Слышу свое имя и вскидываю голову:
– Да?
Девушка неловко ерзает на месте:
– О. Да я же просто сказала Дэниэл. Ну ты знаешь, сына того мужика, который… Он много лет считался пропавшим, но теперь полиция заново открыла его дело.
Все начинают высказывать идеи о том, что тогда произошло. Я слышу: «Этот псих, определенно, убил его», «Если его до сих пор не нашли…», «Может, Дэниэлу удалось убежать». А потом кто-то говорит: «А ты, Сайе, что думаешь об этом? Что произошло с Дэниэлом?»
У меня в голове опять крутятся воспоминания. Калеб убеждает меня, потом я убеждаю его.
Ты настоящий Дэниэл.
Я настоящий Дэниэл.
Семьдесят
– Привет, Сайе! – окликает меня какая-то девушка, когда после уроков я выхожу на заднее крыльцо школы. Мимо течет поток школьников, энергичных, разговаривающих между собой. Некоторые из них улыбаются мне и машут руками. Подходит парнишка в куртке с эмблемой школы.
– Привет! Придешь ко мне на Хэллоуин завтра вечером?
Я вспоминаю, что недавно сказала мне Бриа: «Думаю, теперь тебя будут чаще, чем прежде, приглашать на всяческие вечеринки». А потом: «Надо будет устроить еще одну вечеринку у тебя дома!»
– Пока не знаю, – отвечаю я мальчику. – Может быть, и приду.
Он улыбается, дает мне листок бумаги со своим адресом и уходит.
Толпа начинает редеть, я чувствую, как у меня в кармане вибрирует телефон – приходит сообщение от мамы, она пишет, что опаздывает, но меня это не смущает. Мне нравится находиться на улице под широко раскинувшимся небом.
Кладу на крыльцо кожаную сумку и сажусь на верхнюю ступеньку ждать маму, и тут дверь за моей спиной распахивается, чуть не ударив меня по спине.
Вскакиваю на ноги и оказываюсь лицом к лицу с Эваном Замарой, одетым, подобно доктору или медбрату, в голубой медицинский костюм. Мой стереоскоп начинает отщелкивать кадры.
Эван: маленький, похожий на ребенка, с крупными завитками волос и ямочками на суставах пальцев.
Эван: высокий и стройный, с остриженными волосами и широкими плечами.
Это просто потрясающе: он стал таким высоким, что мне приходится откидывать голову назад, чтобы посмотреть ему в глаза, но, когда я делаю это, перед глазами проносится такое вот воспоминание. Эван на заднем сиденье лимузина. Его сердце колотится с такой силой, что видно сквозь одежду. Но мне кажется, что я оживил еще чьи-то воспоминания и понятия не имею, насколько они реальны. Может, просто мой мозг пытается справиться с тем, во что не хочет верить, и притворяется, будто все это делал другой человек. Словно я стал жертвой похитителя.
Но это был я. И мне стыдно до боли.
Эван проходит к лестнице, и я, не подумав, говорю ему вслед:
– Эван?
Его спина напрягается, он поворачивается и смотрит на меня.
– Что?
Из меня рвется наружу великое множество слов и мыслей, но получается сказать лишь:
– Странно… что теперь у нас общие уроки английского. – Это странно не только потому, что он моложе меня, но, как я помню, он действительно умен. – Ты же занимался по углубленной программе.
Он неохотно отвечает:
– Уже нет.
И мы с ним как-то странно застываем на месте, и создается впечатление, будто кто-то должен нажать на play, чтобы мы могли пойти дальше, каждый – своим путем.
Но вместо этого с моих губ слетает:
– Мы можем куда-нибудь пойти и поговорить?
– Поговорить? – Мышцы его лица искажаются, придавая ему враждебный вид.
Двое парней, идущих к своим машинам, оглядываются на нас.
Эван смотрит на них и тихо отвечает:
– Нет. Если хочешь что-то сказать мне, говори здесь.
– О, ладно. Я… – На его лице читаются недоверие и неприязнь, и я чувствую себя не в своей тарелке. – Я просто хотел сказать тебе… когда мы приставали к тебе… Я просто хотел…
– Не о чем нам разговаривать. – Эван поправляет на плече огромный рюкзак, обратив лицо к стоянке, словно он не в силах смотреть на меня.
– Просто, когда мы… когда я…
– Я помню, что ты сделал, – выпаливает он. – Вот только никогда не мог понять почему.
– Мы считали, что это смешно. – И только произнеся эти слова вслух, я понимаю, до чего ужасно они прозвучали.
– Почему?
– Ну, – пытаюсь я заставить работать свой мозг. – Честно? Если честно, то я не знаю.
Эван стискивает лямки рюкзака, его тело по-прежнему напряжено, глаза смотрят в сторону.
– Мне было бы легче, если бы я знал, когда вы, ребята, что-то со мной сделаете. Меня доставала неопределенность. Я умолял маму разрешить мне учиться дома.
Чувство вины разливается у меня в животе.
– Я не мог понять, как у вас получается оставаться популярными, если вы так обращаетесь с людьми.
– Наверное, это потому, что мы никогда не обижали кого-то значительного.
О боже, ну и ляпнул же я: глаза Эвана распахиваются. Если глаза могут бледнеть, то они у него побледнели, если глаза – это окна, то они распахнулись слишком уж широко. Я вижу, какие чувства обуревают его, как сильно ранят его мои слова, и думаю, что ему стоило бы носить солнечные очки, чтобы хоть как-то защитить себя. Небезопасно показывать людям столь выразительные глаза.
– Я… Прости меня, Эван. Я не то хотел сказать. Я думал так в прошлом. Что с некоторыми людьми нормально обращаться вот так, но сейчас я считаю по-другому.
– И при этом ты был очарователен, – добавляет он несколько презрительно.
– Нет…
– Все обожали тебя. Я обожал тебя.
– Ч-что?
– Ты был клевым, ты был старше, и ты был Сайерсом Уэйтом. Но ты прав: всем было без разницы, что ты вытворяешь.
– Я… Думаю, я был ненормальным.
– И ты приводишь свое безумие в оправдание?
Беспомощно мотаю головой. Я ничего больше не понимаю.
Еще одно воспоминание. Гаррет сквозь стиснутые зубы говорит: «Убирайся отсюда, Эван». Гаррет был очень злым. И потому с моей стороны было безумием молча сидеть в лимузине и наблюдать, как Гаррет выкидывает оттуда Эвана – но я поступил именно так. А затем сам вышел из него.
Почему?
Не помню.
А что было потом?
Я по-прежнему не знаю этого. Может, Гаррет напугал его или угрожал ему?
– Что произошло в лесу, куда Гаррет увел тебя?
Эван стоит совершенно неподвижно и какую-то секунду выглядит точно так же, как в тот вечер, у него те же самые испуганные глаза, но потом его лицо будто каменеет.
– Просто держись от меня подальше.
– Но…
Он, сделав три больших шага, нависает надо мной.
Я инстинктивно делаю шаг назад.
– Послушай меня.
Я, быстро вдохнув, киваю.
– Да, мы с тобой в одном классе, – тихо говорит он мне. – И я ничего не могу с этим поделать. Но я буду притворяться, что тебя здесь нет, и ты будешь делать то же самое. Я это серьезно.
– Прости меня, Эван. Я очень хочу, чтобы…
– Да, я услышал тебя. Просто я тебе не верю.
Семьдесят один
Где я?
Там, где темно и холодно, но это не подвал, не открытое пространство и не моя комната в доме Калеба. Я исключаю все возможные места, где меня нет, пока не вспоминаю, где нахожусь: в своей кровати, в своем доме, в ноябре.
Мне опять приснился страшный сон. Но его детали уже ускользнули от меня. И все, что я помню, это – холод. Беру со столика у кровати телефон: 3:00 утра.
Это случается со мной не в первый раз – я засыпаю, но спать не могу.
Выдвигаю верхний ящик тумбочки и беру таблетки от тревоги. Пузырек пуст, но я не помню, чтобы выпивал последнюю. В ящике есть и болеутоляющее. Оно действует на меня примерно так же, потому беру одну таблетку и смотрю на экран телефона, считая минуты.
Я снова опоздал. Должен был прийти вовремя, но заблудился.
Люк был прав: я не умею ориентироваться в пространстве.
Звенит звонок, и я ускоряю шаг.
– Кто следующий? – спрашивает мисс Уэллс, когда я быстро вхожу в класс.
Ни одной поднятой руки.
– Если желающий не найдется, я вызову кого-нибудь, – весело угрожает она, а я тем временем сажусь на свое место.
Надеюсь, она не станет вызывать меня. У моих одноклассников лежат на партах газеты, статьями из которых они готовы поделиться с присутствующими. Но я умудрился забыть о домашнем задании. Понимаю, что если меня вызовут, то я не умру, но у меня создается впечатление, будто мое тело больше не различает степени грозящих мне неприятностей. И не отличает небольшого неудобства от смертельной опасности.
Я забыл о домашнем задании?
Где мой красно-серый свитер?
Когда я вошел в здание школы… тот мужчина действительно наблюдал за мной?
– Последний шанс, – говорит мисс Уэллс, и из-за своей парты быстро встает Блэр, приподняв ее на какое-то время над полом. Некоторые ребята хихикают, когда он, спотыкаясь, идет к доске. Мисс Уэллс шикает на них, но лицо у Блэра такое же красное, как его волосы, а от дрожи в руках газета шелестит.
Я чувствую прилив симпатии к нему.
Он начинает читать:
– Сегодня были обнародованы новые детали дела об исчезновении Сайерса Уэйта. – И мое сердце замирает. – Полицейские обнаружили девять замороженных тел в морозильниках подозреваемого…
– Блэр, – задыхается от возмущения мисс Уэллс.
Одноклассники смотрят на меня со смесью ужаса и восхищения.
– Они принадлежат мальчикам от двенадцати до девятнадцати лет, блондинам с зелеными глазами.
Меня словно спихнули с вершины горы. Приземлившись, обнаруживаю, что оказался в холодном помещении. Вокруг меня замороженные мальчики. Их волосы и ресницы покрыты льдом, и все они смотрят, смотрят, смотрят.
– Блэр, хватит, – вскакивает с места мисс Уэллс.
Но Блэр читает еще громче:
– Полицейские не знают пока, подверглись ли они сексуальному насилию, но предположительно…
Мисс Уэллс вырывает газету из рук Блэра.
– Хватит, я говорю. Ты что, не слышишь?