– Ага, – осторожно говорю я. – У меня все хорошо.
– Где ты был?
– Уезжал с другом.
– Хорошо… это хорошо. – Она кивает и отводит взгляд, вид у нее почти что ошеломленный.
– Мама? – Я подхожу к ней и кладу пакеты с книгами на пол. – Ты в порядке?
– Я только что говорила по телефону с Луанной. – Это любимая мамина кузина. – Она опять выходит замуж.
Верно, я что-то такое припоминаю.
– Она хочет, чтобы я приехала на свадьбу в марте. Не куда-нибудь, а в Мексику. – Мама говорит об этом, как о чем-то невозможном, и я не понимаю почему. Она все время совершает такие поездки – в Кабо, в Рим, в Париж.
Ее плечи опускаются, она начинает медленно моргать, и глаза у нее становятся сонными, словно она может уснуть прямо сейчас, если я дам ей возможность сделать это, и внезапно я понимаю. Она не усталая – она очень печальная.
И следуя внезапному порыву, я говорю:
– Мама, ты должна ехать.
– О нет. – Она глубже вжимается в диван. – Для этого придется приодеться.
– Но ты же любишь это. – Она качает головой, и я продолжаю убеждать ее: – Ты должна ехать.
– Правда? – От просящейся на лицо улыбки уголки ее губ приподнимаются. – Ты говоришь совсем как твой дедушка. Он может быть очень настойчив… Когда ты пропал, он вел себя именно так. Пытался вытащить меня куда-нибудь, чтобы я общалась с людьми, но он – единственный человек, которого я была способна выносить. И когда он умер… Я не могла никого видеть.
Меня посещает странное воспоминание. Мама без лица в хорошем ресторане. Кто-то говорит ей, что ужасно жалко, что я пропал.
Но, конечно же, это не настоящее воспоминание, я вообразил его, когда был заперт в подвале. Я дрожу, вспоминая, как там было холодно, и снова смотрю на маму.
– Может, теперь все изменится.
– Думаю, будет неплохо… оттянуться.
– Да, конечно.
– Но сейчас неподходящее время для того, чтобы выдергивать тебя из школы. И ты же знаешь Луанну – нас с тобой ждет двухнедельная феерия.
– Но мне совершенно не обязательно ехать.
– Свадьба – не слишком подходящее развлечение для подростка, верно? – И выражение ее лица становится игривым – впервые за все то время, что сохранилось у меня в памяти.
Я от души радуюсь этому и чувствую, что широко улыбаюсь ей в ответ.
– Ну, свадьба это не так уж и плохо. Я вполне могу подраться с одинокими дамами за букет.
Мама весело смеется.
– Тебе действительно становится лучше, правда же, Сайе? Ты почти… почти как прежний?
Восемьдесят два
Когда я загружаю мамины чемоданы в такси, ожидающее у дома, только-только начинает светать. Я собираюсь засунуть сумку поменьше в багажник, и тут из машины быстро выбирается водитель и пытается забрать ее у меня.
– Позвольте мне, сэр.
– Все в порядке, – говорю я и с легкостью поднимаю чемодан побольше. Вау, да я стал куда сильнее. Готов поспорить, я могу одержать верх над Калебом.
При этой мысли я чуть не роняю чемодан.
Я не хочу причинять ему боль – слишком поздно для этого.
Я, потрясенный, сажусь рядом с мамой на заднее сиденье. Вчера вечером она сказала, что подбросит меня до школы по пути в аэропорт.
– Скоро мы отправимся с тобой в путешествие, – говорит она, когда я захлопываю дверцу. – Куда пожелаешь.
Мне трудно представить, что я сажусь в самолет и куда-то там лечу, но думать о таком приятно. Эта мысль не оставляет меня все время в школе, и с ней я сажусь после уроков в пикап Эвана.
По дороге просматриваю мамины сообщения.
Эван кивает на мой телефон.
– Что там у тебя?
– Мама отправилась в Кабо. И прислала мне фотографии.
Он озадаченно наклоняет голову:
– Она поехала в Мексику без тебя?
– Ну да. А ты всегда ездишь на каникулы с родителями?
– Мы, по правде говоря, никуда не ездим на каникулы.
– О…
– Ну, если ты сегодня вечером свободен, то, может, поужинаем у меня?
– Правда? – Эван никогда прежде не приглашал меня к себе. Я улыбаюсь и киваю. – Да, конечно.
На секунду на его лице появляется что-то вроде беспокойства, но очень скоро это выражение исчезает.
Эван как-то сказал мне, что весь его дом может уместиться в нашей большой комнате. Он преувеличил, но не слишком.
Мы пересекаем двор и входим в небольшой синий дом, где меня тут же берут в оборот две собаки размером с пони, которые, должно быть, очень любят знакомиться с новыми людьми. Они лижут мне руки и подпрыгивают, их лапы ложатся мне на грудь.
Эван стаскивает их с меня и ругает таким дружеским тоном, что они скулят от радости и вертятся вокруг ласкающих их рук Эвана. Он, смеясь, скидывает кроссовки.
Я показываю на свои ботинки:
– А мне нужно?..
Он кивает, и я следую его примеру, после чего вхожу за ним в небольшую гостиную, вбирая в себя жизнерадостное окружающее пространство. Ворсистое ковровое покрытие, семейные фотографии в рамках, множество окон и разномастные стулья и кресла. Но тут я замечаю выражение дискомфорта на лице Эвана.
– Что-то не так?
– Все так, – отвечает он слишком уж быстро, и я гадаю, не кажется ли ему, что я смотрю на его дом оценивающим взглядом. Боже, надеюсь, что нет.
– Эван, это ты? – доносится до нас звонкий женский голос.
– Да. Мама, я дома, – отзывается он, и его мать врывается в комнату, подобно фонтану энергии. У нее оранжевое платье и густые черные, собранные на макушке волосы.
– Привет, солнышко. – При виде Эвана ее лицо светлеет, а потом она выжидающе смотрит на меня: – И кто к нам сегодня пришел?
– Это мой друг. – Эван делает небольшую паузу. – Сайерс.
Ее рот немедленно образует неправильную букву О. Такое лицо бывает у людей, только что услышавших какие-то ужасные новости. Она конечно же знает обо мне – и видеть меня ей очень неприятно.
Мне хочется рвануть обратно к пикапу, но Эван кладет руку мне на плечо и ведет по коридору в самую маленькую из когда-либо виденных мной спален. Здесь с трудом помещаются двухъярусная кровать и телевизор, оставляя ровно столько места, сколько необходимо для мальчиков, играющих на полу в видеоигры.
Мальчик постарше очень худой и практически утопает в безразмерной футбольной фуфайке. Ему лет одиннадцать. Эван говорил, что у него есть брат, учащийся в средней школе. Другому мальчику лет семь-восемь, у него пухлые щеки и длинные крупные завитки, какие некогда были у Эвана, и по какой-то непонятной причине у меня спирает в груди дыхание.
Маленький кучерявый мальчик смотрит на нас, отводит взгляд и снова смотрит, будто не может поверить собственным глазам, а потом бросается к Эвану.
Эван улыбается ему сияющей улыбкой.
– Привет, Айзик. Это мой друг Сайерс.
Айзик, внезапно застеснявшись, опускает голову. Такое впечатление, что его настолько поразило появление брата, что до настоящего момента он буквально не замечал моего присутствия. Он явно обожает Эвана, и это действительно очень мило.
– А парня, который не отрывает взгляда от телевизора, зовут Джейкоб.
– Не мешай мне! – Джейкоб продолжает жать большими пальцами на геймпад.
Эван, совершенно на него не обидевшись, снимает рюкзак и бросает на одну из кроватей, и тут до меня доходит…
– Вы все живете в этой комнате?
– Ага. Здесь просторно и хорошо с тех пор, как мои старшие братья поступили в колледж. – Выражение лица у меня, должно быть, очень уж оторопелое, потому что Эван разражается хохотом. – Да шучу я. Нет у меня старших братьев.
Но тем не менее вот эти трое живут в одной крошечной комнате, что кажется мне просто безумием.
Слышу, как входная дверь открывается и закрывается, раздается мужской голос.
– Папа пришел, – объявляет Айзик.
– Ага, – соглашается Эван и обращается ко мне: – Готов поесть?
Я киваю, и Эван несет пристроившегося у него на бедре Айзика в гостиную, где стоит отец Эвана – волосы и кожа у него светлее, чем у старшего сына. Он не слишком крупный мужчина, но это восполняется суровым выражением лица. Такое впечатление, что мама Эвана уже ввела его в курс дела.
Воспоминание. Гаррет говорит: «Он рассказал своему папе. Ну кто так поступает?»
Это отец Эвана сообщил в школу о порче пикапа его сына после нескольких недель буллинга. И теперь он смотрит на меня так, словно с радостью надрал бы мне задницу, если бы это было разрешено законом.
– Можно тебя на пару слов? – говорит он Эвану, совершенно игнорируя меня.
Эван бросает на меня обеспокоенный взгляд.
– Сейчас вернусь. – Он идет вслед за отцом в другую комнату, а я остаюсь в одиночестве и нервничаю, и ерзаю, и вдыхаю запахи готовящейся на кухне еды. Пахнет хорошо, похоже, лазаньей и чесночным хлебом.
Минутой позже Эван возвращается в гостиную, лицо у него непроницаемое.
– Я отвезу тебя домой.
Похоже, на ужин меня не пригласили.
Мы обуваемся и идем к пикапу. По дороге мы молчим, и тут Эван говорит:
– Перестань.
Я осознаю, что покусываю большой палец и стучу головой по окну, словно разволновавшийся дятел. Вытерев мокрый палец о штаны, заставляю себя сесть прямо.
– Значит, твои родители ненавидят меня?
Он какое-то время молчит.
– Мне очень жаль, – наконец говорит он. – Нужно было предупредить их, что я пригласил тебя. А я подумал, что, познакомившись с тобой, они изменят свое мнение о тебе. Обычно они склонны прощать…
– Они хотят, чтобы ты перестал общаться со мной?
Эван одаряет меня обнадеживающей, как мне кажется, улыбкой.
– Они хотят попытаться сделать это.
Восемьдесят три
Но мы больше не общаемся с ним – с того самого дня. Подсчитываю, сколько времени прошло, и оказывается, всего несколько дней, но они кажутся вечностью, особенно если ты испытываешь стресс и не спишь, и у тебя кончилась травка. А я-то уж подумывал, что она мне больше не нужна, потому что я иду на поправку.
Но оказывается, я ошибался: без нее я не могу заснуть. Я написал моему другу – моему дилеру? – но он не знает, когда у него что-то появится, поэтому я изможден и возбужден одновременно, словно меня накачали успокоительным, но не позволяют заснуть.