Похоже, Калеб догадывается, что я задумал, потому что в следующий раз входит в комнату с двумя мисками, пахнущими говядиной. В животе у меня урчит.
Он ставит одну миску на тумбочку, и дразнящий запах проникает мне в ноздри.
– Ну давай, – говорит он.
– Мне и так хорошо.
– Ты уверен, что с тобой все в порядке?
Пялюсь на стену прямо перед собой. Два мальчика все запускают и запускают воздушного змея.
– Значит, хочешь уморить себя голодом?
Я и бровью не веду.
– Ладно. – Калеб принимается за мясо. – Съешь, когда проголодаешься.
Он игнорирует мою отстраненность и просто тянет довольное ммм-ммм, приканчивая свою порцию, потом забирает нетронутую еду и уносит.
Оставшись один, барабаню пальцами по кровати. Бывало, я обходился какое-то время без еды – не намеренно, но иногда ты не думаешь об этом, а затем понимаешь, что не ел весь день, и тебе кажется, что ты умрешь от голода прямо на месте.
А затем ты ешь.
Никогда прежде я не страдал от отсутствия или недостатка еды. Мистер Райвас сказал мне как-то, что нельзя думать о двух вещах одновременно, вот я и перечисляю известные мне приветствия на разных языках.
Salve, bonjour, hola, buongiorno.
Но, вопреки воле, мои мысли возвращаются к еде. Пятизвездочные рестораны, экзотические блюда, которые я ел в других странах, паршивая столовка в школе. Представляю, что мои друзья собрались за нашим освещенным солнцем столом, но эта сцена быстро начинает казаться мне печальной. Бриа плачет и клянется никогда больше ни в кого не влюбляться, а Люк говорит, что других друзей у него не будет.
Я, недовольный собой, прогоняю эти мысли. Так ведут себя на похоронах, а я пока что жив. Думаю теперь вот о чем. Вместо того чтобы горевать, они составляют план по моему спасению. И они уже даже не в школе – они ищут меня. Да и вообще, занятий в школе нет. Их отменили, и они не возобновятся, пока меня не найдут.
Калеб возвращается с другой миской. По комнате разносится дразнящий аромат, я не могу не вдыхать его, и все клетки моего тела жаждут еды. Они чувствуют, что в ней есть протеин, углеводы, минералы.
Он подносит полную ложку к моему лицу, и та часть меня, которой правят инстинкты, открывает рот. Но я справляюсь с ними и продолжаю смотреть перед собой.
– Ну давай же, – умоляет он и на этот раз кажется не на шутку обеспокоенным. – А не то заболеешь. – Я молчу, он берет меня за подбородок, и я позволяю ему повернуть мою голову, но взгляд при этом не фокусирую. – Я могу заставить тебя поесть.
На несколько секунд я забываю о покорном лице, но потом снова невидяще смотрю в никуда.
Он оставляет в покое мой подбородок и начинает вышагивать по комнате. Минуты через две ставит миску на тумбочку.
– Я оставлю это здесь.
Продолжаю притворяться статуей, он разочарованно хмыкает и быстро выходит из комнаты, хлопая дверью.
Поворачиваюсь к миске.
Так хочется проглотить хотя бы кусочек, но что-то подсказывает мне, что если я сделаю это, то он все поймет, и потому я снова таращусь на стену.
– Я принес тебе кое-что… – Я ожидаю, что это опять еда, но Калеб держит под мышкой лампу с синим абажуром. – Как тебе? – спрашивает он, включая ее.
Я не отвечаю. И на этот раз не намеренно. Просто я устал.
Он издает рычащий звук, походя отчасти на пикап и отчасти на гризли, но я почти не замечаю этого. Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я ел в последний раз, но я голоднее, чем когда-либо в жизни.
Он садится в кресло и берет в ладонь мой подбородок. На этот раз я смотрю на него.
– Калеб… – Голос у меня хриплый. – Я поем, о’кей?
Его мощные плечи расслабляются, он, что совершенно ясно, чувствует облегчение.
– Я поем, если ты позволишь мне позвонить маме.
В глазах Калеба вспыхивает разочарование, он вскакивает, его лицо морщится и пульсирует, словно под кожу заползло что-то живое. У меня мелькает слабая, как во сне, мысль: «Именно так должны вести себя похитители».
Он тычет мне в лицо трясущимся пальцем:
– Эта женщина не мать тебе.
Это так неожиданно, что я начинаю заикаться:
– Ч-что?
Калеб мечется по комнате, останавливается, снова мечется и наконец садится на краешек кресла и прожигает меня бешеным взглядом.
– Мне нужно, чтобы ты выслушал меня, – вправду выслушал. Ты в состоянии это сделать?
Я киваю, в животе у меня появляется противное ощущение слабости.
– Те люди, которых ты считаешь родителями… они чужие тебе.
Продолжаю смотреть на него, ожидая кульминационного момента.
– Ты не их сын. А мой.
Девятнадцать
Голод способен сотворить с человеком странные вещи. Мой мозг не в силах четко работать. Работает он слишком медленно, словно мысли завязли в жидкой смоле и мне приходится как-то высвобождать их. Я пытаюсь понять Калеба и придумать, что ему ответить, но ничего умного в голову не приходит. Он, похоже, принимает мое молчание за хороший знак, и его глаза загораются еще ярче.
– Подожди здесь! – велит он мне, будто у меня есть выбор.
Он вылетает из комнаты, а затем возвращается с какими-то картонными коробками. И бросает их на пол рядом с кроватью.
– Ты только посмотри на все это! – Он поднимает одну коробку и переворачивает ее.
– Это твое. – Книжки в мягких обложках. Трансформеры. Игрушечный космический корабль. – И посмотри на это! – Он переворачивает другую коробку, и из нее мне на колени сыпятся дождем сотни фотографий.
На меня глядит маленький мальчик со светлыми волосами и зелеными глазами, похожими на мои.
Противное чувство в животе становится сильнее.
– Калеб…
– Знаю, ты не можешь сразу все вспомнить. Я не хочу торопить тебя и все портить, но ты не ешь, и у меня нет другого выхода.
Он берет несколько фотографий и сует одну из них мне в лицо – угрюмый дошкольного возраста ребенок с почти белыми волосами и пухлыми щеками. Берет другую фотографию – тот же мальчик, только на год старше, на нем синяя бейсболка, он улыбается достаточно широко, и видно, что у него нет одного зуба. Еще фотография – группа детей в футбольной форме. Калеб показывает на светловолосого мальчика в первом ряду, а затем кладет несколько снимков на кровать с требовательным:
– Смотри.
Перебираю море фотографий и выуживаю одну. Тот же самый светловолосый, зеленоглазый мальчишка стоит на берегу озера в толстой темно-красной жилетке. Переворачиваю фотографию и читаю надпись в верхнем левом углу: «Дэниэл – 8 лет».
– Это ты, Дэниэл. Все это ты.
Снимок выскальзывает у меня из пальцев.
О боже, все гораздо хуже, чем я думал.
Двадцать
– Калеб… – осторожно говорю я. – Ты ошибаешься. Я не знаю тебя.
– Знаешь. – Голос его звучит умоляюще. Я не отвечаю, и он бросается к полкам. – Здесь твои любимые. – Он сваливает трансформеры, солдатиков и синюю утку на кровать.
– Это не мое.
Он с болезненным стоном прячет лицо в ладонях.
– Что они с тобой сделали?
Я, сконфуженный, наблюдаю за ним. Он действительно верит тому, что говорит, или просто хочет внести сумятицу в мою голову? Смотрю на полку, на сову с огромными глазами-камерами. Интересно, что эту игрушку он мне не принес.
Калеб трет скулу.
– Пойду подогрею еду.
– Я не буду есть.
– Но ты же сказал, что поешь!
– Я сказал, что поем, если ты разрешишь позвонить маме.
– Ты не услышал меня? Она тебе не мать!
– Я не буду есть.
– Пожалуйста, – умоляет он. – Пожалуйста, не надо так. Я просто вернул тебя.
Наконец Калеб убирает все с кровати, садится в кресло, и мы ведем с ним такой вот разговор:
– Тебя зовут Дэниэл Емори. Ты исчез из парка, когда тебе было десять лет.
– Нет. Меня зовут Сайерс. Сайерс Уэйт.
– Сайерс? И ты считаешь, это твое настоящее имя?
Я устал, голоден, плохо соображаю.
– Да.
– Это не так. Тебя зовут Дэниэл Емори. Ты исчез из парка, когда тебе было десять лет.
– Какого черта, Калеб. Если бы все было, как ты говоришь, думаешь, я не знал бы этого? Я могу рассказать тебе о моей жизни с родителями. Что было на мне в мой первый день в детском саду. Что я…
– Эти воспоминания не настоящие.
– Бессмыслица какая-то.
– Тогда послушай. Зачем мне врать? Посмотри на меня – похоже, что я вру?
– Нет…
– Это потому, что я говорю тебе правду. Тебя зовут Дэниэл Емори. Ты исчез из парка, когда тебе было десять лет.
– Значит, ты снова со мной не разговариваешь?
Я молчу. У меня нет сил.
– Поешь. Пожалуйста.
Спорить дальше не имеет смысла, и я киваю. Я буду есть.
Калеб, явно чувствуя облегчение, ставит мне на колени миску.
– Что… что это такое?
– Овсянка. – Он, вне всякого сомнения, разочарован. – Ты любишь овсянку.
Я осоловело таращусь на нечто, напоминающее сырой песок с вкраплениями черных жуков. – В жизни ее не ел.
– Дэниэл…
– Не называй меня так.
– Сын.
– Так тоже не называй.
– Но ты мой сын, и я не могу отпустить тебя, пока мы не поставим тебя на ноги. Ешь, пожалуйста. Я положил туда изюм, как ты любишь. Ты ничего пока не помнишь, я знаю это, но если ты попробуешь…
Я не осознаю, что с силой отталкиваю от себя миску, пока не вижу ее валяющейся на полу. Калеб недоуменно смотрит на нее, мы оба какое-то время пребываем в шоке, а потом он поднимает на меня злой взгляд.
– Поосторожней, сын. Не кусай руку дающего.
К тому времени, как он возвращается, овсянка на полу высохла. Ему приходится отдирать ее от досок ногтями. Он мелькает у меня перед глазами, я вижу его как сквозь туман. Чувствую я себя очень странно.
– Калеб… – Все вокруг кажется серым, периферийное зрение дает сбой. – Мне нехорошо.
– Тебе нужно поесть, – слышу я его голос.
Мой пульс частит так, словно я действительно убиваю себя.