отсутствия не заметили, так что Калеб пройдет прямо к кровати. Он не будет знать, что я у него за спиной – до тех пор, пока лампа не обрушится ему на череп.
Затем я заберу у него ключи и захлопну за собой дверь, а затем…
А затем…
Что последует затем, представить трудно.
Я понятия не имею, что за пределами этой комнаты, да и за пределами дома. Подозреваю только, что вполне могу находиться за пределами Техаса. Возможно, я в горах, или в лесу, или в местах, очень далеких от цивилизации, и уйдет уйма времени на то, чтобы найти людей, способных помочь мне. А это значит, что бить надо посильнее – так, чтобы вырубить его.
Выпрямляюсь и несколько раз замахиваюсь лампой, желая потренироваться. Это не так просто, как мне казалось. Форма у лампы неподходящая для моих целей, а шнур путается под ногами. Я, морщась, собираю его в руке и повторяю попытку. Замахиваюсь еще несколько раз, а потом возвращаюсь в первоначальное положение и вырабатываю план.
Я ударю его по голове.
Он упадет, лишившись сознания.
Я заберу ключи.
Найду выход.
Руки у меня устали, а на верхней губе выступили капли пота. Меня начинает доставать мой собственный запах. С тех пор, как я здесь, я не принимал душ и не чистил зубы, на мне по-прежнему заляпанные кремом слаксы и майка Люка со «Звездными войнами». Когда мама пришлет за мной самолет, то, возможно, рядом окажутся журналисты. Нужно будет привести себя в порядок перед тем, как давать интервью.
И я снова перебираю в голове последовательность своих действий.
Вырубаю его.
Забираю ключи.
Нахожу…
Дверь распахивается.
Сдерживаю готовый вырваться вскрик. Калеб идет прямо к кровати, как я и предполагал.
Сдерживая дыхание, выхожу из-за двери.
И оказываюсь прямо за его спиной.
Что есть сил замахиваюсь лампой – как раз в тот момент, когда он разворачивается и оказывается со мной лицом к лицу.
Семнадцать
Удар лампой приходится ему по предплечью, а не по голове, лампа разбивается, и ее безобидные осколки рассыпаются по полу. Я ошарашен тем, с какой легкостью он отклонил удар и с какой легкостью и быстротой развалился мой план.
Его лицо искажают потрясение и гнев, а я тем временем вылетаю из комнаты. Пытаюсь закрыть за собой дверь, чтобы он оказался заперт в комнате хотя бы на пару секунд, но она отскакивает от его тела. Мои босые ноги стучат по дощатому полу, сердце колотится в ушах. Я страшно напуган и испытываю те же самые чувства, что и жертвы, преследуемые кем-то огромным и сильным.
Я оказываюсь в старомодной гостиной, мои глаза рыщут по сторонам.
Деревянная стена – деревянная стена – серебристая стена – нет, это дверь.
Бегу к ней.
Хватаюсь за дверную ручку, но тут мне в плечо вонзаются сильные пальцы.
Калеб разворачивает меня лицом к себе.
Я инстинктивно замахиваюсь на него кулаком.
Он с легкостью уворачивается и, держа меня за кисть, тащит сначала по гостиной, а потом по коридору. Пытаюсь высвободиться, но мои руки слишком слабые, и скоро он затаскивает меня во все ту же маленькую спальню.
Не успеваю я встать на ноги, как Калеб захлопывает дверь.
Большими шагами подходит к кровати и берет в руки мои оковы. Он, похоже, больше не сердится, но вид у него самый что ни на есть решительный.
– Иди сюда.
Отступаю, не спуская с него глаз, и наклоняюсь, чтобы поднять с пола один из самых больших осколков лампы.
Его глаза встревоженно расширяются.
– Положи это.
Держу осколок как меч, его острые края ранят мою тонкую кожу.
– О-открой дверь, Калеб. – Во мне бушует столько адреналина, что, готов поспорить, я обретаю сверхъестественную силу, словно мать, поднимающая грузовик, чтобы спасти из-под него своего ребенка.
Калеб продвигается вперед, походя на обороняющегося краба, и я делаю дикий выпад, намереваясь нанести ему сильный удар. Я убью его, если будет нужно. Он уворачивается, а затем каким-то образом – не знаю, как – хватает меня за спину и притягивает к своей груди, после чего заламывает мою левую руку, а другой рукой крепко сжимает мою правую кисть.
Мои пальцы немеют.
Мое оружие падает на пол.
Разворачиваюсь, выкручивая себе плечо, и замахиваюсь еще раз. Удар приходится ему в глаз. Калеб рычит сквозь стиснутые зубы – а затем отвешивает мне пощечину. Моя шея дергается так сильно, что, думаю, обязательно придется обратиться к мануальному терапевту. Держусь за пострадавшую щеку, находясь в состоянии шока. Он не должен был делать этого. Он не должен причинять мне боль.
Все вокруг кажется расплывчатым, когда он швыряет меня на кровать. Я снова переживаю короткое замыкание. В памяти остаются только хватающие меня руки и вонючий пот. В голове стремительно мелькают мысли о том, что чувствуешь, когда кто-то без разрешения трогает тебя, но это всего лишь отдельные кадры, и потому не понять, что же происходит на самом деле.
Я пропускаю момент, когда он берет меня за лодыжку. Следующее, что я помню: я снова прикован к кровати и стою посередине нее на коленях.
– Черт побери, я не хотел этого! – Калеб ходит по комнате и стреляет в меня мрачными взглядами. – Вот уж не знаю, что теперь с тобой делать.
– Да пошел ты, – говорю я, но это звучит не круто, как я того хотел, а как-то слабо и пискляво.
Калеб выпрямляется.
– Не хочу больше ничего подобного, слышишь меня?
– Пошел. Ты.
Он делает два больших шага к кровати, и я резко подаюсь назад. Меня охватывает стыд. Всего одна пощечина, и я готов сдаться.
Он с минуту пристально смотрит на меня, а затем поворачивается к двери, но прежде чем уйти, произносит:
– Я хорошенько обдумаю твое поведение. Лучше всего я усвоил за свою жизнь, что все может стать еще хуже, чем было.
Держу ладонь на пульсирующей щеке. Кожа на кистях рук ободрана, на руках красные пятна. Все тело болит, будто я на самом деле дрался, и я трясусь, словно адреналин во мне зашкаливает.
Я страшно накосячил. Кто знает, когда у меня опять появится возможность сбежать? Я так зол на себя, что на глазах выступают слезы.
Внезапно я вспоминаю о камере. Эван и Блэр наблюдали за происходящим? Хохочут ли они до упаду?
Поворачиваюсь к заделанному окну, чтобы они не могли видеть моего лица, и надолго остаюсь в таком положение.
За моей спиной со скрипом открывается дверь.
– Дай посмотрю руку, – хрипло приказывает Калеб.
Оглядываюсь. У него в руках бутылка с перекисью водорода и салфетка. Мне хочется отказаться из принципа, но, если в раны попадет инфекция, ничем хорошим это не обернется.
И я поворачиваюсь к нему.
В глазах Калеба появляется жалость. По мне, должно быть, понятно, что я плакал, и из-за этого я злюсь еще сильнее.
– Больно не будет, – с сочувствием говорит он. Взяв меня за кисть, он льет перекись на ладонь. Руку щиплет, и я морщусь от этого. Он успокаивает меня: – Сейчас пройдет, обещаю. Верь мне.
А потом он треплет меня по щеке, которую ударил.
Восемнадцать
Снимая в следующий раз с меня кандалы, Калеб ведет себя столь же осторожно, как и укротитель диких зверей с новым для него львом. Дрожу от гнева, когда он провожает меня в туалет. С силой захлопываю дверь прямо у него перед носом.
Делаю свои дела – ни зеркала, ни окна, ничего острого, – затем вылетаю в комнату, и все мои силы уходят на то, чтобы взобраться на кровать и замереть, пока он запирает на замок цепи у меня на ногах.
– Все в порядке? – интересуется он.
– Конечно. Мне все нравится.
Его челюсть немного напрягается, словно он и в самом деле распознал сарказм в моем голосе.
– Принесу тебе что-нибудь поесть.
Пока его нет, я киплю от ярости. Острая боль в щеке перешла в тупую, но она не исчезла и все время напоминает о том, что он ударил меня.
Калеб возвращается с двумя тарелками, на которых лежат несколько бутербродов с колбасой.
И меня смущает смесь благодарности и горечи, проступающая на его лице, когда он протягивает мне одну из тарелок.
– Знаю, тебе тяжело, – говорит он.
Я не удостаиваю его ответом.
Поставив другую тарелку себе на колени, он берет бутерброд и откусывает от него большой кусок.
– Ты собираешься есть?
Мне хочется швырнуть еду ему в голову.
– У тебя слабость?
– Я не голоден.
– Съешь хотя бы чуть-чуть.
– Нет.
На самом деле я очень хочу есть, но мне нравится отказываться. Я не могу покинуть комнату, но все же способен контролировать некоторые вещи.
– Ты должен поесть. – Судя по тону Калеба, я могу умереть от голода в следующие пять минут, что, конечно же, смешно. В голове у меня зарождается одна идея.