Прижимаю свой лоб ко лбу Пенни. И мы дышим – мягко и тихо и близко друг от друга, и это хорошо, но…
– Я чувствую только тебя.
Меня будят какое-то шуршание и скрип закрывающейся двери. Направляясь туда, откуда доносились эти звуки, натыкаюсь на бумажные пакеты.
– Пенни! Он принес нам еду!
Она не отвечает, но я знаю, о чем она думает, потому что думаю о том же самом. Мы боимся есть, но мы так голодны, что не сомневаемся – мы попробуем поесть.
Мы молимся перед тем, как взять что-нибудь в рот.
Мы молимся перед тем, как съесть что-то еще.
Мы съели все крекеры, прикончили всю воду, и животы у нас не болят, головы не болят. Сил у нас прибыло, и темноту начинают заполнять воспоминания Пенни.
– Я люблю школу, – говорит она. – Ну, или, по крайней мере, кое-что в ней. Мне нравится, что там у меня есть друзья. Кто был твоим любимым учителем в младших классах?
– Точно не знаю…
– А у меня мисс Тернер, в третьем классе.
– Она была хорошей?
– Да, очень хорошей. Ты помнишь третий класс?
– Думаю, да. Там был мальчик… в моей бейсбольной команде. Он приехал из Вайоминга. Мы… нам нравилось все космическое, и я помогал ему.
– Как помогал?
– Я… я не знаю. – Это воспоминание Дэниэла или мое? – Все так перепуталось. Трудно понять, что было в действительности, а что нет.
– Ничего, – задумчиво говорит она. – Тогда давай фантазировать.
Сегодня Пенни хочет отправиться в Исландию.
– Я не люблю холод.
– Но там столько зелени, – говорит она. – Все вокруг зеленое. – Пенни любит зеленое.
И мы представляем, будто мы там. Мы исследуем лагуны и изумрудные скалы, а ночью, стоя на пляжах с черным песком, любуемся северным сиянием.
– Пенни, а как исландцы здороваются со старыми друзьями?
– Хм-м?
– Ну, когда они вспоминают о том, как виделись в прошлый раз?
– Спасибо за прошлый раз.
– Да… спасибо за прошлый раз.
И мы продолжаем фантазировать. Мы осматриваем замки и руины, видим океаны и тропические леса, путешествуем по разным планетам. Мы с Пенни путешественники во времени и астронавты. Мы можем отправиться, куда захотим.
– Сайерс, знаешь, куда я хочу поехать сегодня?
– Куда?
– Домой.
– Домой?
– В Лорел. – Пенни переплетает свои пальцы с моими. – Ты не против?
– Нет, – киваю я. – Не против.
– Посмотри, это мой секрет. Кедровая улица. Видишь, те два больших дерева – они будто обнимаются?
– Да, вижу.
– А это мой дом. – И она рассказывает о выкрашенном желтой краской доме с крыльцом, как у коттеджа.
– Красиво.
– А это мой любимый кинотеатр.
– «Риалто».
– Да.
– Мы идем по устланному красным ковром проходу. Бархатные шторы раздвигаются, и нам в спину сияет свет кинопроектора, так что на экране появляются наши гигантские силуэты. Мы выходим из кинотеатра на свежий солнечный воздух и идем по тротуару.
– Это моя школа, – говорит Пенни.
– А какая она?
– А ты сам не видишь?
– Смутно…
– Она из красного кирпича. Перед ней статуя приносящего удачу животного. Как ты думаешь, какого?
– Не знаю.
– Угадай, Сайе.
Я думаю.
– Это лев?
– Да, – улыбается Пенни. – Это лев.
– Какой у тебя любимый праздник? – спрашивает Пенни.
– Рождество. Папа разрешает мне сидеть допоздна и слушать фильмы.
– А когда ты был Сайе?
Когда я был Сайе?
– У нас проходили вечеринки со множеством гостей. Наш дом – прекрасен. Приезжали родственники и иногда – друзья. Только я не помню их имен.
– Люк Соломон. Он твой лучший друг.
– Верно. Так оно и есть. – Но внешний мир видится мне как в тумане. Она помнит его куда лучше, чем я. – А у тебя какой любимый праздник, Пенни?
– Тоже Рождество. В прошлом году я сфотографировала Николая. Он был ягненочком в рождественском представлении. Я так люблю эту фотографию. Она есть у меня в телефоне. Я бы хотела, чтобы ты увидел ее.
– Я вижу.
Фотография так и стоит у меня перед глазами.
Пенни любит дождь. Она любит плащи, и резиновые сапоги, и стук капель по окнам и крышам. Она любит выходить под дождь и промокать под ним, любит возвращаться в дом и переодеваться в теплую сухую одежду.
– Мы пойдем с тобой на улицу, Пенни?
– Да, на несколько минут. Давай наденем плащи.
Открываю шкаф в прихожей и вынимаю дождевик. Он желтый, как голос Пенни.
Спрашиваю:
– Ты готова?
– Готова. – Она открывает входную дверь, и мы выходим на улицу.
Мне в глаза бьет желтый солнечный свет.
– О, – выдыхаю я. Я чувствую все это. И это происходит в действительности.
– Так хорошо пахнет.
– Да, – соглашаюсь я. – Пахнет весной. Гиацинтами.
Дождь барабанит по нашему зонту. Пенни вертит его у нас над головами, потом отводит в сторону, и мы промокаем. Смеясь, врываемся в дом и переодеваемся в сухое, и обнимаемся под мягким одеялом.
Мы не в подвале, а наверху.
Мы можем пойти, куда пожелаем, но долгое время предпочитаем хорошо знакомые нам места. Балкон «Риалто». Дом Пенни, крыльцо этого дома и сад за ним. Я пробую испеченный ее мамой кокосовый пирог и домашний хлеб. Помогаю рвать цветы и ставить их в высокую вазу в гостиной. Пенни показывает мне стену ее комнаты, увешанную семейными фотографиями. Она так любит свою семью.
– А я не думаю, что когда-нибудь кого-нибудь любил, – признаюсь я.
– Любил. И любишь. Просто у тебя в голове все перемешалось. И ты в смятении.
– Вовсе нет.
– Тогда ты просто неправильно все помнишь. Твои родители, твои друзья. Я уверена, ты любил их.
– Да… любил. Но это не то же самое. Это скорее то, что у меня было, чем то, что я делал. И я всегда был таким… пустым.
– Может, тебе так кажется из-за чувств, одолевающих тебя сейчас. Я узнала об этом на уроках психологии. Скажем, когда тебе грустно, ты легко вспоминаешь все те случаи, когда тебе тоже было грустно.
– Но это значит, что я чувствую отсутствие любви в отсутствие любви.
– Что ты хочешь сказать?
– Я должен был бы чувствовать мое прежде без любви, потому что мне не хватает ее сейчас, но это не так. Во мне сейчас больше любви, чем когда-либо. – Я беру ее за руку. И только сейчас замечаю, какая эта рука маленькая, гораздо меньше моей. – Я люблю тебя, Пенни, и я знаю, что говорю. Я действительно люблю тебя.
Она делает долгий выдох и позволяет положить голову ей на бедро, запускает пальцы в мои волосы. И я почти что засыпаю.
Треугольник света сияет на противоположной стороне подвального помещения.
– П-папа? – Мой голос дрожит.
Но он не отвечает и уводит с собой не меня, а Пенни.
Шестьдесят
Я остаюсь один в темноте и ничего не чувствую, кроме страха.
Почему он это сделал?
Он может причинить ей боль.
Он уже поступал так с ней. Морил голодом. Подмешивал что-то в еду.
Он чуть не убил ее.
Внезапно вспыхнувшая ярость воспринимается мной как дар, знакомый и придающий сил.
Я весь горю, когда бросаюсь на стены, бьюсь головой о камень. Жар исходит из моей души – я уничтожу все, до чего дотронусь.
Это все длится до тех пор, пока под дверью не появляется полоска света и ко мне не возвращается страх, до основания разрушающий гнев.
Я слышу шаги.
Нет, шаги двух человек, спускающихся по лестнице.
Дверь распахивается. Закрывается.
– Пенни?
– Я здесь.
Лихорадочно ползу к ней, и мы заключаем друг друга в объятия.
– Я так боялся, что ты не вернешься. – И хотя я держу ее в своих руках, мне страшно, что она может раствориться в воздухе. – Что произошло? Он как-то обидел тебя?
– Со мной все хорошо, все хорошо. – И она шепчет: – Сайе… Я тоже тебя люблю.
Я чувствую горячие слезы на моем лице, или на ее лице, или на моем, или на наших лицах.
Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю.
Позже я спрашиваю Пенни:
– Чего он хотел от тебя?
Она какое-то время молчит, а потом:
– Он запутался. Не знает точно, кто ты. Хочет, чтобы ты был Дэниэлом.
– Но я не он.
– Да. Я сказала ему, что если он действительно любит тебя, то должен отпустить.
Прохожусь большими пальцами по ее бровям, глажу щеки.
– Мне очень жаль, Пенни. Мне очень жаль, что я не соглашался с тобой прежде. Если бы я…
– Значит, так было предопределено.
– Считаешь? Значит, то, что произошло, должно было произойти?
– Я верю, что Бог направляет нас.
– Но как это возможно? Откуда ты знаешь, что в происходящем сейчас есть Бог?
– Бог везде.
– Даже здесь?
– Особенно здесь.
Сначала у нас кончается еда.
У меня так сводит живот, что становится невозможным представлять, будто мы где-то еще.
А затем из крана перестает литься вода.
Во рту у меня сухо и липко. Подвал – раскаленный чайник без воды, но мы продолжаем держаться близко друг к другу, хотя от этого наша кожа становится еще горячее.
– Сайе, помнишь о фотографии Николая в моем телефоне? – Голос у Пенни одновременно безутешный и отчаянный, какого я никогда не слышал прежде. – Мне нужно увидеть ее по-настоящему. Мне нужно взглянуть в лицо Ники.
– Ты обязательно увидишь его. – Теперь мы живем в будущем времени. – Увидишь, я тебе обещаю.
Она пристраивает голову мне на плечо, и ее дыхание становится ровнее.
Я говорю снова и снова:
– Увидишь, обязательно увидишь.
Я просыпаюсь от того, что мне снится странный сон. Папа… Калеб… Бог… был здесь внизу, со мной.
– Сын… – Он прижимает к моим губам ложку овсянки. – Ешь. Тебе нужно поесть.
Я, весь дрожа, пытаюсь оттолкнуть его, но у меня слишком слабые руки.
– Скоро… – Он льет мне в горло воду и сок до тех пор, пока я не начинаю кашлять. – Это случится совсем скоро. – Он держит мои руки, шепчет настойчиво, глаза у него горят, но я не могу сжать его руки в ответ. – Пожалуйста, Дэниэл, ты должен сосредоточиться. Это наш последний шанс. Если это не произойдет сегодня – то не произойдет никогда. – И я слышу, как он поднимается наверх один, сказав мне, что все будет хорошо.